В один из моментов разговора он прикрыл ладонью микрофон и объяснил свое нетерпение гостю:

— Джой, можете ли вы себе представить, этот бедняга вбил себе в голову, что во всем отеле нет ресторана. И, конечно, я никак не могу его переубедить. На железных дорогах то же самое? Вы понимаете, почему я вынужден летать? Наконец упорствующий портье «признал», что в соседнем квартале есть китайский ресторанчик и пообещал послать кого-нибудь за едой.

До, во время и после еды, не переставая рвать и разжевывать мясо крепкими белыми зубами, Локк беспрерывно извергал из себя потоки слов. Казалось, он непрестанно возводил из них какие-то чудовищные конструкции, которые могут привидеться только в ночных кошмарах, растущие с такой скоростью, что глаз не поспевает следить за ними. Растущие и падающие громады слов были посвящены Джою Баку, хотя он сам смутно улавливал тему разговора, но словоизвержение Локка исходило из убеждения, что гость его представляет идеальный образчик человеческой природы, в котором нашло счастливое сочетание героизм и мужество раннего Гарри Купера, а также культура, чувствительность и страстность Рональда Колемана. Казалось, что Локк боялся, что, если его гостю будет позволено произнести больше, чем несколько слов, все его конструкции рухнут. Но Джой уже не испытывал никакого желания прислушиваться к этому потоку слов. Просто время от времени он вздымал брови, изображая на лице то или иное выражение, а как только оратор улыбался, он выдавливал ответную улыбку и согласно кивал головой. Порой ему удавалось вставлять фразу-другую в ответ на такие, например, высказывания: «Моя мать терпеть не могла терять присутствие духа!», или «Ну конечно, вы, лихие ковбои, разбираетесь в этом куда лучше, чем я, скромный торговец бумагой», или же «Вот что я хочу сказать: жестокость покорила страну, а женщины покорили жестокость и, я бы сказал, весьма преуспели в этом на благо страны — вы не согласны?»

Но мысли Джоя все время вертелись вокруг одной и той же проблемы: как бы сделать, чтобы этот вечер был ему оплачен. Но он был бессилен. Ровный гул извергающихся слов хозяина действовал на него как наркотик, и он сидел в полном оцепенении. Ему постоянно приходилось бороться с желанием впасть в настоящий транс, и тогда он начинал вертеться на месте, растирать шею, хрустеть суставами и щуриться.

Телефон позвонил после одиннадцати. Джой воспользовался этой возможностью, чтобы выбраться в ванную, где мог посоветоваться со своим отражением в зеркале. Когда он выходил из комнаты, Локк громко и отчетливо говорил в трубку,

— Ты хочешь услышать, какое у меня произошло совпадение?.. Мама, я говорю: сов-па-де-ние! Догадайся, с кем мы сейчас болтаем?.. Я говорю, представь себе, с кем я болтаю, когда зазвонил телефон? С кем го-во-рю?.. Го-во-рю. Нет, не курю! Г-о-в-о-р-ю!.. Беседую!.. О, мама! Тебя не тошнит? Что ты взяла?.. Да нет, этот не годится, почему бы тебе не воспользоваться акустико-ном? А-кус-ти-ко-ном!.. Мама, черт бы тебя побрал, да это просто не-вы-но-си-мо!

В ванной Джой помыл лицо и плеснул на шею холодной воды, после чего крепко растерся, пока не почувствовал, что кровь снова стала циркулировать у него в голове. Затем он почти уткнулся в собственное изображение и прошептал:

— Как только этот сукин сын оторвется от этого чертового телефона, ты перейдешь к действиям! Это приказ!

Джой огляделся вокруг в поисках того, что можно было бы украсть. На полочке в туалете лежала электрическая бритва, но она слишком выпирала бы из кармана. Кроме того, когда ты сидишь как голый под пальмой, куда ты ее засунешь? Ничего стоящего не было и в аптечке. Но он снова обильно использовал одеколон, стащив для этой цели обувь и распахнув воротник рубашки, куда обильно залил пахучую жидкость.

