Ответом ей были быстрые, но весьма тихие шаги спускавшегося по лестнице человека.

Тогда Татьяна с размаху бросилась на постель, укрылась одеялами, но еще долго не могла сомкнуть глаз. Отчего-то хотелось плакать, и на душе было странно — одновременно и тревожно, и светло.

Она проснулась ни свет ни заря, когда в замке еще спали. И лишь прислуга этого некогда грозного и величественного замка, ныне превратившегося в заурядный постоялый двор, понемногу выбиралась из своих клетушек. Разводили огонь, ставили котлы, где-то скрипел колодезный ворот, а у ворот кто-то негромко, но настойчиво требовал овса для лошадей.

— Вот вкратце и все, — развел руками Оленин, в то время как Ольга не сводила с него глаз в течение всего рассказа молодого человека. — Остальное вы уже знаете.

Пров в огромном бараньем тулупе, с заиндевелою бородой, потряхивая вожжами, молча подгонял своих и без того резвых лошадей — черного и каурого. Это только в старинных романах в России ездили на тройках. Дороги, в особенности после военной ухабицы, позволяли проехать разве что паре в упряжке, а разминуться зачастую становилось и вовсе трудной задачей, особенно если никто не желал съезжать на обочину, в сугроб. Ольга смотрела в его спину, слушала Оленина, и в душе ее росли решительность и упрямство.

— Куда же вы собирались направиться по дороге из замка?

— Никуда, — бесхитростно пожал плечами Оленин. — Просто мне показалось, что госпожа Ларионова тоже обеспокоена своим…

Он замялся.

— Своим поспешным решением? Ну, договаривайте же — это вы хотели сейчас сказать? — нажала на него Ольга.

— Ну, в общем, да, — смущенно признался Оленин. — И я решил первым делом предложить ей свои услуги. А потом… Потом следовать за нею и непременно отыскать возможность, дабы открыть ей глаза на мошенничество графа, — решительно прибавил он.

— Евгений Михайлович!

Ланская заглянула ему в глаза, смотрела пристально и строго.

— Помнится, вы говорили о своей огромной симпатии к моей подруге…

— Это так, — с достоинством поклонился Оленин. Однако возок в то же мгновение так тряхнуло на ухабе, что он едва не потерял меховой шапки и вынужден был ухватиться за голову.

— Признайтесь, дело тут не обошлось без сердечной склонности, а?

Некоторое время они смотрели друг на друга, после чего Оленин медленно наклонил голову.

— Увы, и это истинная правда, сударыня.

Ольга торжествующе рассмеялась.

— Чего ж печалиться, сударь мой Оленин? Любовь — прекрасное чувство, и дарует радость и воодушевление, а не скорбь и кислую мину! Выше нос, Евгений Михайлович. Вы мне нравитесь, а это, уверяю вас, уже немало.

Ольга заговорщицки поманила его и жарко зашептала молодому человеку прямо в лицо.

— Нагоним мошенника, откроем милому дружочку Таник глаза на мерзостную хитрость графа и разоблачим злодейство, покуда еще можно все исправить? Уверяю вас: то, что моя подруга решилась на эту свадьбу с Орловым, говорит лишь о том, что ее решение было… эээ… слегка поспешным и необдуманным. Но и только! В конце концов, ведь каждый может стать жертвою обмана, правда? Ведь все можно исправить, верно, господин Оленин?

Евгений долго глядел на нее, словно не понимая ни единого слова девушки. А затем сокрушенно покачал головой.

— Не все, Ольга Петровна. Увы, не все.

И, видя недоумение в глазах своей спутницы, медленно произнес, точнее, процедил сквозь зубы:

— Деньги. Все проклятые деньги…

Ольга в изумлении уставилась на него, и в это время Пров обернулся и, грозно сдвинув мохнатые брови, пробасил:

— Никак, Тюленево показалось, барыня. Не прикажете завернуть?

Умный кучер хоть и прикидывался всю дорогу, что не слышит ни слова из барского разговора, тем не менее главные вехи беседы примечал. И не зря обратил внимание своей молодой барыни на село, которое уже виднелось за косогором. Там стояла огромная усадьба Марьи Степановны Чижовой, двоюродной тетки Владимира Оболенского, официально считавшегося женихом его барыни.

