— Боже, — простонал Энтони, — что за тяжкий выбор!

Призвав на помощь остатки самообладания, он заставил себя заняться чаем, однако пальцы его слегка дрожали. Перед мысленным взором снова и снова возникало лицо Мей — выразительное, подвижное, словно озаренное внутренним светом.

И что в ней такого особенного? Возможно, нечто унаследованное от Николаса — его бескомпромиссная честность, его доброта и терпимость. Окажись она стервой, «ветреной, бессердечной эгоисткой», — как предположил старик, — все было бы куда проще.

Однако Энтони видел совсем иное — чистую, невинную радость, что подобно лучезарному мечу сокрушила его подозрительность и враждебную настороженность. Энтони заворожила ослепительная улыбка, что освещала удивительные карие глаза, искрящиеся золотыми огоньками. В своем искреннем желании рассказать о себе как можно больше молодая женщина казалась трогательно-уязвимой и беззащитной, точно дитя.

Как страстно она молила о жалкой крохе, о праве увидеть отца своими глазами… У бедняжки даже фотографии нет! Слова ее затронули Энтони за живое. Уж он-то отлично знал, как пусто и горько жить на свете тому, кто не знает своих родителей.

Всю жизнь он мечтал узнать, кто его отец. Внутренняя отчужденность, неприкаянность и неодолимая тоска по любви порождены этой зияющей брешью в его жизни. Услышав горячие мольбы Мей, Энтони преисполнился горячего сочувствия к гостье и поневоле смягчился.

Разумеется, насчет писем она лжет. Так лжет испуганный ребенок, стремящийся обелить себя любой ценой, чтобы не слишком ругали… Очень жадный ребенок, нахмурившись напомнил себе Энтони, прежде чем окончательно расчувствовался. Наверное, проштудировала справочник «Кто есть кто» и выяснила, что Николас Фоссетт — выдающийся историк, один из крупнейших специалистов по первобытным культурам в стране, владелец процветающего издательства, специализирующегося на научно-популярной литературе.

Энтони задумчиво потер колючий подбородок. Николасу принадлежит чуть ли не вся округа и весьма прибыльное дело, так что молодую женщину ожидает немалое наследство. И опекунство над маленькой Ребеккой.

Трясущимися руками Энтони наполнил чайник. И что ему останется? Изредка приезжать в гости. Наблюдать со стороны, как чужая женщина воспитывает его дочь…

— Нет! — исступленно воскликнул он. — Ни за что на свете!

Жить Николасу осталось совсем недолго. По смерти старика Энтони собирался удочерить девочку. Но если Мей останется, то утвердится в роли опекунши.

Можно затеять судебный процесс, да только затянется он на долгие годы. Какая травма для подрастающей Ребекки! А ведь девочка уже привыкнет видеть в Мей мать! В такой ситуации отбирать ребенка слишком жестоко, даже если решение суда окажется в пользу Энтони.

Нет, такого допускать нельзя! Энтони глубоко, прерывисто вздохнул. Все, решено: он и близко не подпустит незваную гостью к Николасу, уважая недвусмысленно высказанную волю больного. Угостит девицу чаем, постарается утешить. И выпроводит домой.

Мей нетерпеливо барабанила пальцами по столу, то и дело поглядывая на часы. Рядом с нею лежал богато иллюстрированный фолиант о раскопках Теотихуакана — древнего ацтекского города, расположенного на территории современной Мексики. В любое другое время книга очень заинтересовала бы Мей, но сейчас ею владела одна-единственная мысль: где ее отец?

Она знала, что того и гляди уснет от усталости, но сначала хотела увидеться с отцом. За чаем — ох, хоть бы все-таки за кофе! — она наберется храбрости и непременно попросит этого типа…

Нет, не попросит, а потребует. Она не ирландский волкодав! И никто не вправе ей приказывать!

Мей поднялась с кресла, пошла на шум и вскоре оказалась перед распахнутой дверью просторной побеленной кухни, обставленной деревянной мебелью на манер сельского дома.

