По спине пробежала дрожь паники. Правильно ли я помню номер? Я закрыла глаза и увидела его на странице, 3652531.

Затем я смутилась. В первых двух группах цифр я была твердо уверена. Но последние две цифры… 13? Может, 11 или 33?

Я проверила все три — уже лихорадочно, сердце стучало, пальцы не слушались. Затем все комбинация цифр, которые пришли в голову. Затем каждую цифру.

Ничего не помогло. Я заметалась по комнате, бессмысленно пытаясь увидеть где-нибудь правильный номер. Затем бросилась вниз в отчаянной надежде найти секретный мусор и собрать частицы, если их еще не сожгли. Если бы только знать, где хранятся эти остатки! Я заговорила с охранником на своем лучшем испанском, но мой технический словарь оказался непригоден. Чарагваец печально покачал головой. Я попробовала по-английски.

— Отходы? — повторила я. Мой голос истерично поднялся. — Отходы? Отходы?

Внезапно грустное лицо охранника прояснилось, на нем зажглась яркая улыбка понимания.

— Отходы нет, хотеть нет, — медленно интонировал он, восторженно кивая.

Я снова помчалась вверх по лестнице. Всюду заперто — канцелярия, комната второго секретаря. Третьего секретаря мистера Эшфорда. Открыты только моя комната и дверь в кабинет посла.

Я села за стол, сжав руками голову, концентрируя все внимание на передаточных записях Евы. Высота, усталость, новая среда — все словно объединилось, чтобы вывести меня из равновесия. Это я виновата. Я запомнила номер неправильно.

И все же у меня хорошая визуальная память, и я была уверена, что мысленно вижу номер. Возможно, ошиблась Ева. В конце концов, у нее могли быть боли, когда она писала заметки. Она могла легко перепутать одну цифру или написать не в том месте.

Через комнату я увидела, что стрелки часов показывают уже шесть двадцать. Всего через полчаса Джеймс Фицджеральд приедет подписать письма, а Эшфорд вернется за отчетом, чтобы отвезти его вместе с другими письмами в аэропорт.

Если бы только я могла сейчас позвонить ему или даже мистеру Грину. Он не дал бы мне номер по телефону, но по крайней мере немедленно приехал. Но так много я не знала. Я не знала, где он жил, не говоря уже о номере телефона.

Я снова спустилась к охраннику и снова заговорила по-испански. Сеньор Грин, сеньор Эшфорд? Он кивнул. Ясно, он хорошо их знал. Он продолжал кивать.

— Adonde viven? [8]— в отчаянии спросила я его, но темно-карие глаза безучастно смотрели в ответ.

Я зашла за приемный стол. Там, конечно, должны быть номера телефонов персонала, но яничего не нашла.

Прыгая через две ступеньки, я опять поднялась на второй этаж в кабинет посла и снова набрала номер, в котором была так уверена, — 3652531.

Но тем не менее тяжелая крышка осталась закрытой крепче, чем устрица.

Я продолжала пробовать и пробовать — снова и снова. Все виды комбинаций, сейчас торопливо, наугад, надеясь и молясь, вдруг крышка откроется.

Единственное, что открылось, — входная дверь, и раздался добродушный голос Эшфорда:

— Что вы делаете?

Я наполовину рассказала ему, когда дверь открылась снова.

Когда я последний раз видела Джеймса Фицджеральда, он был в спокойном и дружелюбном настроении. Сейчас его лицо было тяжело и неулыбчиво.

— Сейчас я подпишу письма, и давайте отправим отчет, — бросил он мне.

Эшфорд прикрыл меня:

— Думаю, у нее небольшая проблема с застрявшей крышкой бокса.

— Она никогда не застревала прежде.

Я выпалила всю историю невозможности достать ключ и поэтому…

— Мой отчет не напечатан.

Я повесила голову:

— Мне ужасно жаль, но…

— Она забита или что? — Он привычно повернул рукоятку и через две секунды открыл крышку.

Смертельно тихим голосом он произнес:

— Какой номер вы набирали?

Эшфорд сказал:

— Она пробовала 354…

— Дайте ей ответить, Эшфорд! — Я сказала:

— Номер 3652531.