— Пожалуй, — кивнула Ольга. — Ежели Володька первым делом к тетке заехал, — а сие вполне возможно, знаю я его, теткиного угодника! — стало быть, мы его тут и перехватим. И тогда — берегись, Орлов!

Пров завернул возок, и сани со вкусным скрипом перевалили на снежную дорогу, ведущую к усадьбе Чижовой.

Оленин, не имевший понятия, кто таков жених его спутницы Володя, промолчал. Ольга же, напротив, приступила к молодому человеку с новыми расспросами. Она никак не могла взять на ум, как это деньги могут быть помехою любви!

Однако Ольгу ожидало разочарование. Оболенский в Тюленеве покуда не объявился. И девушка поспешила к Евгению, ожидавшему ее в санях — нужно было продолжать их погоню.

Татьяна быстро оделась потеплее, набросила на плечи шубу и вышла на двор. Она любила такие декабрьские утра — морозные, ядреные, когда чистый воздух, кажется, можно пить как холодную и чистую воду из студеного лесного ключа. Снег под ногами скрипел так вкусно, что она на миг забыла обо всем на свете. Просто стояла и смотрела, как юркие синички перелетают от одной оконной решетки к другой, привлеченные запахами кухни; а внизу, под стрехой на них мрачно поглядывал несчастный нахохлившийся воробей.

Ему бы крошек, подумала девушка, и вдруг вскрикнула от неожиданности. Чья-то сухая, холодная ладонь закрыла ей глаза.

— Граф, полноте!.. — вскрикнула она, вырвалась из чужих объятий, обернулась и…

Она еле подавила готовое вырваться у нее изумленное восклицание. Вот уж кого она никак не ожидала увидеть.

— Владимир! Откуда вы?

Пред нею стоял Володя Оболенский, нареченный Оленьки Ланской. У них и фамилии тоже были схожи и созвучны, что не раз становилось предметом всяческих нескромных шуточек еще с детства.

— Татьяна, полноте! — шутливо передразнил ее Оболенский. — С каких это пор вы смотрите на меня, точно на чудище морское? Известно откуда — из Германии! Неужто Ольга вам не говорила, что я нынче возвращаюсь из Геттингена?

— Ах, Володя…

Неожиданно к ее горлу подкатил комок. Татьяна лишь медленно качала головою как сомнамбула, не в силах вымолвить ни слова.

— Да что с вами?

Владимир все еще улыбался, но глаза его разом посерьезнели — точно морозным инеем плеснуло в зрачки, погасило их радостный блеск.

— И как вы тут оказались, Татьяна? Я-то понятно — направляюсь к тете, рискуя жизнью погибнуть в ее объятиях да во цвете лет. Ну а затем, понятно, к Оленьке. А вы что делаете у Потоцких? В этом…

Кажется, Оболенский хотел сказать — вертепе?

Он огляделся, царапая двор, стены и окна внимательным, все подмечающим взором. И с интересом — вновь на Татьяну.

— Я, Володенька, в Петербург еду, — вздохнула девушка. — С женихом.

— С женихо-о-ом? — удивленно протянул Оболенский, даже присвистнул как мальчишка. — Вот оно как.

Татьяна лишь развела руками, силясь улыбнуться. Однако улыбка получалась какая-то виноватая, и девушка, увы, ничего не могла с собою поделать.

— Вот что, — после некоторого размышления молвил Владимир. — Нам необходимо поговорить. Вы мне все расскажете, и я первым поздравлю вас со счастливой переменой в вашей судьбе, милая Таня. Хотя, сдается мне, вы что-то от меня скрываете.

Он подал ей руку, и двое друзей детства не спеша зашагали из замка. Впереди чуть темнели прозрачные сосновые рощи, а слева стыла подо льдом извилистая река с обрывистым берегом, поросшим вербою и чахлою ветлой. Туда и направили свои стопы двое друзей. Татьяна рассказывала, а Оболенский внимательно слушал, не перебивая. Годы учебы в Геттингене научили его этому важнейшему из людских искусств — умению выслушать собеседника и сделать правильные и полезные выводы из разговора. Тем более что история с нападением разбойников и счастливым спасением Татьяны Ларионовой на глухой лесной дороге Оболенскому не понравилась уже с самых первых слов.

Где-то в замке с треском распахнулось окно, и хриплый, заспанный голос заорал на весь двор: