Он не описывал подробно внешность своей матери, и я мог только догадываться о том, как она выглядела. Все сказанное по этому поводу пациентом ограничилось фразой «она была толстая», но я, безусловно, понимал, что эдипальные проблемы играли в его ситуации далеко не последнюю роль.
Мне также было известно, что если ребенок не получил достаточно любви в детстве, он затем, в ряде случаев — с жадностью одержимого, будет искать ее, но не сможет отдавать. Нельзя отдать то, чего не получил. Однако проблема, которая беспокоила моего пациента, оказалась не в этом…
У меня были определенные сомнения относительно того, стоит ли однозначно доверять рассказам о его сексуальных похождениях, но одновременно с этим мной, безусловно, осознавалось, что, независимо от того, было ли все это на самом деле или является плодом его фантазии, это присутствовало в его психической реальности, а следовательно — существовало и для меня тоже, и мы должны были это обсуждать и анализировать.
Эта часть нашей работы была также достаточно длительной, хотя, как это бывает обычно в моей практике, обсуждал, анализировал и интерпретировал преимущественно он сам, а я только помогал ему в исследовании его чувств и переживаний, его реального и фантазийного прошлого и настоящего. Тем не менее, несмотря на позитивный перенос, уровень его доверия долго оставался явно недостаточным, и мне все время казалось, что он чего-то не договаривает и есть какие-то темы, к которым мы даже не прикасались.
Два-три раза в процессе нашей работы появлялись новые женщины с последующим типичным, как уже было упомянуто, сценарием разрыва. Отношения с некоторыми из них длились, по его мнению, долго, но я лишь немного позднее узнал, что «долго» — это 2–3 недели. После чего повторялась краткосрочная алкоголизация, несмотря на обещание пациента, что мы будем просто обсуждать эти разрывы, а не «запивать их».
Один раз, когда пациент пришел в состоянии сильного похмелья, я был вынужден поставить под сомнение саму возможность продолжения нашей совместной работы. Должен отметить, что в данном случае это не было какой-то спланированной интервенцией или контролируемой терапевтической агрессией — я действительно был раздражен и возмущен. Эта нетипичная реакция явно испугала пациента и, желая успокоить меня, он долго объяснял, что это в некотором роде просто «ритуал расставания» и что это уже совсем не те запои, что были раньше. Он добавил еще что-то о его позитивном отношении к нашим встречам, его доверии ко мне, нежелании «разрыва» и закончил свою фразу достаточно неожиданно: «Не пугайте меня, я еще ничего вам не сказал». И оказалось, что так оно и есть.
Нужно признать, что этот случай, когда мной были выражены обычные человеческие эмоции, достаточно позитивно сказался на его доверии ко мне.
После года совместной работы я также стал больше доверять ему, реально замечая, как он взрослеет и его природный интеллектуальный потенциал раскрывается. Уровни тревоги, которые он демонстрировал в начале и в этот период нашей работы, были несопоставимы. Но тем не менее мной осознавалось, что ощущение внутренней пустоты все еще слишком велико, и эту пустоту нужно было чем-то заполнять. Отчасти роль такого «наполнителя» играли наши встречи, отчасти — любовь женщин, отчасти — алкоголь.
Его зависимость от порнопродукции долгое время оставалась в тени, когда однажды, анализируя свое очередное увлечение, он заговорил о том, с чего начался мой рассказ об этом пациенте.
Я должен обязательно смотреть… Для меня важно, чтобы все было освещено… И чтобы женщина ничего не стыдилась… Это редко получается. Только с проститутками. Но они не интересны…
Я снова влюбился. В очень хорошую девушку. Очень скромную. Она была совсем не против секса… Два раза все было просто супер! Она мне нравится. Но она меня больше «не заводит»… А она сама приходит ко мне, и остается… Какого черта!..
Я вру ей, что у меня срочная работа, укладываю ее спать, а сам иду на кухню, включаю комп, чтобы «завестись»… «Вешаю» себе на экран какой-нибудь профессиональный файл и ищу новую порнуху.
Я знаю почти все порносайты, знаю почти на всех языках ключевые слова, по которым можно найти конкретные картинки: худые, толстые, писающие, волосатые, черные, сисястые… Детские, лесби и гомиков
не смотрю, не люблю. Бегаю по всем сайтам от картинки к картинке, от одного видео к другому… Мне и противно — от самого себя противно, и такой кайф! И все время боюсь — сейчас она войдет и поймет, какой я засранец.