— Тогда не удивительно, что не открылось, — голос был ледяной, но лицо потемнело от гнева, — если номер — 3545213.

— Но…

— Мисс Брэдли…. — Я видела, что он в ярости, несмотря на то, что голос оставался холодным как сталь. — Вы сказали, что прочли, поняли и запомнили передаточные записи мисс Трент.

Я почувствовала, что мое лицо побледнело и похолодело. Во рту было слишком сухо, чтобы говорить. Я только кивнула.

— Номер в записях?

Я снова кивнула. Я сумела выговорить:

— Но не тот номер. Мисс Трент чувствовала себя не очень хорошо и, возможно…

Даже это звучало как попытка переложить вину, и ясно, что он подумал то же самое.

— Непохоже, чтобы мисс Трент сделала такую ошибку, независимо от самочувствия.

Он даже не ждал ответа. Он сказал Эшфорду:

— Лучше возьми вализ сейчас. Самолет садится через пять минут.

Затем они вместе вошли в канцелярию, и минутой позже я услышала лязг закрываемых решеток, поворот ключа и шаги Эшфорда.

Мистер Фицджеральд, однако, вернулся в кабинет. Он прошел и сел в кресло посла, намеренно оставив меня стоять.

— Но вы, мисс Брэдли, — продолжал он, как если бы не выходил из комнаты, — как чувствуете себя сегодня вечером? Все еще действует высота?

Я отрицательно покачала головой.

— Но вы сделали ошибку.

Я опять отрицательно покачала головой.

— Наверняка сделали, мисс Брэдли!

— У меня хорошая память и…

— Мисс Брэдли, вы здесь новичок, и обстановка вам незнакома. Сообщение важное. Теперь отчету придется ждать неделю. Однако он не жизненно важен, иначе я заставил бы вас сесть и напечатать его и держал британский самолет и его сто пятьдесят пассажиров на земле, пока вы не закончите. Понятно?

— Я кивнула.

— Честное признание ошибки — не столь плохо. Что нежелательно, так это ее отрицание. Разве вы не согласны?

Я опять кивнула.

— Но нахожу наиболее тревожным отрицание, что это была ваша ошибка, и обвинение в чужой адрес.

Я стояла молча.

— Вы делаете ошибки, мисс Брэдли?

— Обычно нет, — сказала я. — Должно быть…

— Я не возражаю, каково это, мисс. Поскольку нам работать вместе, мы должны иметь в виду, что вы допускаете ошибки. Сейчас это полностью доказано! — Он сделал паузу, ожидая от меня ответа. Так как я все еще молчала, он добавил: — Не только сегодня. Вчера тоже.

— Вчера?

И тут он взорвал свою бомбу.

— Вчера, мисс Брэдли. У вас ведь была назначена встреча? И вы пошли в другой парк!

Следующие три дня прошли в вооруженном и для меня несчастливом нейтралитете. Я рано приходила в посольство и работала до конца, обычно до шести. Хотя делала перерыв на завтрак, потому что мистер Фицджеральд сказал, что я обязана. Он также заставил меня заучить правильную комбинацию цифр; заставляя повторять ее громко много раз, как ребенка — таблицу умножения. Он диктовал долго. И хотя играл честно — не пытался диктовать быстрее моей скорости, но и не расслаблялся в вежливую светскую беседу, даже над потоком приглашений, которые прибывали ежедневно и которые нам следовало вместе сортировать.

Странно, но, кроме сердитого замечания насчет «неправильного» парка, он больше не упоминал о моей встрече с доном Рамоном. В то же время он знал о ней все, в этом я была уверена. Но по каким-то причинам тянул, придерживая эту козырную карту. Возможно, ожидая возвращения посла Малленпорта, чтобы тот послал меня собирать вещи с какой-нибудь подходящей случаю пословицей, вероятно насчет гнилого яблока. Иногда я спрашивала себя, может, в Лондон уже отправлен новый закодированный запрос с требованием моей замены.

Но другие сотрудники посольства были довольны. И вели себя дружески.

— У вас очень неплохо получается, — ободрил меня Эшфорд во время нашего третьего завтрака втроем в небольшой кофейне гостиницы, которую мистер Фицджеральд так настоятельно мне рекомендовал, но куда, что знаменательно, сам не ходил.