Сейчас, стоя в прихожей у зеркала, я не могу понять: когда это началось? Почему, по какой причине мы стали так отдаляться друг от друга?

«Заел быт» — сказать так было бы проще всего. Но в глубине души я чувствую, что это верно только наполовину. Хотя и «быт» я бы тоже не стала полностью сбрасывать со счетов. Принято считать, что на самом деле он «заедает» только очень ограниченных женщин. И дети — цветы жизни — должны приносить только радость, умиление, счастье и ничего больше.

И все это у нас было — и радость, и умиление, и счастье. Продолжая разглядывать свое отражение, я улыбнулась сквозь слезы милым сердцу воспоминаниям.

Вот трехлетняя Анька, обсыпанная мукой и крахмалом, озабоченно выпроваживает меня с кухни:

— Мама, не мешай мне!

— А что ты делаешь?

— Тебе помогаю…

Укладывая ее спать, я всегда предлагала взять в кровать игрушку:

— Иди и выбери, кто сегодня с тобой спать будет.

— Мама, — ни секунды не думая, отвечает мне Анютка.

— И кто еще?

— Папа.

Добрая, ласковая, любящая девочка! У сына сантиментов было поменьше — так полагается мужчине! Он обожал задавать вопросы.

— Что это за палочка на небе? — спрашивал он у Павла по дороге из детского сада.

— Это след от реактивного самолета, — отвечал Павел.

— Давай его поймаем?

— Мы не сможем. Самолет большой и летит очень высоко.

— Давай веревочкой!

— Ну веревочка должна быть о-очень длинной!

— Так пойдем купим!..

А другой раз, когда Аня бренчала на пианино (она была очень музыкальной девочкой), Ванька рассуждал, глядя на нее:

— Газ есть, сцепление есть, а где же тормоз?

Помню еще, как я смотрела телевизор, и дети играли тут же. Краем глаза Аня заметила, что в фильме по сюжету схватили женщину. Спрашивает:

— А тетю поймали?

— Да, — говорю, — поймали.

— А кто ее поймал?

— Плохие дяди.

— А что с ней сделают?

— Не знаю.

Невинным голоском встревает сынишка:

— Наверное, по стенке размажут?

Господи, как мы смеялись тогда, глядя на них, с какой любовью Павел переводил смеющиеся глаза с детей на меня и как обещающе сжимал мою ладонь!

Пусть их было немного — но они все-таки были. Другие, совсем другие дни!

А потом? Что было потом? Все произошло так постепенно…

…Скажите честно: когда вы последний раз держали в руках книгу-пособие по «правильному» воспитанию детей? Верно! Тогда, когда только еще готовились стать матерью. В то время в воображении вырисовываются лубочные картинки: тихий вечер, свет настольной лампы, голубоглазое чадо с огромным бантом (в матросском костюмчике), доверительно прижавшись к вашему плечу, рассказывает маме о своих детских секретах. Сказка на ночь, трогательное прощание, легкий поцелуй, и не забыть подоткнуть одеяло…

«Дети должны расти в атмосфере любви и взаимопонимания», — авторитетно учат нас многотомные лощеные «пособия по воспитанию». Не кричать, натопать, не ругать, общаться с ребенком не менее трех-четырех часов в день, уважать его мнения и ошибки, учитывать желания, обнимать-целовать и воспитывать только личным примером.

Но все эти идиллистические картинки моментально испарялись у меня из головы, когда я, заезженная начальством и растрепанная транспортом, открыв дверь своей квартиры, и:

— увидев груды неглаженого белья,

— горы немытой посуды,

— наступив в наложенную щенком посреди коридора кучу,

— обнаружив протекающий кран на кухне

— и дневник с двойкой — под диваном, я упиралась взглядом в собственное чадо, явившиеся домой на три часа позже условленного времени.

— Где ты был?! Почему до сих пор не сел за уроки?!! Откуда двойка?! Кто обещал смотреть за щенком — мне он не нужен, завтра же увезу к бабушке в деревню!! Откуда эта дырка на колене и во что превратились новые ботинки?! Скройся с глаз моих, божье наказание, неряха!

