Светка походила к решению таких вопросов более деловито:
— Так получается, что даже в отношениях с близким человеком нужно очень много думать, не делать чего-то спонтанно. А чтобы что-то получить — стратегически просчитать, как этого добиться? Только одним способом. Для начала научиться отключать эмоции и включать холодный мозг. А потом, используя холодный мозг, рассчитывать все на 10 шагов вперед. Только трудно это — отключать эмоции. По себе знаю.
Светка говорила, что отключать эмоции трудно — у меня они не отключались никогда.
Один-единственный раз я сделала было попытку вырваться из омута моей никчемной любви. Коллега по работе пригласил меня в кафе отпраздновать его день рождения в компании таких же до мозга костей интеллигентных и от этого скучноватых преподавателей истории Древнего мира, как и он сам. Была по-весеннему праздничная погода, и я подумала, что возможность выйти куда-нибудь просто так, без далеко идущей цели, просто, чтобы прошелестеть подолом нового платья, и достать с антресолей легкие праздничные туфли, и услышать в спину давно уже забытое: «Какая красивая девушка — жаль, не наша!» — доставить себе мимолетную радость ощутить все это, подумала я — это ведь, в конце концов, не преступление…
Тем более, что Вадим в этот день вовсе не собирался быть со мной рядом.
Оказалось — преступление. Оказалось, мой любимый даже мысли не допускает, что я могу пойти куда-нибудь — без него. Оказаться в центре чьего-то внимания — не его! Провести с приятностью время в компании — не с ним!
— Иди сюда, малыш, — серьезно сказал он, усаживая меня на колени, и по этому тону я поняла, что разговор, который Вадим приготовил для нас обоих, будет не из приятных. — Понимаешь, родная, в мире есть и хорошее, и плохое — так уж он устроен. И обретая свою долгожданную половинку, вместе с тем счастьем, которое нам несет любовь, мужчина получает и страх. Страх все потерять. Часто это чувство начинает преобладать, высасывая из него силы и здоровье. Ему без конца кажется, что все скоро кончится. Не умея наслаждаться тем даром, который ниспослала ему жизнь, он начинает примерять на себя различные ситуации, главной темой которых является измена.
— Я не собираюсь тебе изменять, — робко начала я.
— Я знаю. То есть, вернее сказать, я верю, что ты не держишь таких мыслей в своей милой головке. Но на самом деле жизнь настолько разнообразна и многогранна, что определять в ней какие-то раз и навсегда предначертанные пути глупо. Глупо и бессмысленно. В большинстве случаев человек никогда не может знать до конца, как он поведет себя в той или иной ситуации. Ты не хочешь мне изменить, но кто знает, как, в конце концов, повернутся события вечера, на который тебя пригласили?
— Мне обидно, что ты не веришь…
— Дорогая моя, нам надо было определиться с этим в самом начале наших отношений. Сейчас несколько поздно, но… Я готов был допустить, что ты захочешь проводить время не со мной, а с кем-то другим, когда мы еще только-только начали встречаться… Тогда, когда ты еще не определилась, что тебе нужно и с кем ты хочешь остаться. В конце концов, нужно было дать тебе некоторое время на то, чтобы сделать выбор. Но если мы живем уже несколько лет — нет! Прости, если это прозвучит несколько самонадеянно, но, приходя сюда, я желаю иметь душевный комфорт, уверенность, что именно я — тот единственный, который тебе нужен. Если ты хочешь иметь свою отдельную, независимую от меня жизнь, это значит, что ты не оценила моих стараний, мою любовь, забыла те минуты, когда мы были счастливы. А это уже само по себе есть измена, и я не могу ее простить.
— Но почему…
— Потому что это ущемляет мое мужское самолюбие. Почему женщина, которую я люблю, отдает предпочтение другому? Чем я хуже его? Ведь именно со мной она изменилась в лучшую сторону! Почему сейчас этим пользуется другой?
— Ты говоришь так, как будто бы я УЖЕ тебе изменила!