Затем он прислушался к тому, что делалось за дверью. Не было никаких признаков, что оживленная беседа по телефону близится к завершению. Джой снова повернулся к зеркалу, начав репетицию:

— Слушайте, мистер, м-м-м… то есть, Тауни. Слушай, Тауни, я говорил тебе, что мой приятель жутко болен? Так оно и есть, и я должен как можно скорее отвезти его на юг. Ага. Ну, я, в общем-то, толком не знаю, чем он болен. Мальчишкой он перенес полиомиелит, а сейчас у него течет из носа, его колотит, он все время потеет, ну и нога у него подворачивается и все такое. Так что вот я и подумал, Тауни, что лучше всего было бы как можно скорее отвезти его на юг. А теперь слушай. Слушай меня, черт побери! — приструнил он сам себя и продолжал подготовку к разговору уже шепотом.

— А теперь тебе придется послушать меня, Тауни. Ох, да тебя я уж наслушался, ты же способен болтать сорок восемь часов без остановки. Да, конечно, мне это жутко нравится, прямо вне себя от счастья каждую засранную секунду. А теперь тебе придется послушать. Мне нужны деньги. И побыстрее, так что, если ты хочешь получить то, что тебе надо, заткнись и приступай к делу!

В гостиной Таунсенд П.Локк сидел на краю постели, положив одну руку на телефонную трубку, которая уже лежала на рычагах аппарата, а другой прикрывая себе рот. У него были вытаращенные от волнения глаза.

— Ох, Джой, — сказал он, когда его гость вернулся в комнату. — Я вел себя, как сущий ребенок. Я орал. Я был просто омерзителен. И бесстыден. Перезвонить ей и извиниться? Она терпеть не может лишних трат. Роскошь обожает, а расточительность нет. Она просто удивительно видит разницу между ними. Ладно, не стоит волноваться, не так ли? Не хлопнуть ли нам по маленькой? — Он ткнул пальцем на бутылку с джином на столике.

— Дай-ка я налью тебе, Тауни, — сказал Джой.

— Спасибо, это очень любезно с твоей стороны.

Джой наполнил стакан до половины чистым джином и вложил его в протянувшуюся к нему красную пухлую руку.

Он остался стоять перед Локком, и низ живота находился как раз на уровне его лица. Наступило долгое молчание. Постепенно Локк мысленно вернулся из Чикаго в Нью-Йорк, но молчание продолжалось. Хозяина явно волновало лицезрение нависшего над ним тела Джоя, и выражение лица его явно показывало возбуждение, в котором он находился.

Джой изобразил на лице улыбку и посмотрел на Локка. Подняв глаза, тот встретил взгляд Джоя и хихикнул. Джой кивнул и, помолчав, сказал:

— Так что же тебе нужно, Тауни?

Локк вскинул черные брови:

— Что?

Согнув ладонь, Джой позволил руке сползти в район паха.

— Так чего ж ты тащил меня сюда наверх?

— О! — вскрикнул Локк, прижимая ладони к сердцу. На лице его выразилось искреннее страдание. — Это так трудно. Так трудно. Невозможно. Вы, молодые люди, вы не знаете, как поступать. У вас… у вас такая убийственная красота. Я знаю, что ты прекрасный, просто обаятельный человек, Джой. Я сразу же это понял. Я сказал тебе это еще на улице. А теперь ты так ведешь себя, ты делаешь эти омерзительные жесты, и так все смешалось — и невинность, и распущенность — и такая в этом убийственная прелесть, что я просто не могу ее вынести.

— Я ни за что не должен был приглашать тебя к себе. Я хотел, чтобы у нас с тобой была такая милая прогулка, и я так старался, чтобы она доставила нам радость. Я надеялся, я предполагал, что в беседе между нами появится нечто общее, и я как старший мог бы поделиться с тобой некоторыми соображениями о мире. Я предполагал, что мы сможем выйти с тобой на более высокий уровень общения. Ну, разве не смешно? — Он сделал большой глоток джина и когда тот оказал на него воздействие, снова заговорил, на этот раз со сдавленной страстью: — Я ненавижу жизнь, я ненавижу каждую секунду ее. — Он попытался сопроводить эти слова некоторым подобием смеха, но тут же подавился. — А теперь, пожалуйста, уходи прошу тебя. Не доставляй мне больше трудностей. Просто уходи, пока еще у меня остались силы разговаривать с тобой.

— Ты говоришь, чтобы я ушел? — переспросил Джой. — Ты хочешь, чтобы я выметался?

— Пойми меня, пожалуйста, я хочу, то есть я не то, что хочу… ну да, да — я хочу. Я хочу, я хочу, чтобы ты ушел, прошу тебя, я хочу чтобы ты оставил меня!