— Мужайся, — сказал он, — у меня плохие новости. Мы нашли твою тетю. Ты, наверное, ожидала этого? Не думаю, чтобы она мучилась. Она там, в спальне, в конце коридора. Зарезана, как и твой дядя. Она могла ничего не знать. Поверь, я очень сожалею.

Мэри сидела без движения. Она беззвучно молилась, чтобы тетя Пэйшнс простила свою племянницу. Ее загубленная душа обрела наконец покой. Сейчас, наверное, она уже встретилась со своей сестрой и не так одинока. И только одна мысль по-прежнему терзала Мэри: не покинь она «Джамайку-Инн», тетя была бы жива.

Из дома снова донеслись возбужденные крики и топот ног. Послышался треск ломаемых досок. Вскоре из-за угла появились шестеро человек во главе со сквайром. Они тащили кого-то визжащего и упирающегося.

Мэри посмотрела на пленника, тот жмурился от яркого света. Лицо его было заросшим и черным от грязи — это был бродяга Гарри.

— Ты знаешь этого типа? — спросил сквайр. — Мы нашли его в запертой комнате, на каких-то мешках, но он твердит, что ему ничего не известно о преступлении.

— Он из этой компании, — тихо ответила Мэри, — он пришел в гостиницу вчера вечером и поссорился с хозяином. Дядя запер его, угрожая ему оружием. У него были все причины, чтобы убить дядю. Он лжет.

— Но дверь была заперта снаружи, мы еле смогли ее выломать, — возразил сквайр. — Самостоятельно он выйти не мог. Да ты взгляни на него: он ослеп от темноты. Нет, он не убийца.

Бродяга испуганно смотрел на своих стражей, его поросячьи глазки слезились, и Мэри поняла, что сквайр говорит правду.

— Тот, кто это совершил, ничего не знал об этом негодяе, — продолжал сквайр. Бродяга ничего не видел и не слышал, но он может назвать своих сообщников. Один из них убил своего главаря, и мы найдем его, можете не сомневаться. Эй, кто-нибудь, отведите этого парня в конюшню и не спускайте с него глаз. Остальные пошли со мной обратно в дом!

Мэри сидела в коляске, подперев голову руками, не обращая внимания на вопли Гарри. Она видела перед собой другое лицо и слышала другой голос: «Он умрет за это». Вспомнились и слова, сказанные Джемом по дороге в Ланстон: «Я еще никогда не убивал», и пророчество цыганки на ярмарочной площади: «Когда-нибудь ты убьешь человека». Проклятая кровь Мерлинов, грубые и необузданные нравы!

Джем пришел в «Джамайку-Инн», как обещал, и его брат умер, как он и поклялся. Мэри охватил ужас от этой догадки, и она подумала, что лучше бы ей оставаться в гостинице — пусть бы он убил и ее тоже. Она знала, что цепочка улик против него выстроится очень легко. Достаточно ей сейчас подойти к сквайру и заявить: «Я знаю, кто это сделал» — и тогда Джема ничто не спасет. Сейчас он спокойно спит в своем доме, где родились и он, и убитый им брат. А утром уедет из Корнуолла навсегда — такой же убийца, как и хозяин «Джамайки-Инн». Мэри даже вообразила себе стук копыт его лошади, затихающий вдали, но внезапно и в самом деле услышала со стороны дороги этот звук. Мэри повернула голову и прислушалась, руки ее похолодели.

Цокот копыт приближался. Всадник явно не спешил. На пороге гостиницы появился сам сквайр.

— Стой! — крикнул он. — Именем короля! я вынужден спросить вас, что вы делаете ночью на дороге?

Всадник свернул во двор. Черная шляпа скрывала его лицо. Когда он ее снял, обнажились бесцветные волосы.

— Кажется, мистер Бассет? — Он наклонился в седле, держа в руке какую-то бумагу. — У меня здесь записка от Мэри Йеллан из «Джамайки-Инн», которая попала в беду и просит моей помощи. Но я вижу, что опоздал и здесь уже много народу. Вы должны меня помнить, мы встречались прежде. Я настоятель из Алтарнана.

16

Мэри сидела в гостиной священника и смотрела на огонь в камине. Она долго спала и сейчас отдохнула и посвежела, но все еще не обрела душевного покоя.

