Крыши, приспособленные для аэрокаров, серели аренами цирка. Улицы и тротуары, условно размеченные белым пунктиром, словно поле для гольфа, то и дело спотыкались о призрачно знакомые оранжевые люки.

– А это что? – полюбопытствовал Джон.

Трейси непонимающе подняла брови, от чего глаза еще сильнее зазеленели.

– Я говорю: люки зачем? – пояснил Спарки.

– Проказоры и разоры! – брезгливо отозвалась Трей, скривив губы.

Так хозяин, у которого завелись тараканы, вынужден сознаваться в нашествии насекомых.

Джон больше не расспрашивал. Его раздирали противоречивые чувства: будущее, о котором загадывает каждый, вот, за стеклом кабины, но глупо же спрашивать: «Как тут у вас?»

Спарки задумался, а что бы он рассказал о своем времени человеку, прожившему сто лет? Но от одного вопроса Джон не удержался:

– Трейси! Что стало с городом? Что за пустыня на горизонте?

– Там нет никакой пустыни. Мегаполис тянется через предместья к соседнему мегаполису. Весь континент связан в единую цепь, словно люди, держащиеся за руки.

Джон осторожно помолчал, выбирая слова.

– А ты была там, в других городах?

– Зачем? – искренне удивилась девушка. – Мое место, работа, развлечения – здесь, что ж мне делать в другом месте? И, потом, информационный центр мистера Бредли всегда даст полную информацию о любом городе, любой корпорации и даже о любом человеке, если это кому-то интересно. Зачем же ездить?

– Любопытно! – не сдержался Джон, но вдаваться в подробности не стал. Однако имя таинственного, вездесущего и весьма лживого мистера Бредли накрепко врезалось в память.

Трейси косилась, хмурясь и порываясь о чем-то спросить.

Аэрокар завибрировал, реагируя на неприязнь пассажиров друг к другу. Компьютер оценивал уровень напряженности эмоций, готовый вмешаться и посадить аппарат.

Но тут Трейси, дав команду на снижение, аккуратно опустилась на крышу полицейского управления – невзрачного дома, затерянного в джунглях из арматуры, стекла и бетона.

– Не верь глазам своим! – Джон еще раз на собственной шкуре прочувствовал старую, как мир, истину.

«Ничего подобного я в жизни не видел», – подумал он едва поспевая за Трей, идущей по позолоченному лабиринту.

– Это краска так блестит?! – неосторожно полюбопытствовал Спарк.

– Нет, золото и платина надежнее как покрытия! – пояснила Трейси, попирая драгоценные металлы.

Джон прикусил себе язык, довольствуясь зрением и слухом.

Очередная дверь из платиновых пластин распахнулась при приближении Трейси. Джон замер, сдерживая сердцебиение.

Есть непостижимая притягательность в розыгрышах извращенного гения. Мы не понимаем мотивы, движущие жестоким художником, мы трусливо подсматриваем в замочную скважину за таинством творчества. А злой мальчишка, насмехаясь и ерничая, бросает нам подачки-крохи из того великолепия, которое для гения – привычная среда. Наш убогий и жалкий мир – другая сторона зеркала.

В зале, где оказался Спарк, явно безумствовал гений. То ли шальная попойка, то ли дурное настроение повлияли на него: панели стен, стыкуясь с полом нежно-розовыми бликами, уступами шли к пространству вверху. По мере того, как возносилась гигантская лестница, цвет густел, наливаясь злой кровью. Темнела краснота, неприметно переходя в багрянец.

Решетчатые ажурные арки из белого мрамора причудливо вели в никуда, упираясь в тупики. Стелющаяся ползущая зелень с тропическим буйством цветов-раструбов, сочилась под ногами бледным зеленоватым соком. Трей наступила на похожий на огромную бабочку цветок – раздался сочный хруст.

Джон почувствовал, как слюна наполняет рот, словно лимонная долька оттаяла там от сахарной пудры.

И над всем этим безумием тускло сиял зимний день, зябко касаясь кожи, хотя все пять чувств твердили – в зале душно и даже жарко после полета.

Трей не замечала, что творится со спутником и именно здесь, среди истекающей соком зелени и сочащихся яростью стен, остановила гонку по зданию, деловито раздвигая пятипалые листья и что-то щебеча.

– Что? – стряхнул наваждение Спарки. – Ты что-то сказала?

Трей не успела ответить, лишь возмущенно замолчала на полуслове.

Один из тупиков раскрылся. Черный шлифованный гранитный камень наискосок прорезала трещина. По залу пробежал, отдаваясь каменным эхом, несущийся с горы валун. Щель расширилась, выпустив желтый раструб света.

Спарк сощурился. Но тело уже узнавало старого друга, с которым, как ни крути, Спарк расстался вчера. А Заклин не виделся с лейтенантом ушедшую назад вечность.

– Заклин! Дружище! – беспомощно ощупывал товарища Джон.

Верзила-негр смущенно выпячивал ребячьи губы и, как кот, жмурился от счастья.

Зал-призрак завздыхал, пульсируя опадающими куполами на полу.

Спарк похлопал Заклина по плечу и в ответ получил чувствительный толчок, как в былые времена.

Старина Заклин сдал, и сильно. Спарк с удивлением всматривался в знакомые черты штурмана: черный эбонит лица время изрезало морщинами, голова поседела, только глаза светились прежней непримиримостью.

– Как ты? Как жена? Что, твои родственнички по-прежнему живут на твои выплаты? – заторопил Джон размыть ледяную корку молчания.

– Их нет, Джон! – Заклин потер запястье. – Многого больше нет, лейтенант!

Спаркслину показалось или в самом деле Заклин его жалел!

К ним направлялись трое. Заклин выпрямился. Джон непроизвольно повторил его движение.

– Начальство, – успел шепнуть Заклин уголком губ и добавил, – не задавай шефу вопросов.

Невысокий человечек с суетливо подергивающимися ручками и ножками представился:

– Шеф полицейского управления Альберт Хоппер, офицер!

– Лейтенант Спарки, – Джон неприязненно воззрился на этот ходячий рекламный плакат.

«Сколько бы ему могло быть лет?» – прикинул Спаркслин.

Шеф был розовощек, почти лыс, с редкими ворсинками вокруг лысины. Водянистые глаза на унылом лице, длинный нос и квадратные зубы красы ему не добавляли.

– Сникс! – представил Хоппер отставшего офицера.

Третий из братии осторожно пробирался, стараясь не задеть траву и лианы на полу.

– А там рыскает малютка Пинни! – широким жестом Хоппер развел руки, словно извиняясь за подчиненного.

Переглянувшись, все рассмеялись.

Джону было неловко, словно в разгар чужого веселья, когда ты случайно попадаешь на вечеринку к малознакомым людям. Пинни, в пику всем, Джону сразу и безоговорочно пришелся по душе. Наконец-то мальчишка продрался сквозь сети.

Джону даже почудилось, растения сами отползали при его осторожных шагах.

– Так с чего вы взялись меня будить? – Джон держался вызывающе.

Хоппер, если вызов и понял, то не принял. Все так же зыркая русалочьими глазами, он с готовностью ответил:

– У нас возникла проблема. Общество мира, где столько лет не было ни одного преднамеренного убийства – и вдруг маньяк из вашего времени! – Хоппер глядел так, словно именно Спаркс – этот самый маньяк.

Спарки нагнулся и сломал стебель ярко-фиолетового цветка. Лепестки тут же обиженно свернулись. Джон смял венчик, скатал в шарик, с лету бросил себе в рот и, пожевав, проглотил.

Хоппера вывести из равновесия было явно не просто.

– Наша система общественного устройства, – как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать Хоппер, – своим существованием исключает преступления.

– Как это? – искренне заинтересовался Джон.

Хоппер еще и зануда! Он даже не притормозил лекцию на вопросе Спарки. Джон разозлился.

– Широкое использование компьютеров позволяет нам контролировать каждый шаг горожан и, таким образом, предупреждать возможные преступления.

– Вы что, рехнулись, что ли?

– Вы оштрафованы за нецензурное выражение. Уплатите, пожалуйста штраф, – неизвестно откуда послышался металлический голос.

– Что это такое, черт возьми? – спросил Спаркслин и посмотрел по сторонам.