— Может, еще чего изволите, барышня, — с благодарностью глядя на Анну, спросил слуга.

— Кофею. Мне и барину.

— Сию секунду будет исполнено.

И действительно, дымящийся кофей в чашках из саксонского фарфора появился почти мгновенно, наполнив комнату крепким, бодрящим ароматом. Когда дверь за Федором закрылась, Анна уставилась в обтянутую полосатым архалуком спину Болховского, но никакой реакции не последовало.

— Повернись ко мне, чурбан ты неотесанный, — приказным тоном произнесла она.

— Отстань, — глухо прозвучало в ответ.

— И не подумаю. — В три шага Анна оказалась у кушетки, ухватилась крепкой рукой за его плечо и повернула к себе. Жалость острой иглой кольнула ее сердце, когда она увидела заросшее темной щетиной лицо, припухшие веки, угрюмый, опустошенный взгляд.

— Перестань, дорогой, — чуть дрогнувшим голосом произнесла она. — Ты сам на себя не похож.

Борис как-то неуверенно приподнялся, сел на кушетку.

— Меня прежнего больше нет, Нюта. Меня убивали вместе с ними, а я и не заметил. С каждой из них… — Он закрыл лицо руками.

Анна опустилась рядом, порывисто обняла, прислонив его голову к своему верному плечу. Она гладила его спутанные темные кудри, чуть покачивая и шепча бессмысленные слова утешения. Не смысл этих слов, а скорее ее тон стал медленно проникать под ледяную оболочку, как в тисках державшую сердце Болховского уже много дней.

— Ш-ш-ш, все пройдет. Ты сильный, смелый. Ты все преодолеешь. Я помогу тебе.

Она замолчала, чувствуя как его дыхание, пробиваясь сквозь тонкую ткань летнего платья, согревает ее плечо и тысячами жарких ручейков разливается по телу. Такое новое, непонятное ощущение, и вызвал его он, Борис. Словно почувствовав что-то, Болховской отстранился, провел по лицу рукой будто снимая невидимую паутину.

— Чем ты мне поможешь, Нюта? — обреченно спросил он. — Не в твоих силах воскресить их.

— И жизнь, и смерть едино от Господа нашего, Он единственный вершит судьбами. А вот убийцу найти в наших силах. Пусть его судит не только Божий суд, но и людской.

— Найти убийцу? — горько усмехнулся Борис. — Он перед тобой…

— Не мели чепуху! — резко оборвала его Анна. — Нечего на себя чужой грех возводить, у тебя своих полный короб. Потравил себе душу и довольно, пора и за дело приниматься.

Князь резко поднялся с кушетки, подошел к окну, вдохнул наполненный ароматами луговых трав воздух, окинул взглядом легкие арабески облаков в бездонном небе. Ощущение вины не покинуло его, но тяжесть ее стала меньше, ушла вглубь, уступив место мощному желанию сей же час, немедленно что-то предпринять. Не велика доблесть дурманить себя вином, пытаясь уйти от горьких мыслей. Что случилось то случилось, прошлого не изменить. Но в твоих силах найти злодея.

— Ты права, Аннета, полиция полицией, а я мог бы провести собственное дознание.

«Слава Богу! „Аннета“ звучит уже бодрее, — с облегчением подумала Косливцева. — Жизнь, кажется, налаживается».

— Не ты, а мы, — поправила она его. — Тем более что у меня уже есть кое-какие соображения.

Болховской живо обернулся к ней, с нескрываемым любопытством поинтересовался:

— Какие же?

— Для тебя, может быть, весьма неожиданные. Поэтому сначала выслушай, не перебивай.

— Хорошо, — легко согласился князь.

— Я полагаю, что все эти убийства и покушение на княжну Давыдову были совершены одним человеком. Точнее, женщиной…

— Женщиной? — пораженно протянул Болховской.

— Женщиной, — утвердительно кивнула в ответ Косливцева. — Обрати внимание на способы и орудия убийств. Княжна Давыдова — что-то тонкое и острое, похожее на вязальную спицу, а может, шляпную шпильку? Кити — яд. Адельбергша — удар по голове канделябром, но, видимо, у злодейки расчет на свои силы был небольшой, посему для верности последовала подушка на лицо. И, наконец, княжна Надин — уже точно шляпная шпилька. Мужчина скорее бы предпочел кинжал или пистолет, ваш брат не боится крови. Так что способы и орудия убийства с большой долей вероятности можно назвать дамскими.

— Дамскими, — задумчиво произнес Болховской. — Похоже, но мотив, каков мотив?

— Неужели сам не догадываешься? — чуть раздраженно произнесла Анна.

— Ревность? Ты на это намекаешь? — приподнял брови князь, увидев нежный румянец на щеках подруги. — Не такой уж я Адонис, чтобы из-за меня дамы друг друга резали.

— Возможно, и не Адонис, — ворчливо ответила Косливцева, — но устоять перед твоим напором и обаянием нелегко.

— Ты так считаешь? — спрятал он в уголке рта усмешку.

— При чем здесь я! — вспыхнула как маков цвет Анна.

— Но ты ведь считаешь меня неотразимым?

— Что ты прицепился, как репей? Другие так думают, и довольно с тебя, — отрезала она. — Лучше вспомни, за кем ты успел еще приволокнуться по приезде сюда. А заодно и более давние грешки повороши.

— М-м-м, как-то неловко обсуждать свои амурные дела с барышней, — поморщился князь.

— Ничего, с тебя не убудет. Ранее все выкладывал, а теперь вдруг сконфузился?

— Не горячись, душа моя. Итак. Кроме тех, кого ты уже называла, дочь городского головы Дуняша Квасникова остановила на себе мое внимание; чуть приударил за губернаторской дочкой, более для того, что б ее батюшку Илью Андреевича подразнить. Пожалуй, и все. А старые, вернее, старинные мои привязанности либо замужем, либо отсутствуют, либо… — Лицо князя вдруг застыло и побледнело, — в могиле.

— О ком ты? — с тревогой глянула на него Анна.

— О Вареньке Коковцевой. Но она ведь от несчастного случая погибла, — торопливо заговорил Борис, будто доказывая себе что-то. — В том страшном пожаре. Помнишь?

— Помню, — отозвалась Косливцева. — Значит, она не в счет.

После недолгой паузы Болховской тяжело вздохнул и добавил:

— Может, и в счет. Господин Кекин мне рассказывал, что обстоятельства ее смерти показались ему несколько странными.

— Нафанаил Филиппович? Что ж, он человек наблюдательный, острого ума, его слова надо принять во внимание.

— Итак, что мы имеем. Некто, вернее, некая дама избавляется от соперниц, то бишь от женщин, так или иначе привлекающих мое внимание. Потенциальных жертв две: графинечка Толстая и дочурка городского головы.

— О них не беспокойся, — встрепенулась Анна. — Губернатор с семейством отбыл в Петербург, а городской голова отправил дочку к родне в Нижегородскую губернию.

— Вот и славно. Значит, все будут живы и здоровы, — обрадовался Болховской, потом задумался. — Только вот как злодейку сыскать? Ведь, кроме того, что это женщина, и… обожает меня, мы ничего не знаем.

— А этого вполне довольно, — твердо произнесла Косливцева.

Борис пытливо вгляделся в лицо подруги.

— Выкладывай свой план, Макиавелли, по этой части ты у нас дока, — усмехнулся он.

— Не могла же я просто так сидеть, сложа руки, — смущенно ответила Анна, и щеки ее опять покрыл предательский румянец, — пока ты тут самоистязанием занимался. Думала, думала и надумала.

— Выкладывай, не томи.

— Наша тайная почитательница твоей… персоны, — Анна украдкой окинула взглядом ладную фигуру князя, — проявляет себя только в случае, если ты начинаешь оказывать знаки внимания какой-либо даме.

— Это очевидно.

— Поэтому, чтобы сподвигнуть ее на новые преступные деяния, необходимо, чтобы ты вновь за кем-нибудь приударил… — Она сконфуженно умолкла.

— И за кем же? — вкрадчиво поинтересовался Болховской, мгновенно догадавшись, что претендентка на сию незавидную роль сидит перед ним.

Анна и сама не понимала, почему именно этот план показался ей единственно правильным. Можно же было пойти путем, коим шло и официальное дознание, — тщательно исследовать улики, переговорить со свидетелями, которые охотнее откровенничают с частными лицами, нежели с полицейскими чинами, покопаться в прошлом Бориса и казанского бомонда, авось и отыщется ниточка. Так ведь нет! Порискованней стратегию придумала, да и роль себе весьма своеобразную отвела. Вот и отдувайся теперь.