Подводным лодкам было приказано возвращаться в базу, приняв на борт всех спасенных с «Атлантиса» и «Пифона», т. е. примерно по сто человек на каждую маленькую подводную лодку. Предстояло уникальное подводное плавание. Мы перебрались на подводные лодки, которые пулеметным огнем уничтожили наши баркасы и шлюпки. Итак, корабли были сожжены!

Как только лейтенант Мор спустился внутрь подводной лодки, он сразу понял, что путешествие, которое его ожидает, будет очень увлекательным. Он с трудом протиснулся в какую–то ужасную конуру, которая как ему объяснили, была кают–компанией подводной лодки, рассчитанной на четырех офицеров не очень большого роста. Здесь все четыре офицера лодки спали по очереди. Теперь к ним прибавились девять здоровенных офицеров с погибшего «Атлантиса». Сначала Мор предпочитал спать на койке, что удавалось делать — правда, с перерывами — примерно 90 минут в сутки. В перерывах между «снами» Мор чувствовал себя полумертвым, у него было только одно желание — снова дождаться своей очереди поспать. Так продолжалось недолго. Через трое суток такой жизни Мор понял, что койка при таких обстоятельствах не самое лучшее место для сна. Он решил спать прямо на палубе под обеденным столом кают–компании, подложив под голову спасательный жилет вместо подушки.

Экипаж подводной лодки составлял сорок человек. Появление лишней сотни моряков с «Атлантиса» привело всю жизнь на лодке в состояние полного беспорядка. Кроме массы неудобств, которые доставили подводникам нежданные пассажиры, они представляли и очень большую опасность. Подводная лодка оказалась сильно перегруженной, что привело к потере маневренности и управляемости. В случае атаки на нее подобное положение вещей могло очень плохо кончиться. Все отсеки были переполнены людьми, что мешало экипажу лодки выполнять свои обязанности. На такую ораву не хватало воды и пищи. Командир надеялся пополнить запасы провизии и забункероваться водой с «Пифона», чего, по известным причинам, не произошло. Когда он прибыл к месту рандеву, все его запасы подходили к концу, а вместо них он получил на борт сотню пассажиров. Офицеры с надводных кораблей, попав на подводную лодку, всегда мучаются приступами клаустрофобии, а потому, когда лодка шла в надводном положении, они предпочитали находиться на верхней палубе, лежа на решетках настила.

Из поступивших в этот период новостей наиболее важным было известие о начале войны между Германией и Соединенными Штатами, с чем и поздравили американца Франка Виковари, переведя его из статуса пассажира в статус пленного.

Три недели мы добирались до островов Зеленого Мыса, где у нас было назначено рандеву с четырьмя итальянскими подводными лодками, которые должны были обеспечить немецкие лодки предметами снабжения и взять на борт часть спасенных. Предстоял самый трудный и опасный этап нашего долгого возвращения домой — через Бискайский залив, который постоянно прочесывался кораблями и самолетами противника. Практически весь путь до устья Жиронды лодки должны были пройти в подводном положении.

Обменявшись рукопожатием с Рогге, я прыгнул в резиновую лодку, которая должна была доставить меня на борт итальянской субмарины «Таццоли».

Никто из нас не испытывал по этому поводу особого восторга, но Рогге решил, что самый опасный участок пути мы должны пройти раздельно — «в интересах истории», как он выразился. Рогге и я имели по экземпляру письменного отчета о рейде «Атлантиса» и хранили в голове многое из ненаписанного. Если одному из нас суждено было погибнуть, то оставался второй с тем же объемом информации. Пожелав друг другу удачи, мы расстались. Океанская волна раскачивала подводную лодку, то вздымая ее корму, то опуская в волны.

Надувная шлюпка плясала на зыби, как мячик. Я выбрал момент и прыгнул на ограждение винта подводной лодки и секунду помедлил, прежде чем выбраться на верхнюю палубу «Таццоли». Эта секунда промедления чуть не стоила мне жизни. Корма лодки снова опустилась, и меня накрыло с головой водой. Я успел услышать чей–то предупредительный крик и увидел отвратительно–страшную черную массу, которая неслась на меня подобно торпеде. Охвативший меня ужас позволил совершить невероятный прыжок, и я оказался на палубе подводной лодки.

