Ольга лукаво глянула на Оленина. Тот сдержанно поклонился и быстро вышел из комнаты. Ланская не сомневалась: спустя минуту он уже будет ждать ее в санях. А Ольге предстояло собраться в дальнюю дорогу.

Зима стояла ветреная, студеная, и надлежало позаботиться о тысяче самых разных мелочей и безделушек, без которых для уважающей себя дамы невозможно никакое путешествие. И уж тем паче — поход на войну!

Татьяна стояла подле окна и глядела вниз, на заснеженный двор. Старые, полуразрушенные стены замка, давно пришедшего в запустение; беспорядок, царивший повсюду, кое-как прикрыт снеговым ковром, веселыми и беззаботным. Однако под спудом белого ковра скрывались уродливые трещины и провалы в кладке. Девушка гневно закусила губу.

Так и в ее жизни сейчас, как в этом старом имении графов Потоцких, радость и лучезарные надежды на самом деле служили лишь покрывалом. Скрывая под собою тайные страхи и реальные опасения. Татьяне казалось, что вот уже второй день она спит и никак не может проснуться. Да что там второй день — уже почти месяц без недели и трех дней длилось это невозможное, невероятное безумие. А ведь как хорошо, как удивительно все начиналось!

Татьяне вовсе не хотелось ехать в соседнее Рогожино, однако закладывать сани все одно пришлось. Карл Францевич что-то напутал в счетных книгах, и надобно было посоветоваться с Анной Спиридоновной Меркушиной. Старая помещица, полковничья вдова была большой докой по части наведения порядка в делах финансовых. Именно у нее Татьяна в свое время и перенимала хитроумное искусство вести дела, так чтобы имения не промотать и хоть что-то откладывать на «черный» день дочери бедного армейского офицера.

И все же истинною причиной ее поездки в метель и непогоду было все-таки желание повидаться с милым дружочком Оленькой. Хотя бы на обратной дороге посидеть с нею у огня, попить кофею и поделиться женскими секретами, которых у провинциальных барышень, увы, не в пример меньше, нежели у столичных девиц высшего света.

Однако обратного пути не вышло. Сбылись смутные слухи о том, что на здешних дорогах по лесам нынче озоруют лихие люди. Многие крестьяне, едва война ушла из пределов отечества, возомнили, что всем теперь выйдет воля. А прежде всего — тем, кто воевали француза. Но никакой воли не вышло, и самые отчаянные ушли в леса, разбойничать от отчаяния на большой дороге, запивая горькую обиду не менее горькою брагой озорной лесной жизни. И едва дорога свернула в лес и углубилась в чашу, как возок Татьяны окружили лихие люди. Однако то были не мужики, и вообще — не рядовые разбойнички из числа отчаянных сорвиголов, презревших мирный уют спокойной жизни.

Четверо людей верхами, в черных полумасках с прорезями для глаз с шумом и криками разом окружили сани. Кучер Ермолай попробовал было махнуть кнутом, — мол, не балуй! — но тут же получил крепкий удар в лоб, точно свинчаткою. Вывалившись из саней, он медленно, грузно осел на снег, да так и остался лежать ничком, лицом уткнувшись в сугроб. Татьяна в возке, ни жива ни мертва, почти бесчувственная, с ужасом взирала на разбойников.

Первым делом их главарь хриплым басом потребовал колец, перстней и серег. Точно знал, мошенник, что у бедной девушки нет никаких капиталов. Да и кто возьмет с собою денег по дороге в соседнее имение?

Татьяна от страха вжалась в самое дно, норовя отгородиться от ворогов хотя бы краем медвежьей шкуры, устилавшей полость возка. Верховые злобно расхохотались и стали подступать к бедной девушке, не иначе с самыми гнусными намерениями. И не сдобровать бы Татьяне, если бы не милостивое провидение судьбы-защитницы.

И минуты не прошло, как невесть откуда, а точнее, из лесного лога, что поднимался прямо от просеки, явился ее чудесный спаситель. Молодой мужчина на вороном жеребце, явно офицер, судя по одежде и выправке, показавшийся несчастной девице в ту минуты прекрасным и лучезарным, как ангел, мгновенно оценил ситуацию. И, не говоря ни слова, ринулся на грабителей.

