7

В доме священника царило умиротворение. Мэри чувствовала себя здесь как в сказке, где герой, заблудившись в лесу, попадает в волшебный мир, обитатели которого проспали тысячу лет.

...Она улыбнулась и протянула руки к огню. Все страхи остались позади. Здесь было совсем не так, как в «Джамайке-Инн», где тишина угнетала и тревожила. Мэри сидела в уютной гостиной. Мебель, картины на стенах словно не принадлежали сегодняшнему дню. И человек, живущий здесь, нес на себе отпечаток прошлых поколений.

Мэри наблюдала за священником, а он накрывал на стол. Ее глаза замечали все подробности: стены свободны от обычных библейских изречений, нет и богословских книг, которые, по ее мнению, должны были бы сопутствовать сельскому священнику. В углу мольберт, а на холсте незаконченный пейзаж, напоминающий озеро в Дозмэри в пасмурный день. Он привлек внимание Мэри. Даже почудилось, будто капли дождя упали ей на лицо. Священник заметил, куда она смотрит, и подошел к мольберту.

— Это написано в спешке, — сказал он, смущаясь. — У меня не было времени закончить пейзаж. Если вам нравится живопись, рекомендую посмотреть другие картины, получше. Но вначале я накормлю вас ужином. Можете оставаться там, где сидите. Я принесу вам все сюда.

Все было так необычно!

— Женщина, помогающая мне по хозяйству, уходит в четыре, — продолжал он. — Я люблю все делать сам. Сегодня у меня замечательно удался яблочный пирог. Надеюсь, он вам понравится.

Мэри было неловко: черное одеяние священника еще сильнее подчеркивало необычный цвет его глаз и волос. Девушка прихлебывала чай и продолжала осматриваться.

— Это Провидение Божие, что я встретил вас на дороге, — говорил священник. — Ночь не время для прогулок по болотам. Куда вы шли?

Мэри посмотрела ему в глаза. В них читалось живое сочувствие, и ей захотелось все ему рассказать.

— Я в отчаянном положении, — начала она. — Я пробыла в «Джамайке-Инн» не больше месяца, но мне они показались двадцатью годами. Если бы я только могла забрать оттуда тетю! Но она не оставит дядю Джо, как бы грубо он с ней ни обращался. Каждую ночь я засыпаю в страхе, что меня разбудит скрип повозок. В первый раз их было шесть или семь. Они привезли свертки и ящики и сложили их в комнату, которая обычно заперта. В ту ночь убили человека, я видела, как с потолка свисала веревка... — Она замолчала, краска заливала ей лицо. — Я никому об этом не говорила, но больше не могу молчать. А может быть, не следовало этого рассказывать?.. Я поступила ужасно глупо.

Некоторое время он молчал, очевидно давая ей прийти в себя. Потом заговорил тихо и ласково, словно отец, успокаивающий испуганное дитя.

— Не бойтесь, — сказал он, — ваша тайна в надежных руках, от меня никто ничего не узнает. Вы очень устали, вам надо лечь. Когда вы отдохнете, я отвезу вас домой и сам объясню хозяину, почему вы отсутствовали.

— Ой, что вы, не надо! — вскричала Мэри. — Если он догадается, что я была с вами откровенна, он убьет меня! Он ужасный человек, его ничто не остановит. Вам этого не понять.

— А может быть, у вас просто разыгралось воображение? — улыбнулся священник. — Возможно, я выгляжу бесчувственным и холодным, но сейчас девятнадцатый век, люди не убивают друг друга без причин. Кстати, не расскажете ли вы мне всю вашу историю до конца? Как вас зовут и как давно вы живете в «Джамайке-Инн»?

Мэри еще раз остановила взгляд на его бесцветных волосах, отметила стеклянную прозрачность глаз и подумала, до чего же странен ее новый знакомый: ему может быть двадцать один год, а может — шестьдесят. Его мягкий вкрадчивый голос буквально вытягивает все твои тайны...

— Успокойтесь, — повторил он с улыбкой, — мне доводилось слышать немало исповедей. Ваша история не кажется мне такой уж невероятной. Я много повидал в жизни, мир не кончается в «Джамайке-Инн», уверяю вас.