Яростно надраивая накопившуюся посуду («Уж тарелки-то за собой хотя бы могли вымыть!»), глотая злые слезы и пестуя накопившееся за день раздражение, в такие дни я «добрым тихим словом» вспоминала кабинетных психологов, пишущих о праве ребенка на собственные желания и ошибки. Наверняка им не приходилось ликвидировать последствия наводнения в ванной и объясняться с соседями из-за того, что ваш балбес решил поиграть в кораблики и устроил дома римейк картин Айвазовского.

— Ты соображаешь, что делаешь?!. Сколько раз тебе говорить!

Крик, плач, шум, рев, угрозы, наказания, наконец:

— Мамочка, я больше не буду!

И итог дня: мигрень, мокрое полотенце на голове, жалость к самой себе, бессонница и мысли на тему — бог мой, на что уходит моя жизнь?!

Но вот все успокоились (или затаились), в квартире послескандальная тишина, за стенкой — судорожные всхлипывания сына, подвывания дочки, муж нервно курит на кухне.

Эмоции выплеснуты. Пусть хоть таким образом, но я получила психологическую разрядку.

Статус-кво восстановлен — пускай не навсегда. Посуда вымыта, в квартире порядок, оба чада, проревевшись, засели за уроки.

Наступает ночь… Дети спят, и в окно, крадучись, заглядывает полная луна — сообщница влюбленных. Но в ушах еще звенят отголоски недавнего скандала, и огромная тяжесть лежит на душе. И, делая вид, что ничего не происходит, мы с Павлом ложимся в постель и синхронно поворачиваемся друг к другу спинами…

А может быть, все было совсем не так? Ведь и Павел очень изменился за эти годы.

Очень долго он не мог найти себя. Бросался из одного бизнеса в другой, где-то терял, на чем-то зарабатывал. Но всегда это были какие-то одноразовые проекты, нацеленные на сиюминутный заработок. В нашей малогабаритной квартирке появилась добротная мебель, красивая посуда, у моих детей было все самое лучшее, мы никогда не покупали одежду или продукты на дешевых рынках.

Но мужу всего этого было недостаточно.

Он всегда мечтал стать настоящим Бизнесменом, тем, о которых говорят, к мнению которого прислушиваются. Но долго не мог определить для себя, какую нишу освоить. Мебельным бизнесом, который в конце концов и принес Павлу все, о чем он мечтал, муж занялся тогда, когда Анька и Ванька пошли в пятый класс.

Дела Павла быстро пошли в гору. У него появился собственный офис на Полянке, небольшая, но мобильная армия подчиненных. Муж начал разъезжать по Москве на машине с собственным шофером, стал завсегдатаем светских мероприятий. У него появились странные привычки, например, он любил заказать в дорогом ресторане что-нибудь особенно экзотическое и такое же несъедобное — для того только, чтобы дать понять окружающим, что он может себе это позволить.

Но самое главное — он заставил меня уйти с работы.

Не могу сказать, что работа в бухгалтерии вентиляторного завода была для меня страшно интересной и увлекательной. Но все-таки это была работа.

— Понимаешь, от того, что я каждый день встаю пораньше, умываюсь, одеваюсь, крашусь, иду на работу, общаюсь с людьми — я чувствую себя человеком! — объясняла я ему, из последних сил сопротивляясь его намерению превратить меня в домашнюю хозяйку. — Ну зачем, зачем ты хочешь запереть меня дома?! Ведь дети уже большие, им не нужна нянька! Анька вон уже даже котлеты умеет жарить!

— При чем тут твои котлеты? — морщился Павел. — Пойми: от того, что моя жена служит в какой-то бухгалтерии, я теряю деловой авторитет! Что это за руководитель такой, который жену прокормить не в состоянии — вот о чем будут говорить!

— Да плевать, что будут говорить, Павел!

— Милая моя, наплевать на это нельзя. Ты мне вредишь, понимаешь?

Я не понимала этого, но подчинилась — я всегда ему подчинялась.

И вот уже десять лет я сижу дома. Поддерживаю чистоту, готовлю изысканные обеды, мою, стираю, глажу, выношу мусор, хожу по магазинам. Из интересной молодой женщины с удачно скроенным бытом я превратилась в простую домохозяйку, которой все чаще и чаще лень вылезать из домашнего халата.