Маленький мальчик, игравший с друзьями в парке, начал было считать машины, показывающиеся из-за угла на перекрестке. Когда счет достиг цифры «сто», а колонне не видно было конца, мальчишка оставил это занятие и вернулся к прерванной игре. Он не умел считать дальше ста.

На одной из небольших платформ, идущих вместе со всеми, известная американская группа, исполняющая народные песни, представляла то, что должно было стать её следующим диском и разойтись миллионным тиражом — полная скорби минорная баллада под названием: «Прощай, Резиновый Утенок».

Несмотря на это почти карнавальное зрелище, настроение тех, кто участвовал в процессии, и тысяч зевак, выстроившихся по обеим сторонам улиц, было одинаково подавленным. Великий человек, один из них, ушел из жизни.

Телерепортер одной из местных станций встал в центр группы водителей грузовиков, профессионально наговаривал в мини-камеру:

«Они пришли на фургонах, мусорных машинах, самосвалах и даже лимузинах. ВОДИТЕЛИ. Живое олицетворение традиций американских ковбоев. Единственные из оставшихся. Мужчины слишком горды, чтобы плакать, но не могут сдержаться и роняют одну-две скупые слезы. Утенок мертв. Кем же он был? И почему этот первый мученик американской индустрии тяжелого машиностроения заслужил такое уважение? Любовь — вот чувство, которое испытывают сейчас собравшиеся здесь люди. Самая искренняя любовь человека к своему собрату. Ею до краев полна процессия и тысячи тех, кто собрался здесь со всей Америки, чтобы стать участником этой торжественной церемонии прощания. А почему?»

В кругу мужчин произошло какое-то движение, и массивный бородатый водитель по прозвищу Нэсти Майк вышел вперед. Он отобрал у корреспондента микрофон. Камера устремила на него свой темный прицел, а — репортер весь обратился в слух.

— Я устал от всей этой чепухи, от этой лжи, — проревел бородач в сторону изумленного газетчика. — И здесь тебе не найти человека, который не сказал бы то же самое.

Одобрительные выкрики, свист и возгласы «Скажи им, скажи», раздавшиеся из группы тракеров, прозвучали в поддержку Майка, требуя продолжать. Нэсти Майк вдруг схватил журналиста за шиворот и начал кричать в его испуганное лицо:

— Я скажу тебе, почему мы любили Утенка! Из-за таких рож, как твоя, вот почему! Правительство, большой бизнес, телевизионщики-ублюдки думают, что они хозяева этой страны, черт меня подери! А все остальные, все мы?! Почему нам достается только дерьмо? Мы не хотим этого! Разве я не прав, парни? — повернулся он в конце своей речи к водителям.

Раздались еще болеё грозные выкрики в знак согласия. Это к группе водителей, окружавших корреспондента и одного из них — всадника дорог — присоединились другие тракеры.

— И еще — продолжил Нэсти Майк, приподняв журналиста за воротник и поставив его на носочки. — Утенок никогда не жрал дерьма. Это наша страна, и она принадлежит нам ровно настолько, насколько любому другому. А сейчас Утенка уже нет с нами — эти сукины дети убили его. Я хочу сказать: мы не собираемся так оставить это! Мы ничего не забудем. Вот почему мы собрались здесь. Ты передашь мои слова своему говенному начальнику, своей говенной телестанции и своему ублюдочному правительству. Ты скажешь им, что люди в этой стране начинают действовать. И на этот раз пусть они даже не пытаются остановить нас — ничего не выйдет.

Бородач опустил журналиста на землю и выбрался из толпы в сопровождении своих друзей, направляясь в ближайший бар, чтобы выпить чего-нибудь адски крепкого.

На краю толпы женщина средних лет с добрым лицом повернулась к миловидной молодой женщине, одетой в черное, у которой на плече болталась сумка для фотопринадлежностей. В руках она держала камеру. Та, что была старше, прошептала:

— Я никогда о нем не слышала.

Молодая журналистка, опустив фотоаппарат объективом вниз, потому что водители ушли и снимать было некого, просто ответила:

— Он был величайшим тракером из всех, которые когда-либо жили на этой земле.

