Десять минут прошли, а я все еще стояла, начиная нервничать и не желая потратить впустую ни секунды драгоценного времени мистера Фицджеральда. В пятнадцать минут восьмого подъедет служебный автомобиль, сказал он. Но прошло еще пять, прежде чем «лендровер», которым управлял пожилой чарагваец в кепке, наконец с ревом обогнул заросли олеандра и остановился у крыльца. Эшфорд протянул веснушчатую руку и помог мне забраться внутрь. Он дружески улыбнулся, спросил, не возражаю ли я против его трубки, сказал, что я похожа на вершину утра, и запыхтел в сосредоточенном молчании.

Впервые я увидела мистера Фицджеральда с тех пор, как поднялась по лестнице посольства в кабинет посла. Он стоял у сейфа, к которому был припаян металлический бокс со всеми ключами от секретных сейфов. Эшфорд сортировал почту за приемным столом.

Джеймс Фицджеральд повернул рифленую рукоятку по текущей последовательности цифр, составлявших код, и крышка открылась. Он никак не прокомментировал мое опоздание. Он также никак не прокомментировал мое платье, что я сочла комплиментом. Если бы платье оказалось хотя бы в малейшей степени неподходящим, он несомненно сказал бы мне.

— Ключ Евы, — сказал он, вручая его мне, словно давая на время драгоценность. — Его можно узнать по продетой через него зеленой ленте.

«Разве она не молодец?» — спрашивали его глаза. Никаких поисков номера, как в моем отделе дома, бери и пользуйся.

— Посол оставил целую пачку материалов, которые следует напечатать. Вы найдете их в вашем сейфе. А кроме того, тридцать папок, с которыми вы должны ознакомиться в течение дня. И не забудьте поливать растения Евы.

Когда он повернулся к двери, вошел полный розоволицый человек в тяжелых роговых очках и сказал мне басовитым веселым голосом:

— Вы заменили Еву.

— Подменила, — поправил первый секретарь.

— И вас зовут Мадлен Брэдли, потому что я расшифровывал сообщение. — Он протянул мне руку. — Билл Грин.

— Второй секретарь, — бросил через плечо первый секретарь, выходя из кабинета.

Мистер Грин улыбнулся мне:

— Получили указания?

Я кивнула. Скорее армейские приказы, подумала я про себя. Я вошла в смежный кабинет и открыла сейф. Там лежали ровно тридцать папок, множество писем и ежемесячных докладов посла, все аккуратно написанные от руки. Следующие пять часов я стучала по клавишам пишущей машинки, едва замечая окружающее.

Я так погрузилась в работу, что почти подпрыгнула, когда внезапно открылась дверь в коридор.

— Все в порядке, — поднял большую веснушчатую руку Эшфорд в своей рубашке с короткими рукавами. — Это всего лишь я. — Он присел на край стола. — Не возражаете? — Он взмахнул трубкой, затем наклонился и поднял последнее письмо, которое я напечатала. — Неплохо. По правде говоря очень хорошо…

Кое-что в тоне Эшфорда заставило меня спросить:

— Но не столь хорошо, как у Евы?

— Не совсем как у Евы, — медленно проговорил он. — В работах Евы есть кое-что особенное. Вы всегда узнаете, что печатала она. Ей не нужно ставить ни скромные буковки «е.т.» после черты и заглавных «Е.Т.». За нее говорит дело ее рук.

Пока он говорил, вошел мистер Грин и добавил:

— Клеймо Евы. Ее знак на всем, что она делает.

— Без сомнения, так будет и с Мадлен, — любезно сказал Эшфорд. — А сейчас, как насчет завтрака с нами двоими? Чем нас больше, тем безопаснее. И Билл женат.

— Спасибо, — ответила я, — но в самом деле не могу. — Из сумочки я вынула пачку бутербродов, приготовленных Чико по моей просьбе и положила в стол. — У меня еще много работы.

— Вы же не прикованы к столу, — мягко укорил Эшфорд. — Идемте!

— Даже несравненная Ева делает перерыв на завтрак, — сказал мистер Грин.

Я улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Нет, в самом деле… большое спасибо, но предпочитаю успеть вовремя.

— Тогда завтра, — сказал Эшфорд. — И никаких отговорок. Не слишком усердствуйте. От этого не станут платить больше.