Самое главное, я не знаю, что я ищу! Но я завожусь. И эрекция, и все нормально. Думаю, вот сейчас надо пойти к ней, разбудить и… И не иду… Кончаю на этой гребаной кухне… И потом какой-то стыд, отвращение. И к себе, и к ней, и к сексу. После этого главная мысль: поскорее спустить в унитаз салфетки, заварить кофе, чтоб не было запаха. Иногда потом даже удается немного поработать, чтобы переключиться и забыть… А бывает, что через полчаса снова начинаю искать какой-то новый образ…
Пациент замолкает, я понимаю, что он ждет какой-то реакции или даже опасается ее, и вступаю в диалог.
Какой это образ?
Не знаю. Разные бывают.
В среднем?
Зрелая женщина, полулежа в кресле, ноги приподняты и разведены, все видно… Должно быть хорошее качество съемки, чтобы можно было увеличить и «придвинуть». Должна смотреть на меня. Губы полные, не люблю тонкогубых. И худых не люблю. Вам это что-то говорит?
Это похоже на ту девушку, в соседней комнате?
Но я же не могу попросить ее сделать мне такую «картинку»?
Почему?
Не могу…
У нас сегодня есть возможность сделать как минимум два важных вывода. Точнее, вы их сами уже сделали.
Какие?
Как вы думаете, можно ли говорить об импотенции у мужчины, который кончает по два раза в течение часа?
Ну, я же про это и говорю — у меня импотенция именно к женщинам…
Не ко всем. У вас импотенция к живым женщинам. Но ваша сексуальность легко откликается на мертвые картинки, на пассивность. То, чего вы боитесь — это не секс, а внесексуальные — обычные человеческие отношения. В свое время я просил вас ни с кем не обсуждать содержание наших встреч. И, надеюсь, вы выполнили эту просьбу. Но сейчас я хотел бы предложить вам нечто иное. Почему бы вам не набраться храбрости и не обсудить ваш страх общения с женщиной с этой, как мне кажется, очень хорошей девушкой?
Ага… И рассказать ей про порнушку и про то, как я там на кухне…
А почему нет? Вы все равно уже готовы ее потерять. Так ли уж важно, если она все равно уйдет, кем она вас будет считать — импотентом или извращенцем? А вдруг поймет?
Рассказать я не смогу.
А почему бы не устроить ей какой-то шутливый кастинг или попросить сыграть роль стриптизерши?
На следующей сессии пациент сообщил мне, что попытался воспользоваться моим предложением, но ничего хорошего, по его словам, из этого не вышло.
Все вроде бы шло нормально, но тут она начала командовать: «Не спеши!», «Остановись!», «Еще!», — а у меня на это реакция всегда одинаковая — все «падает»… Короче, я ее обозвал, выставил, и сказал, чтобы больше не приходила…
Вернемся к анализу детства пациента. Его Эдипов комплекс остался неразрешенным, и не был сформирован адекватный паттерн отношений с женщинами, впрочем, как и с мужчинами (на протяжении всех наших встреч тема мужской дружбы или хотя бы приятельских отношений с кем-либо ни разу не прозвучала). Единственными друзьями пациента были порножурналы, а позднее — порносайты.
Напомню читателю еще раз содержание Эдипова комплекса. В определенном возрасте развития ребенка, где-то между 3~6 годами, он начинает проявлять некоторую амбивалентность и даже агрессивность по отношению к родителю одного с ним пола и повышенную привязанность к родителю противоположного пола. Это достаточно типичная ситуация, и хотя в последующем эта «семейная коллизия» забывается, именно она во многом определяет принятие той или иной сексуальной роли и выбор будущего объекта любви. В одном из своих писем Фрейд писал, что трагедия «Царь Эдип» так захватывает зрителя потому, что этот греческий миф оживляет воспоминания о тех чувствах, которые когда-то испытывал каждый из нас. Но далеко не всем удается успешно преодолеть эдипальную ситуацию, а при отсутствии достаточно хорошей матери и полной семьи эта задача становится практически невыполнимой.