Так вот мы и живем. Без света, даже на Новый год света не дали, без воды, за водой приходится спускаться на первый этаж в жакт. Радио тоже почти все время не работает, только изредка вдруг заговорит или запоет, а потом опять молчит.

Если был бы свет, можно было бы все-таки как-то жить. Почитать, пошить и т[ому] под[обное]. А теперь без света приходится волей-неволей в б часов вечера уже ложиться спать. Потому что какой же интерес сидеть в абсолютной темноте. Под одеялом, по крайней мере, тепло.

Вот как мы живем. Трамваи уже давно не ходят, и нам с мамой предстоит еще удовольствие тащиться пешком на Выборгскую сторону. Это такая даль, а идти придется. Надо же получить деньги. Одну пустить маму в такое далекое путешествие я не могу. Да у меня бы все сердце изболелось, если б она пошла одна. Но, к счастью, у меня сейчас каникулы, и мы пойдем вместе. Как-нибудь доползем.

Сейчас маме очень важно устроиться на постоянную работу в этот театр. И может быть, ей это удастся. Тогда она получит рабочую карточку и право пользоваться столовой и брать два супа. А столовая там очень хорошая.

Теперь Аки нет, и жить нам с мамой будет гораздо дешевле. Теперь мы все будем делить пополам, а не на три части, как раньше, а это большая разница. Так двое иждивенцев существовали на мамин заработок, а теперь один человек. Если раньше нам еле хватало 600 руб. в месяц, то теперь нам, наученным самой судьбой, 400 руб. будет вполне хватать.

Так что вот даже и смерть такого дорогого человека, как Ака, имеет свои положительные стороны. Как говорит русская пословица: «Не было [бы] счастья, да несчастье помогло». Теперь мама каждый день будет иметь 400 гр. хлеба, это что-нибудь да значит. Да и в столовой мы можем брать побольше. И это на целый месяц. А в следующем месяце наше положение, наверно, улучшится.

Но как все удивительно одно за другое зацепляется. Если бы мы не зарезали нашего кота, Ака умерла бы раньше и мы бы не получили бы теперь, эту лишнюю карточку, которая теперь, в свою очередь, спасет нас. Да, спасибо нашему котоше. Он кормил нас 10 дней. Целую декаду мы одним только котом и поддерживали свое существование.

Ничего, не надо унывать. Все говорят, что самое трудное уже позади. И действительно, кольцо блокады Ленинграда уже в одном месте прорвано[74].

Ничего нам не остается дальше, как ложиться и умереть. С каждым днем все хуже и хуже. Последние дни единственным источником нашего существования был хлеб. В хлебе мы не имели отказа, то есть я хочу сказать, что до сих пор мы всегда имели возможность получить свой хлеб. Никогда нам не приходилось ждать в булочной, когда привезут хлеб. А сегодня вот уже 11 часов утра, а хлеба ни в одной булочной нет, и неизвестно, когда будет. Голодные, спотыкающиеся, шатающиеся люди рыскают по булочным с 7 часов утра, но, увы, везде их встречают пустые полки, и больше ничего.

Хорошо, что мы с мамой оставили на сегодня кашу и одну дурандовую лепешку, а то бы я даже не знаю, что бы было. Мы с мамой сегодня утром вместо чая поели супа, по 2 с половиной тарелки горячего супа, и поэтому мы еще можем вытерпеть отсутствие хлеба.

Но это не к добру, если даже и хлеб надо «ловить».

Когда же начнутся, наконец, улучшения. Уже пора, ведь люди все так истощены, что я не знаю, много ли останется живых в Ленинграде, если такое продовольственное состояние продержится еще месяц. Многие тогда не выживут.

Не знаю, выживу ли и я. Сегодня почему-то я чувствую в себе такую слабость. Ей Богу, я еле стою на ногах, колени подгибаются, голова кружится. А ведь еще вчера я чувствовала себя совсем хорошо, бодро. И совсем я не такая уж голодная. Чем же объяснить этот упадок сил? Может быть, это Акина смерть на меня так подействовала.

А мама меня очень тревожит. Последние дни она проявляет столько энергии. Все время носится сломя голову, движется, а саму ее бросает из стороны в сторону как пьяную. Я так боюсь, что после этого необыкновенного подъема у нее наступит сильный упадок сил. Но что я могу сделать, как предотвратить это? Не знаю.