...Все были с ней добры и ласковы — даже слишком. Мистер Бассет гладил ее по плечу, словно обиженного ребенка, и говорил: «А теперь тебе нужно поспать и все забыть. Самое страшное позади. Я обещаю, что мы найдем человека, который убил твою тетку».

У нее не было сил ничего решать, все решали за нее, и когда Френсис Дейви предложил ей остаться в его доме, она согласилась — где угодно, лишь бы не в «Джамайке-Инн»! Наконец-то она наслаждалась тишиной: ее ни о чем не спрашивали и не приставали со словами утешения.

В Алтарнан приехали в три часа ночи. Священник вызвал свою служанку и велел ей приготовить комнату для гостьи, что и было сделано тотчас.

Мэри уже закрывала глаза, когда на ее плечо легла рука.

— Выпейте это. — Френсис Дейви протянул ей стакан. Она подчинилась, горьковатый вкус выдавал в напитке лекарственное снадобье.

— Теперь вы заснете, — сказал священник. Последнее, что она запомнила, — холодное прикосновение его руки и прозрачные неподвижные глаза.

Было уже около четырех часов дня, когда она проснулась. Боль и отчаяние немного притупились. Оставалась только жалость к тете Пэйшнс, но ее уже не вернуть.

Когда Мэри оделась и спустилась вниз, она увидела, что в камине горит огонь, а священник, видимо, уехал куда-то по своим делам. Перед ней снова встало лицо Джема, и девушка ощутила подступающую слабость. Одно слово священнику или записка сквайру — и тетя Пэйшнс будет отомщена. Джем умрет с петлей на шее, как и его отец. А Мэри вернется в Хелфорд, в свою прежнюю жизнь.

Она встала с кресла и принялась ходить по комнате, борясь с навязчивыми мыслями. У нее было непонятное и тревожное ощущение, будто бесцветные глаза Френсиса Дейви следят за ней. Вдоль стены были расставлены холсты, повернутые обратной стороной. Мэри из любопытства перевернула один из них. На нем был изображен интерьер церкви, погруженной в полумрак. На потолке играли странные зеленые отблески. Мэри никогда не решилась бы повесить эту картину в своем доме. Переворачивая картины одну за другой, она поняла, что у автора, рожденного альбиносом, было нарушено цветоощущение. Это, конечно, многое объясняло, но тревожное чувство осталось.

Мэри повернула холсты лицом к стене и продолжила изучать комнату. В ней было очень мало мебели и книг. Даже письменный стол выглядел так, будто им редко пользуются. Мэри постучала пальцами по его полированной поверхности, представив, как хозяин пишет за этим столом свои проповеди, и неожиданно открыла узкий ящик стола. Он был пуст, и ей стало неловко. Она уже готова была его закрыть, когда заметила, что бумага, которая выстилала ящик, с одного угла отогнута, а на обратной стороне что-то нарисовано. Она вытащила бумагу и всмотрелась. Это тоже был церковный интерьер. На скамьях сидели прихожане, а священник стоял за кафедрой. Приглядевшись внимательнее, она изумилась: на плечах прихожан красовались бараньи головы. Копыта были молитвенно сложены. Выражение на бараньих мордах было одинаковым — безнадежно идиотским. Священником был сам Френсис Дейви, себе он придал волчьи черты, и этот волк саркастически усмехался, глядя на собравшееся стадо.

Картинка была кощунственной и издевательской. Мэри быстро перевернула ее и закрыла ящик. Отойдя от стола, она снова села к огню. Это ее не касалось и должно было остаться на совести художника.

За дверью послышались шаги. Мэри быстро отодвинула кресло в тень: когда хозяин войдет в комнату, он не должен видеть выражения ее лица.

Священника почему-то долго не было. Мэри обернулась и вздрогнула: он стоял у нее за спиной. Она издала возглас удивления, и он приложил руку к груди.

— Извините меня, — сказал он, — вы не ожидали, что я вернусь так скоро и помешаю вашим размышлениям.

Мэри покачала головой. Священник осведомился о ее самочувствии, снял плащ и встал у огня.

— Вы что-нибудь ели? — спросил он.

Она ответила отрицательно.

— Если вы достаточно отдохнули, накройте, пожалуйста, на стол и принесите поднос с кухни, — сказал Френсис Дейви. — Ханна нам все приготовила, и мы не будем ее беспокоить. Что касается меня, мне придется кое-что записать, вы не возражаете?