Ты виновен,

ты один,

и к тому же по злому умыслу!

Таков смысл этой фразы.

«Ты это сделал нарочно», произносимое взрослыми, обычно выступает в паре с «Я не нарочно», выдаваемым детьми сразу по совершении очередной глупости.

Сказанное со страстью, но без особых иллюзий, «Я не нарочно» почти автоматически влечет за собой один из следующих ответов: «Надеюсь!», «И то ладно!», «Этого только не хватало!»

Сему рефлективному диалогу уже тысячи лет, и всем взрослым мира их ответ кажется весьма остроумным, по крайней мере на первый раз.

Во фразе «Я не нарочно» наречие «нарочно» теряет свою силу, глагол «делать» вообще отсутствует, так же как и местоимение «это» — они лишь подразумеваются. Таким образом, главное, что провинившийся стремится донести до наших ушей, — это местоимение «я» и отрицательная частица «не».

Итак, в ответ на взрослое «ты нарочно» раздается детское «я не».

Ни сказуемого, ни дополнения, выраженного местоимением, — ничего, только это удрученное «я» и «не», которые пытаются выразить: в этом деле я за себя не отвечаю.

— Ну, ясно: ты это сделал нарочно!

— Нет, я не нарочно!

— Нарочно, нарочно!

— Нет!

Глухо, мяч уходит за боковую линию, разговор откладывается. Мы расстаемся без результата и без надежды на результат, одни — убежденные в том, что их не слушаются, другие — в том, что их не слушают.

И здесь тоже определенную пользу может принести грамматика.

Если, например, мы попробуем рассмотреть незаметное словечко, позабытое на поле битвы, «это», которое потихоньку дергало за все ниточки нашего диалога.

Ну-ка, небольшое грамматическое упражнение, по старинке, на пробу, вроде тех, что я делал со своими «особыми».

— Кто мне скажет, что такое «это» в предложении «Ты делаешь это нарочно»?

— Я, я! Прилагательное, мсье!

— Прилагательное? Почему?

— Ну например, «это окно». Окно какое? Это. Отвечает на вопрос «какое». Прилагательное!

Победным тоном. Показали учителю, что тоже не лыком шиты…

Отвечает на вопрос «какое», значит, прилагательное.

— Вот как? Прилагательное, говорите? А где тут существительное, к которому оно относится?

Задумались.

Существительного нет.

Замешательство.

— Так что же все-таки такое «это»?

— …

— …

— Местоимение, мсье!

— Браво. А какое местоимение?

— Указательное!

Хорошо. Отлично. Правильно. А теперь оставим класс и вернемся к нашему разговору. Проанализируем указательное местоимение между нами, взрослыми. Но осторожно! Опасные они, эти местоимения, как противопехотные мины, что прячутся глубоко под очевидным смыслом и того и гляди взорвутся, если их вовремя не обезвредить. Например, «это»… Сколько раз, произнося обвинение «Ты делаешь это нарочно», мы задавались вопросом, что же означает в данном случае указательное местоимение «это»? Нарочно делаешь что? Последнюю из совершенных глупостей? Нет, по тону, каким мы бросили обвинение (тон-то ведь тоже важен!), ясно можно понять, что провинившийся делает это нарочно всегда, каждый раз и последняя совершенная им глупость лишь подтверждает его упорство. Так что же — нарочно?

Не слушаешься?

Не занимаешься?

Не стараешься?

Не понимаешь?

Даже не пытаешься понять?

Перечишь мне?

Злишь меня?

Раздражаешь учителей?

Приводишь в отчаяние родителей?

Потакаешь своим дурным привычкам?

Губишь свое будущее?

Плюешь на всех?

Что, тебе правда на всех наплевать? Издеваешься?

Хорошо, допустим, все это правильно.

Тогда встает другой вопрос — о наречии. Почему «нарочно»? С какой целью? Зачем ему это делать? Раз он делает это «нарочно», значит, у него должна быть какая-то цель.

Нарочно — зачем?