Когда они ушли, я оглядела кабинет. По крайней мере сейчас я чувствовала, что начала работу. Я пролистала часть папок. Они не очень отличались от тех, с которыми я работала в министерстве иностранных дел, и когда колокола церкви пробили два, я отодвинула стул и расслабилась.

Одно окно смотрело на улицу. Прямо под ним красовались расстеленные в ряд красные и белые пончо на продажу, и индейцы в серых фетровых шляпах, прислонившись к стене, зазывали прохожих в Матесе. Солнце играло на красных цветах огненных деревьев у ворот посольства, на гибискусе и пойнсеттиях перед фасадом роскошной гостиницы американского типа на другой стороне улицы, а между ними, выбрасывая плотные облака черного дыма, на скорости уворачивались друг от друга древние такси и ярко окрашенные автобусы.

Я съела свои бутерброды из свежего хлеба с нарезанным цыпленком в пряном остром гарнире. Как странно, думала я, сидеть во владениях другой девушки. На белом подоконнике стояли знаменитые растения в горшках, ярко-желтые цветы, пробивающиеся сквозь очень зеленую листву. На стене три литографии кирпично-деревянных зданий в английских деревнях и календарь с аккуратно перечеркнутыми датами, последняя — восемь дней назад, воскресенье, когда с ней произошел несчастный случай. Хотя я начинала создавать собственный портрет Евы, здесь мне мало что могло помочь, кроме безупречной аккуратности и, видимо, точного и эффективного ума.

К четырем часам я закончила печатать и пролистала двадцать шесть папок. Количеством корреспонденции я могла измерять ежедневную рабочую нагрузку. Я полагала, что, с некоторой долей удачи и без лишних помех, справлюсь. Сейчас я получила общую картину — отрывочную, но по крайней мере будет ясно, о чем говорят люди, — распорядка дня посольства. Я кое-что узнала о социальных условиях и экономике Чарагвая, прочла о британской торговле и перспективах взаимного благоприятствования в импорте и экспорте, ознакомилась с проектами помощи, которые курировал мистер Эшфорд, — поддержка в культивировании банана, поставки сейсмографов и сигнальных устройств для станции по изучению землетрясений в Беланге, и даже нашла несколько строк о студентке социологии Мораг Камерон и ее работе среди мальчиков-чистильщиков обуви.

Опять послышался тихий перезвон колоколов, затем стук в дверь. Я подняла голову, улыбаясь в ожидании Эшфорда.

— Ну, мисс Брэдли, — произнес мистер Фицджеральд, — как справляетесь?

Словно злой волшебник, заперший Гризельду на вершине башни, пришел убедиться, что солома, которую она вязала, действительно превратилась в золото. Его взгляд остановился на груде листов рядом со мной. Как и мистер Эшфорд, он поднял страницу и посмотрел на нее. Но если первый секретарь и сравнивал меня с Евой, то воздержался от замечаний. Он просто спросил:

— Как с папками?

— Я прочла все, кроме четырех. Довольно бегло, боюсь.

— Но вы увидели общую картину?

— Думаю, да.

Он кивнул:

— И где вы завтракали?

— Здесь.

— Что значит «здесь»?

— Я принесла бутерброды из резиденции.

Наконец-то я понравилась ему. Мистер Фицджеральд улыбнулся, не только одобрительно, но и обаятельно.

— Все же не стоит привыкать к этому, — заметан он, словно мое благополучие имело какое-то значение. — В гостинице через дорогу есть хорошая кофейня. Как-нибудь вы должны…

Он задумчиво посмотрел на меня, словно впервые не находя нужных слов.

— Должна? — Я услышала, что повторяю вопросительным тоном.

Первый секретарь, казалось, мысленно встряхнулся.

— Должны туда сходить, конечно, — резко произнес он, — и сейчас, раз вы закончили работу, зайдите в мой кабинет, мне надо кое-что продиктовать.

Под его удивительно тревожащим взглядом я убрала все папки и напечатанные страницы в сейф и заперла. Затем, с записной книжкой и карандашом в руке, я последовала за ним по коридору через открытые двери с медными решетками р канцелярию.

Когда мы шли мимо шифровальной комнаты, послышался треск телепринтера. Мистер Фицджеральд отступил в сторону, пропуская меня в кабинет, и придвинул стул к своему столу так, чтобы я сидела около него.