Ступала она совершенно бесшумно, поэтому ее появление прошло незамеченным. Мей завороженно застыла в дверях, позабыв, зачем пришла. Незнакомец насыпал чай в заварочный чайник, двигаясь заторможенно, точно зомби. Вот он отмерил шесть ложек, застыл, глухо выругался… Все так же медленно, будто во сне, незнакомец опорожнил и сполоснул чайник, затем тщательно отсчитал нужное число ложек, явно досадуя на собственную бестолковость. Залил заварку кипятком. Глубоко вздохнул, запрокинул голову — ну прямо-таки живое воплощение беспросветного отчаяния!

Мей заинтригованно наблюдала за происходящим. Тут дело явно не в усталости. Похоже, жизнь кажется бедняге тяжким бременем. Отчего? Что здесь происходит?

Не желая смущать человека, Мей на цыпочках вернулась назад и снова отправилась в кухню, на сей раз стараясь производить как можно больше шума, чтобы заранее дать знать о своем приближении. Теперь Мей убедилась, что молодой человек вполне овладел собой: спина прямая, лицо — непроницаемая маска.

— Я тут подумала, не помочь ли… — начала она робко.

— Все уже готово, — невозмутимо сообщил незнакомец, опережая ее просьбу о кофе. — А раз вы пришли, почему бы не выпить чаю прямо здесь? Молоко, лимон?

— Неважно.

Снедаемой любопытством Мей было уже все равно что пить. Она уселась за отдраенный до блеска сосновый стол и выжидательно подняла взгляд. В конце концов чай тоже неплохой стимулятор. И прежде чем шум поднимать, надо бы подкрепить силы.

— А теперь расскажите-ка мне, кто вы такой, — попросила Мей, надеясь дружелюбным тоном обезоружить противника.

— Энтони О'Донегол.

— Странная фамилия.

— Во мне есть ирландская кровь, — нехотя проворчал он.

Ну что ж, это многое объясняет: и его эффектную, едва ли не вызывающую красоту, и дерзкую манеру держаться, и взрывной темперамент. И еще некую врожденную сексапильность. Тело у него просто роскошное — мускулистое, поджарое, как раз в ее вкусе. Рядом с ним Барделл показался бы нескладехой. Впрочем, как и большинство мужчин.

Мей искоса взглянула на его руки — ведь именно по рукам можно немало узнать о человеке — и непроизвольно отметила изящество длинных, чутких пальцев. Должно быть, прикосновения его ласковы и нежны, и искушающе смелы… Молодая женщина смутилась от странного направления, что приняли ее мысли ни с того, ни с сего…

В кухне было тепло. Мей расстегнула пиджак и сняла бы его вовсе. Но тут пронзительный взгляд Энтони задержался на ее белоснежной блузке, и по коже молодой женщины пробежали мурашки, точно на мгновение между ними проскочил электрический разряд.

Вот чепуха! С какой бы стати этому типу проявлять к ней интерес? Опять воображение разыгралось, не иначе. Не станет же он приставать к ней за чашкой чаю!

Мей улыбнулась собственным опасениям, но пиджака решила не снимать. И к своему изумлению, поняла, что краснеет до ушей.

Искоса взглянув на гостью из-под сведенных вместе бровей, Энтони уселся напротив, разлил по чашкам жидкий, золотистого цвета напиток и принялся нарезать лимон. Мей с сомнением пододвинула к себе чашку. В ее представлении чаю полагалось выглядеть иначе… во всяком случае, не как подкрашенной водичке.

— Я — Мей. Мей Фоссетт, — приветливо представилась она.

— Знаю.

Выходит, этот человек и впрямь близкий друг ее отца. Мей набрала в грудь побольше воздуха… и решилась:

— Наверное, отец ужасно огорчился, так и не дождавшись от меня писем, да?

— Он был вне себя от горя. — В серых глазах читалась неприкрытая враждебность.

— Какой кошмар! Ах, если бы только знать заранее! — Мей подалась вперед. — Но я же все объяснила. Вы должны понять: я ни за что на свете не хотела бы его расстроить!

Мей отхлебнула чаю — напиток и впрямь бодрил ничуть не хуже кофе — и посмотрела на собеседника поверх чашки. Похоже, мистер О'Донегол пребывал в нерешительности. Еще немного — и он сдастся без боя!

— Ник только что пережил серьезное потрясение. Я никому, слышите, и никому не позволю нарушить его покой! — сурово отрезал Энтони. — Когда вы от него отреклись…

— Но я от него не отрекалась! — воскликнула Мей.