Ради собственного удовольствия? Наслаждаясь моментом? А как же следующий момент, неизбежный момент, который он должен будет провести со мной один на один, отвратительная четверть часа, в течение которой я буду на него орать? Может, он так вот и хочет жить, тихо и мирно, лениться помаленьку, не обращая внимания на ругань в свой адрес? Этакий гедонизм? Нет, он прекрасно знает, что за счастье ничегонеделанья приходится платить презрительными взглядами, всеобщим осуждением, которые порождают недовольство самим собой. Тогда что? Почему он все-таки делает это «нарочно»?

Чтобы завоевать уважение других двоечников? Потому что старание есть предательство по отношению к ним? Он добровольно играет за плохих против хороших? За молодых против старых? Это что, такой способ социализации?

Если угодно. В любом случае, последний тезис очень популярен нынче — объединение трудных подростков в группировки, стремление плохих учеников укрыться в неком болоте, кишащем всякой мразью. Такое объяснение удобно еще и потому, что имеет под собой некую социологическую основу, такой феномен существует, вне всякого сомнения. Но оно напрочь отбрасывает личность, всегда уникальную, мальчишки, который независимо от того, существует или нет феномен мальчишеских банд, в тот или иной момент жизни остается один на один со своими неудачами, со своим будущим, а по вечерам, перед тем как лечь спать, — с самим собой. Давайте взглянем на него. Рассмотрим его как следует. Кто решится утверждать, что ему сейчас хорошо? Кто сможет заподозрить его в том, что он этоделает нарочно?

Ты делаешь это нарочно…

По правде говоря, ни одно из приведенных объяснений нельзя признать приемлемым на сто процентов. Все они удовлетворительны постольку поскольку, но…

А вот вам гипотеза: что, если вопреки всем правилам грамматики местоимение «это» обозначает еще и некий объект, существующий вне фразы? Нас самих, например… Наш светлый образ, замутненный в наших собственных глазах. Наш образ, которому так не помешало бы хорошее зеркало.

Одно «это», обвиняющее другое — в данном случае этого паршивца — в том, что оно отражает образ некоего взрослого, беспомощного и встревоженного, столкнувшегося с каким-то непонятным препятствием. Однако видит бог, насколько чисты и полезны принципы, которые я хочу внушить этому ребенку! И насколько необходимы знания, которые я даю этому ученику!

Одиночеству ребенка вторит мое собственное одиночество взрослого.

Ты делаешь это нарочно.

Когда же речь идет о целом классе, когда три десятка учеников начинают делать это нарочно, я, учитель, испытываю острое ощущение того, что меня линчуют на культурном уровне. А если это «это» касается целого поколения — «в наше время такое было немыслимо!», — если несколько поколений подряд будут делать это нарочно, значит, мы последние представители исчезающего вида, последние из тех, кто помнит времена, когда молодежь (мы сами в ту пору) была нам понятна… И мы чувствуем себя такими одинокими в этой старой бедной жизни, но такими проницательными (конечно же!), такими бдительными (еще бы!), такими компетентными (а то как же!), как когда мы были молодыми, мы горстка свидетелей цивилизованных времен, продолжающих правильно думать, абсолютно оторванных от того, чем стала вопреки нашему желанию реальная жизнь.

Оторванных…

Потому что ощущение оторванности, непричастности присуще не только популяциям, выброшенным за пределы энной окружной дороги, — оно угрожает и нам, правящему большинству, как только мы перестаем понимать хотя бы частицу того, что нас окружает, как только аромат необычного становится губительным для духа времени. В какое смятение мы приходим тогда! И как нам хочется сразу заклеймить виновных!

Ты это нарочно делаешь!

Такое маленькое слово и такое огромное одиночество!

Небольшое отступление по поводу чувства оторванности от жизни у обеспокоенного большинства. Когда я был мальчишкой, нас было по крайней мере двое, тех, кто делал это нарочно, — Пабло Пикассо и я. Гений и двоечник. Двоечник ничего не делал, а гений чего только не делал — но оба нарочно. Это наша единственная точка соприкосновения.