Жизнь на итальянской подводной лодке мне показалась немыслимо роскошной. Командовал лодкой отпрыск старинного аристократического рода Фесиа ди Коссато. Он имел на борту ценнейшую коллекцию первых изданий редких книг из области французской эротической литературы. Богатый стол с волнующими итальянскими деликатесами. Просторные и меблированные, как в первоклассном отеле, жилые помещения. Впрочем, вся эта роскошь касалась исключительно офицеров. Условия жизни матросов даже трудно передать словами, настолько они были скотскими.

Видимо, итальянские подводные лодки были единственными в мире, где существовали два камбуза — офицерский и матросский, два кока и, естественно, два меню — далекие друг от друга, как солнце от земли. Но я помалкивал; нельзя критиковать людей, которые, рискуя своими головами, пытаются доставить тебя домой.

Я валялся на койке и наслаждался сокровищами из командирской библиотеки. Я обнаружил даже книгу, где подробно были описаны все 15 тысяч изысканных китайских пыток.

За два дня до Рождества на лодке неожиданно завыла сирена боевой тревоги. Я попытался разобраться в отдаваемых командах и понял, что обнаружено торговое судно, на которое «Таццоли» пытается выйти в атаку.

Итальянский доктор подошел ко мне, держа в руке бутылку шампанского. Излучая торжественный оптимизм, он сказал: «Выпьем за нашу победу!»

Меня позвали к перископу, чтобы я мог лично убедиться в победе. Но синьор ди Коссато, смотревший в перископ, неожиданно длинно выругался по–итальянски и сообщил мне: «Неудача! Пароход нейтральный. Испанец!»

Он легко вышел из неловкого положения и предложил мне выпить шампанского по этому случаю. В рождественскую ночь «Таццоли» решила под покровом темноты всплыть на поверхность и немедленно была обнаружена английским самолетом. Пришлось срочно погружаться. Взрывы глубинных бомб долго трясли подводную лодку. В течение этого часа во мне родилось твердое отвращение к подводным лодкам и подводной войне, где люди погибают в темноте уже готового стального гроба.

В день нового, 1942 года мы, еще не веря этому, стояли на пирсе французского порта Сент–Назер, проведя в море без малого два года.

Наша одиссея закончилась. Мы прошли более ста тысяч морских миль, потопив 22 парохода противника. Мы стояли на пирсе грязные, обросшие, исхудалые, одичавшие, пугаясь того мира, от которого были столь долго оторваны. Дома, улицы, шум автомобилей, женский смех — все это выглядело настолько диким для нас, будто мы пришли не из морского рейда, а прилетели на землю с другой планеты.

Немецкие лодки пришли в Сент–Назер раньше итальянских, и Рогге встречал нас вместе с командирами военно–морской базы.

Война, на окончание которой мы надеялись еще летом позапрошлого года, разгоралась все сильнее, и ее исход уже не сулил нам ничего хорошего.

«Атлантис» пробыл в открытом море 622 дня, побив все рекорды по продолжительности боевого похода в реальных условиях войны. Как уже говорилось, его жертвами стали 22 союзных парохода общим водоизмещением 145 700 брт.

Капитан 1–го ранга Рогге был награжден Рыцарским Крестом, все члены экипажа — Железными Крестами. 1 марта 1943 года Рогге был произведен в контр–адмиралы и назначен командующим учебной эскадрой, действовавшей главным образом на Балтике.

1 марта 1945 года Рогге стал вице–адмиралом. Держа свой флаг на тяжелом крейсере «Принц Ойген», Рогге с отрядом крупных надводных кораблей сдерживал наступление Красной Армии в Прибалтике и Курляндии, руководил эвакуацией Кенигсберга. В мае 1945 года сдался в Киле союзникам.

Хотя в действиях Рогге в бытность его командиром «Атлантиса» явно просматриваются признаки военных преступлений, в частности, нападение на пассажирские пароходы, порой без предупреждения, Рогге не только не был судим, но юридически даже не стал военнопленным, продолжая службу в составе смешанной союзной комиссии, занимавшейся разоружением германского флота.