— Я надеюсь, что этого никогда не случится. А чтобы этого не случилось, никогда не надо торопиться делать глупости. Ты не пойдешь на этот день рождения. Ты будешь сидеть вот здесь, на этом диване и ждать меня. А я буду знать, что ты ждешь только меня, и буду счастлив от этого, так счастлив, как только смогу…
Все это было и жестоко, и страшно, и до дрожи несправедливо, и даже отдавало каким-то восточным тиранством, — но он держал меня на своих коленях, и проводил рукой по спине, и легонько брал губами мочку моего уха — и сердце в который раз обрушивалось в пропасть, и, плача, я целовала его и клялась, что мне больше никто, никто не нужен, и я никуда от него не уйду…
И вот однажды…
Был грустный и бесприютный осенний вечер. Холодный, каким только может быть вечер в конце сентября, когда на улице темно, на душе — нагромождение хандры и неуюта… Батареи центрального отопления еще не наполнились журчащим теплом. И в комнате не то, чтобы холодно, — но любое прикосновение к прохладной поверхности предметов заставляет испуганно отнимать руку: кажется, что они мертвы. А если одернуть штору и вглядеться сквозь чернильную синь в окна дома напротив, то сердце сожмется в ледяной кулак. От того, что теплый свет окон, где есть семья, есть жизнь, есть тепло, светит не для тебя. Нет, не для тебя. Никогда не для тебя…
И вдруг квартира взорвалась дикой трелью дверного звонка — именно дикой, потому что кто-то, и я даже не могла представить себе, кто бы это мог быть, с бешеной настойчивостью давил на кнопку, будто хотел навсегда вдавить ее внутрь. Я еще приходила в себя от этого перезвона, а неизвестный и совершенно нежданный гость, не оставляя в покое звонок, принялся пинать входную дверь. Она ходила ходуном, как живая, пока я в страхе от того, что случилось что-то ужасное, открывала ее, даже по не подумав, что следовало бы сперва накинуть цепочку.
…Мелькнули большие, темные, странно знакомые глаза, до краев налитые слезами… Узкие губы, сжатые так крепко, что превратились в одну извилистую линию… Тоненькая девушка, почти подросток, в замызганном грязью плащике, из которого она явно уже выросла, ворвалась в мой дом и, с силой оттолкнув меня, бросилась в комнату. И сразу же вернулась, глядя на меня зло и требовательно. Я догадалась, что она не обнаружила у меня кого-то, кого надеялась застать. А кого искала эта девушка, я поняла с первого взгляда на нее.
Это была Галя, его дочь. Я не видела ее шесть лет, с самого дня нашей первой и последней встречи, и за это время из неуклюжего тоненького подростка она превратилась в высокую, но по-прежнему худую девушку. И все-таки я сразу узнала ее, и ноги враз перестали меня держать.
Она ошпарила меня презрительным взглядом. Не разуваясь, не раздеваясь и не спрашивая разрешения, прошла на кухню, отвернул кран с холодной водой, достала из шкафа стакан, сунула его под струю. Воду пила торопливо, шумными большими глотками, проливая ее себе на грудь и рукава. Один стакан, другой…
Потом снова подняла на меня заплаканные глаза.
— Я все знаю! — закричала она истошно и как-то сразу, вдруг. — Папа изменил маме! Папа, который был во всем примером для меня! Ни за что в жизни не поверила бы в это! Никогда! И думать бы не смогла, что такое может случиться, если бы сама мама мне об этом не сказала! Да!!! Мама тоже все знает! Это же подумать страшно, каково ей теперь: двадцать лет совместной жизни, все беды и невзгоды пережиты вместе, столько пройдено пути… и, вдруг… измена!!! Предательство! Я знаю, на кого он променял ее — на вас! Это… это ужас! Вы не стоите и маминого мизинца, понимаете — не стоите!!! Никогда, никогда я не прошу ему этого!!!
Стакан, который Галя до этого машинально крутила в руке, полетел в мою голову — я еле успела уклониться, снаряд пролетал в сантиметре от моего виска, я даже почувствовала, как его обдало ветерком.
Не похоже было, что девушка пришла требовать от меня оправданий или объяснений. Если бы у меня и было желание что-то сказать, то Галя не дала бы даже вставить слово: она плакала, стоя у раковины и совершенно по-детски размазывая слезы по худенькому личику, и в перерывах между рыданиями вставляла отрывистые фразы: