– Мальчика.

– Вот здорово! Мужики вообще чаще всего именно пацаненков хотят, это мой Андрюшка какой-то в этом смысле с отклонениями, девочку да девочку ему подавай… А вы со своим, поди, уже и железную дорогу купили и машинок всяких понабрали, да? Так всегда бывает…

– Да нет, – сказала я глухо. – Ничего мы не брали, кроме обычного детского приданого. Никаких машинок. То есть я… не мы, а я.

– То есть?

– То есть у меня мужа нет. И мой ребенок никому, кроме меня самой, будет не нужен.

– А… Ой, прости. – Света виновато захлопала лучиками светлых ресничек. – Как это я… бестактно. Прости. Простишь? – положила она мне на локоть теплую ладошку. – Ты знаешь, я таких вот женщин, вот таких, как ты, очень-очень уважаю. Сама бы я ни за что, вот ни за что не решилась в одиночку ребенка растить!

– Потому что ты сама совсем еще ребенок, – улыбнулась я.

Она вспыхнула как маков цвет.

– Мой Андрюшка тоже так говорит. И ты знаешь, мне нравится… Хотя ведь вообще-то я уже взрослая, мне ведь скоро девятнадцать! А он старше, он уже совсем взрослый – Андрюшке скоро двадцать шесть. Но я… А! Вот и он сам!

Света расцвела улыбкой и замахала обеими руками высокому парню со спортивной фигурой, который, ответно улыбаясь, уже направлялся к нам по проходу между столиками. Приблизившись, он обхватил Свету за плечи и расцеловал в обе щеки, у всех на виду и никого не стесняясь. Глядя на них двоих, красивых, счастливых, любящих, я особенно остро ощутила свое одиночество. Во мне все сжалось.

– Здравствуйте! – услышала я за своей спиной.

Вздрогнув от неожиданности, обернулась – и столкнулась с серьезным взглядом странно знакомых серо-голубых глаз. Или, может быть, не глаза мне были знакомы, а их обладатель – молодой человек в спортивном костюме, подошедший следом за Андреем? В растерянности я всматривалась в эти жесткие черты лица: высокий лоб, чуть скошенный подбородок, выступающие скулы, густые полукружья бровей над глазами, показавшимися мне такими знакомыми… или незнакомыми? Нет! Наверное, какая-то ошибка. Я его не знаю.

– Не узнаете?

– Я… – Я хотела извиниться и сказать этому незнакомцу, что он, наверное ошибся. Но тут мой визави повернул голову к Свете, которая приветствовала его как старого знакомого очередным взрывом птичьего щебетания. И как только он повернул голову, я увидела, какие у этого человека смешные, заметно оттопыренные уши. А заметив это, я в один момент вспомнила, откуда и почему мы знакомы. Потому что я знала только одного человека с такой формой ушей, ужасно похожих на морские раковины – на бабулином комоде когда-то стояла такая, нежно-розовая с перламутровой изнанкой и выбитой на боку надписью: «Привет из Ялты».

– Юра! Вас зовут Юра? Юра Артемьев? – спросила я человека, о котором в связи со своим положением так часто вспоминала в последнее время. Тот самый мальчик из нашего двора, которого дразнили «безотцовщиной»… Я не видела его сто лет, и даже представить себе не могла, что лопоухий «гадкий утенок» превратился в такого приятного молодого человека!

– Верно! – весело ответил он. – Только не стоит говорить мне «вы»! После того, как мы столько лет прожили в одном доме и даже в одном подъезде! Кстати, а куда вы подевались?

– Теперь ты сам говоришь мне «вы»! – заметила я и засмеялась от удовольствия. Почему? Бог его знает! Просто отчего-то было приятно видеть Юрку!

– Верно! Знаешь, мы, наверно, так и будем путаться. Что же делать?

– Что делать? Привыкать!

– Это верно, но… есть и другой приятный способ: окончательно выпить на брудершафт. А? Шампанского?

Света (все это время, прижавшись щекой к руке Андрея, она наблюдала за нами расширенными от удивления глазами) сразу всполошилась и снова замахала ручками:

– Что ты! Что ты! В нашем положении нельзя! Врач строго-настрого запретила: никакого алкоголя!

– В вашем положении?.. – растерянно повторил Юрка, невольно отступая на шаг и окидывая взглядом мою заметно располневшую фигуру. – А что…

И вдруг все понял, и замолчал. Кажется, сильно смутившись. Я тоже чувствовала себя неловко.