Шпагой он владел, как бог, и в пару минут уже нанес двоим разбойникам весьма болезненные ранения, а одного, кажется, и вовсе проткнул насквозь. Во всяком случае, злополучный грабитель так и остался лежать у кромки чащи. Лишь отполз немного и потом уже без сил привалился к сосновому стволу.

— Тысяча чертей… — прошептал он. — Жжет-то как, разрази меня гром…

Татьяна, в ужасе следившая за неравным поединком, замирая и трепеща всем сердцем, отчетливо видела кровавый след, тянувшийся по снегу за поверженным разбойником. Его быстро заметала вновь начинавшая свои игры колючая, метельная пурга.

Не прошло и десяти минут, как офицер обратил в бегство оставшихся нападавших. Не говоря ни слова, он взвалил на плечи отяжелевшего кучера, который только что начал подавать признаки жизни, перевалил его в сани и сам взялся за вожжи.

— Куда едем, сударыня? — обернувшись к Татьяне, весело крикнул он, белозубо улыбаясь.

Перепуганная девушка, еще не успевшая толком прийти в себя, нашла силы только слабо махнуть рукою. Впрочем, выбора особого не было — дорога-то через лес одна! И лишь спустя несколько минут, показавшихся девушке вечностью, Татьяна поняла — они едут совсем в другую сторону. Ее нежданный, чудесный спаситель правил сани домой, в родную Ларионовку.

Они проговорили весь вечер. Всеволод — так звали Таниного избавителя от злодейской напасти, графа Орлова, — оказался удивительным человеком. Сочетание редкостного ума с блестящим воспитанием произвели на девушку исключительное впечатление. Не меньшее, впрочем, нежели учтивость ее нежданного гостя, его скромность и умение слушать.

Татьяна вдруг поняла, что с тех пор, как она лишилась отца, у нее накопилось столько невысказанного, не выплеснутого на душе, даром, что они всегда поверяли сердечные и иные тайны друг дружке с милым другом Оленькой! Видимо, женское сердце все же потребно в мужском внимании более, нежели сочувствии и сопереживании даже любимой подруги.

Они и не заметили, как проговорили едва не до полуночи. Татьяна наотрез отказалась отпускать Орлова в ночь, да и метель за окнами разыгралась нешуточная, точно не декабрь стоял, а вьюжный февраль. Граф остался почивать в дальней половине дома, а хозяйка еще добрых два часа не сомкнула глаз, раз за разом вспоминая и заново переживая малейшие перипетии их задушевной беседы. Наутро беседа продолжилась за кофием, к полудню они распрощались с твердым обещанием графа непременно встретиться назавтра, а к вечеру Татьяна поняла, что влюблена в Орлова всем сердцем, горячо и, видимо, бесповоротно.

Истинная любовь и счастье редко бывают взаимны. Но в конце концов всякой девушке хотя бы раз в ее жизни судьба дарует счастливый случай. Граф Орлов открылся ей первым: он питал к Татьяне те же пламенные чувства, которые только-только проснулись в пылком женском сердце, истосковавшемся по нежности и любви. Молодые объяснились, признались друг другу в любви, и взаимному счастью не было конца.

Первое сомнение пришло к ней, когда Всеволод изъявил желание жениться немедля. Чувства его были столь пламенны, что он, казалось, готов был везти свою возлюбленную к первому же попу в ближайшую церковь, встреченную на тракте, дабы вместе с нею предстать под образами пред очи Господни.

— К чему такая спешка, — смущенно улыбаясь, говорила она графу. — Право, Всеволод, для нашей судьбы нет никаких преград. Ничто не стоит между нами. Стоит ли предаваться… каким-то авантюрам, коль скоро речь идет о нашей будущности, о нашем счастье?

— На все согласен, милая Таник, — заверял ее граф, поминутно прикладывая руку к сердцу. — Но в таком случае не откажите, молю вас, в моей нижайшей просьбе?

— Какой именно? — лукаво покосилась на него девушка. — Вы столь стремительны и неотразимы, граф, что вам, признаюсь, очень нелегко перечить.

— И не надо! — просиял граф. — Ни в коем случае, моя дорогая! Я мечтаю сейчас лишь об одном — что мы отправимся в Петербург и сыграем свадьбу там.