А может быть, все и не так страшно. И все обойдется благополучно. Дай, Боже, что [бы] это было так.

Скорей бы покончить все с Акой. Ведь она же лежит в кухне. Никак не добиться этого Яковлева, а без него нельзя. Он должен составить акт о смерти. Потом маме нужно будет куда-то еще сходить, и потом мы отвезем Аку на саночках на ипподром[75]. Это от нас недалеко.

Да, забыла сказать, сегодня у нас работает радио и мы слышали сообщение Информбюро. Наши войска захватили город Малый Ярославец[76]. Но о Ленинградском фронте ни слова. Что это значит? Наверно, временное ухудшение. Вот мы здесь с голода мрем, как мухи, а в Москве Сталин вчера дал опять обед в честь Идена[77]. Прямо безобразие, они там жрут, как черти, а мы даже куска своего хлеба не можем получить по-человечески. Они там устраивают всякие блестящие встречи, а мы как пещерные люди, как кроты слепые живем.

Когда же это кончится? Неужели нам не суждено увидеть нежные зеленые весенние молодые листья!? Неужели мы не увидим майского солнышка!? Уже седьмой месяц идет эта жуткая война. Более полгода.

Вчера мы с мамой сидели у потухнувшей печки, тесно прижавшись друг к другу. Нам было так хорошо, из печки нас обдавало теплом, желудки наши были сыты.

Ничего, что в комнате было темно и стояла мертвенная тишина. Мы крепко-крепко прижались друг к другу и мечтали о нашей будущей жизни. О том, что мы будем готовить на обед. Мы решили, что обязательно нажарим много, много свиных шкварок и будем в горячее сало прямо макать хлеб и кушать, и еще мы решили побольше кушать лука. Питаться самыми дешевыми кашами, заправленными обильным количеством жареного лука, такого румяного, сочного, пропитанного маслом. Еще мы решили печь овсяные, перловые, ячневые, чечевичные блины и многое, многое другое.

Но хватит писать, а то у меня пальцы закоченели.

Сегодня отвезли наконец Аку. С нас как гора прямо свалилась. Все обошлось как нельзя лучше. Мертвых, после того как их оформляют, прямо сдают к носильщикам и сразу на грузовик и на Волково кладбище. К этому приемному пункту вереницей тянутся санки с покойниками. На иных санках два-три покойника. Да, много умирает народу.

Сегодня утром я пошла за хлебом четверть 8-ого. В булочной дом 28 хлеба не было. Я пошла в булочную за кино «Правда» и простояла в очереди на улице 1 1/2 часа. Но зато получила очень вкусный хлеб, совсем теплый, мягкий, душистый, так что как пришла, почти весь и съела с горячим чаем.

Потом мы отвезли Аку, и вот мы вернулись освобожденные от этой неприятной заботы.

А карточки-то Акины нам все-таки пришлось отдать. Иначе товарищ Яковлев отказывался оформлять труп. Очень обидно, но что же делать. Так надо.

Теперь мы с мамой имеем по 200 грамм хлеба в день. Может быть, ей удастся устроиться на работу и она получит рабочую карточку. Может быть, нам прибавят хлеба, а пока будет очень трудно. Но ничего, унывать не стоит. Не так страшен черт, как его малюют.

Положение наше с мамой очень тяжелое. До конца первой декады осталось еще 2 дня, а у нас в столовых ни на мою, ни на мамину карточку ничего больше не дают. Так что эти два дня должны питаться только той тарелкой супа, которая мне полагается. Правда, мы можем еще получить 3 мясные котлеты, но неизвестно еще, будут ли вообще котлеты.

Сегодня я выклянчила вторую тарелку супа, но завтра я уже не смогу это сделать. Совесть не позволит каждый день так клянчить.

Пришла из театра мама и принесла два стакана кофе, порцию желе и одну котлетку из конины. Мы с мамой сейчас выпьем кофе с желе, а вечером, часов в 5, съедим по тарелке супа, а котлетку оставим на завтра. Как-нибудь надо протянуть до конца 1-ой декады, а потом строго рассчитать все на 2-ую декаду.

Такая обида: сегодня я 3 часа стояла на улице в очереди за вином, и, когда до двери оставалось человек 8, вино кончилось. Зря я только измерзлась. У меня так замерзли ноги, что я шла домой и ревела. Стоять я больше не могла, я чувствовала, что если еще останусь стоять, то упаду и умру.