— О, я в этом не сомневаюсь. Судя по размерам похоронной процессии, так оно и было. Его останки будут покоиться на Мемориальном Кладбище? Его везут туда?

Мелисса мрачно улыбнулась.

— Нет. В Вашингтон. Они собираются поставить гроб на ступеньки Капитолия и оставить там до тех пор, пока не добьются ассигнований на сооружение памятника.

Пожилая женщина взвесила свой следующий вопрос, прежде чем задать его. «Боже мой», — размышляла она, — «это длинная дорога — в Вашингтон, к Капитолию».

— Я полагаю, — произнесла женщина робко, — он, должно быть, очень важная персона. Я не хочу показаться плохо информированной, но что именно он сделал?

— Он начал Конвой, — ответила Мелисса ровным голосом.

— О, вы имеё те в виду все эти грузовики, которые…

— Да.

— Конечно, теперь я понимаю. Какое несчастье, что он должен был умереть. А вы когда-нибудь встречались с ним, этим Резиновым Утенком?

Мелисса кивнула.

— Да. О, да, я знала его лично. Я была там, когда все только начиналось.

И в глазах Мелиссы пожилая женщина, которая не была такой уж наивной и плохо информированной, какой иногда пыталась казаться, смогла увидеть, как началась эта история.

Все началось одним воскресным августовским утром на почти пустынном шоссе один-сорок, связывающем два штата и протянувшемся к востоку от Флэгстаффа, штат Аризона.

За неделю до этого Мелисса закончила фотозарисовки, сделанные в Бсверли-Хиллз для журнала «Вестстайл», и однодневный роман с одним из редакторов этого журнала. Ей потребовалось на это всего два часа. В первую ночь она вышла из дома и вдрызг напилась. Следующие два дня она потратила на размышления. На третий день женщина поднялась и взяла в руки телефон.

За два дня её квартира была пересдана, а мебель отдана на хранение. На следующий день Мелисса опустила ключи в почтовый ящик и покинула Город Ангелов в поисках лучшей жизни.

Один день она провела в Лас-Вегасе, но в теперешнем состоянии её мыслей блеск и мишура, несмешные шутки да и все праздничное великолепие этого места стали невыносимы. Ранним утром на другой день, едва только солнце осветило на востоке горизонт, Мелисса снова была в пути.

Она не совсем хорошо представляла себе, что с ней произойдет дальше. Сейчас Мелисса просто ехала на восток с неопределенной идеё й сесть в Хьюстоне на самолет, отправляющийся в Рио-де-Жанейро, где у неё были друзья и возможность получить работу в центральном журнале.

Была все-таки хорошая сторона в её работе фотожурналиста. Если ты достаточно известна (а Мелисса была именно таким журналистом), ты сможешь найти себе много новых мест работы, когда и где захочешь.

Несмотря на эти мысли, она ощущала горечь и чувствовала себя слегка униженно. До последнего времени ей не везло в любви. Мелисса думала: «Достиг ли хоть кто-нибудь тридцатидвухлетнего возраста без подобных поражений?» Она знала, что спустя какое-то время снова вернется назад. «Я становлюсь немного лучше», — призналась она себе, — «с каждым разом немного быстреё на подъем».

Впереди женщина заметила многотонный грузовик, движущийся по её полосе. Он ехал со скоростью около семидесяти миль в час. Для Мелиссы и её настроения эта скорость была слишком мала. Она надавила на акселератор и выехала на соседнюю полосу, чтобы обогнать трейлер. Когда она поравнялась с кабиной, её взгляд упал на странное украшение капота — резинового утенка, который сжал кулаки, сердито сдвинул брови и рвался вперед. Меллиса уголком глаза посмотрела на водителя, чья эмблема произвела на неё впечатление. За рулем сидел парень моложе её на вид с лицом типа, который рекламирует сигареты «Мальборо». Интересно…

Для Утенка это был всего лишь еще один обычный рейс — доставка химических веществ класса «В» в Индианаполис За его плечами остались многие мили дорог, чтобы сейчас реальная опасность перевозимого груза сильно беспокоила его. Было только понимание возможного бедствия, похожеё на чувство боязни высоты, когда ты ходишь по краю пропасти. Но оно не играло никакой роли.