– Ну… Тогда кофе? – преувеличенно бодро предложил Андрей.

И все мы облегченно закивали головами.

Я не знаю, что это было и даже теперь, спустя столько лет после той нашей встречи, не могу объяснить… Ведь мы не были как-то особенно дружны в детстве. И даже не входили ни в одну дворовую компанию. Более того, «общественное мнение» приписывало меня и Юрку к совершенно разным «социальным слоям»! Почему же теперь, когда, распрощавшись со Светой и ее мужем, мы неторопливо вышагивали по направлению к нашему общему дому, мне было так легко разговаривать с этим человеком? Как будто я не просто знала его сто лет, а словно все эти сто лет мы были закадычными друзьями?!

Стояла поздняя осень. Вечерами уже подмораживало, и из наших ртов вылетали короткие облачка пара, но мы этого не замечали, и все говорили, говорили… Потом Юрка остановился и почти насильно надел на мои руки свои перчатки. Я засмеялась, представив, как забавно смотрюсь со стороны – неловкая в движениях (из-за живота) каракатица в постоянно сползающем на лоб берете и огромных, похожих на ласты перчатках.

– Представляю, как будут на нас пялиться все кумушки нашего двора!

– Я привыкла. С тех пор, как вернулась домой. Иногда спиной чувствую, как меня сверлят взглядами и обсуждают, обсуждают…

– Стесняешься?

– Нет. Просто противно.

– А я тебя почему-то еще ни разу не видел. Хотя ты знаешь, я по-прежнему живу в своей старой квартире.

– С мамой?

– Мама умерла несколько лет назад. Сердце.

– Ох, прости.

– Ничего… Знаешь, я долго не мог привыкнуть жить один. Какой-то я, наверное, несовременный. Странно слышать такое от мужчины, но у меня действительно не было никого дороже мамы. Она у меня была такая… тихая, хрупкая. Молчаливая. Я всегда знал и чувствовал, что должен ее защищать. И делал это, как мог. Но самого главного я для нее сделать так и не сумел. Мама очень любила меня. Но даже рядом со мной она чувствовала себя бесконечно и даже уже какой-то безнадежно одинокой… Что с тобой? Тебе плохо?!

Он остановился и подхватил меня под руки. Даже сквозь грубую кожу его перчаток я почувствовала, какие сильные руки у моего старого знакомого. Мне не было плохо. Не было плохо в том смысле, в каком это имел в виду Юрка – то есть в физическом. Но его слова пронзили меня насквозь, и именно они заставили меня остановиться и, зажмурившись, проглотить подступивший к горлу комок. В нескольких предложениях Юрка, сам того не желая, нарисовал картину того, что меня ожидает: бесконечно одинокие вечера вдвоем с сыном и без какой-либо надежды на перемены.

– Вера! Тебе плохо? Подожди, я сейчас врача…

– Нет, нет, ничего. Просто голова закружилась.

– Значит, надо врача! Это может быть серьезно!

– Честное слово, все в порядке. Так, минутная слабость. – Я перевела дыхание и постаралась улыбнуться. – Ну, рассказывай дальше. Где ты сейчас вообще? Чем занимаешься?

– Работаю. В том самом спорткомплексе «Дельфин», что мы и встретились. Тренером по плаванию. Создаю людям новые торсы, – заметил он не без иронии.

– Так ты спортсмен?

– Уже бывший. Но все-таки мастер спорта. Если бы начал заниматься плаванием раньше, с самого детства, то сумел бы, как говорят, достичь каких-нибудь особенных высот спортивного мастерства. Но все получилось случайно: надоело ходить битым в школе и во дворе. Я ведь слабак был, помнишь, наверное. В пятнадцать лет решил: все, хватит. Пошел в спортивный центр, думал боксом начать заниматься – да первый, кого там встретил, оказался тренер по плаванию. Замечательный он человек! В сущности, я его теперь за отца считаю. Многим ему в жизни обязан. Так и пошло…

– А Андрей? – вспомнила я Светиного мужа. – С ним вы давно знакомы?

– Он мой друг, – просто ответил Юра. И помолчав, добавил: – Пожалуй, единственный из настоящих. Они со Светой – вообще редкие люди. Таких в наше время уже почти не бывает.