Его улыбка немного смутила ее. Вероятно, он принял ее за истеричную молодую особу. Она начала свой рассказ с того субботнего вечера в баре, рассказала и об обстоятельствах своего приезда в гостиницу. Ее повествование звучало не слишком убедительно даже для нее самой. От волнения ей не хватало нужных слов, и она делала долгие паузы, повторяясь и путаясь. А разговор в темном баре между дядей и незнакомцем и вовсе звучал как бессмыслица — Мэри вскоре уловила сомнение в глазах священника. Возможно, все это казалось ему сильно приукрашенной историей про деревенского пьяницу, который раз в неделю колотит свою жену. А повозки по ночам? Вероятно, это были обычные телеги, развозящие провиант.

Когда она закончила, священник встал со стула и начал ходить по комнате. Он тихонько насвистывал себе под нос и вертел пальцами пуговицу сюртука. Потом остановился возле камина, спиной к огню, и посмотрел на Мэри.

— Я верю вам, — мягко сказал он. — Но для суда ваша история не годится. Все очень похоже на фантазию. И еще: конечно, контрабанда — зло, но она, к сожалению, процветает по всей стране, и половина мировых судей и магистратов имеет в ней свою долю. Это шокирует вас, не так ли? Но если бы закон был строже, вашего дядю с его делишками в «Джамайке-Инн» давно прихлопнули б. Я виделся раз или два с мистером Бассетом, и, мне кажется, это честный человек, но, между нами говоря, он немного глуповат. Много шума и разговоров — и только. На самом деле у него не было права входить в гостиницу и обыскивать комнаты. Если станет известно, что он это сделал и ничего в итоге не нашел, он станет всеобщим посмешищем. Скажу другое: этот визит наверняка напугает вашего дядю и он на какое-то время затихнет. Думаю, повозок в «Джамайке-Инн» больше не будет.

Мэри слушала его доводы с недоверием. Хоть бы он возмутился, что ли, — нет, на его лице ничто не отразилось.

Священник заметил ее разочарование.

— Я могу повидаться с мистером Бассетом, — пообещал он. — Но пока вашего дядю не поймают с поличным, с повозками во дворе, доказать ничего нельзя. Боюсь, это звучит слишком безнадежно, но ситуация трудна с любой точки зрения. Вы ведь не хотите, чтобы ваша тетушка была замешана в этом деле, а я не знаю, каким образом этого можно избежать, если дело дойдет до ареста.

— Что же мне делать? — спросила Мэри беспомощно.

— На вашем месте я бы подождал. Проследите за дядей, и, когда повозки приедут снова, сразу же сообщите мне. И мы вместе решим, что делать.

— А как же быть с тем несчастным, который исчез? — спросила Мэри. — Его убили, я уверена в этом. Вы хотите сказать, что и с этим ничего нельзя поделать?

— Очень может быть, что его вообще никто не убивал, — ответил священник. — Все, что вы видели, — это кусок веревки, вспомните.

— Я слышала, как мой дядя угрожал ему, — настаивала Мэри. — Разве этого недостаточно?

— Милое дитя, люди угрожают друг другу каждый день, но за это не вешают. Теперь послушайте меня. Я ваш друг, и вы можете мне доверять. Если вас будет что-нибудь беспокоить, придите ко мне и расскажите. Договорились? А теперь надевайте чулки и ботинки, пока я приготовлю тележку. Я отвезу вас в «Джамайку-Инн».

Ночь была прекрасная, облака рассеялись, и небо покрылось звездами. Мэри сидела рядом с Френсисом Дейви на высоком сиденье двухколесной тележки, закутавшись в его плащ с бархатным воротником. Это была необыкновенная поездка. Ветер бил в лицо. Копыта стучали по твердой белой дороге, поднимая облако пыли, и Мэри на повороте буквально швырнуло к ее спутнику. Он не отстранился и не придержал лошадь, только чуточку улыбнулся — Мэри это почувствовала.

— Но-о! — крикнул он лошади. — Ты же можешь бежать еще быстрее!

Голос его звучал резко, возбужденно. Он словно не замечал Мэри, а та, сидя очень близко к нему и пользуясь темнотой, глядела на него во все глаза. Он не был ни на кого похож. Черты его лица были тонки и очень четки. Необычное, редкостное произведение природы. Он напоминал птицу — в плаще, раздуваемом ветром, и с руками-крыльями. Наконец он обернулся к Мэри, и она снова увидела его мягкую располагающую улыбку.