Ее порция уже стояла на столе: продолговатая пластиковая тарелка с невообразимо огромным, жирным гамбургером, посыпанным кунжутом, обложенным поджаренными ломтиками картофеля, да в придачу капуста в гофрированной бумажной тарелке.

– Ну, разве это не восхитительно? – вздохнула Лили. Обхватив свой гамбургер обеими руками, она так и впилась в него, буквально заглатывая огромные куски.

Сибилла с испугом таращилась на гамбургер. Она не могла его есть – она просто не знала, как это сделать. Даже тут, где никто не знал ее, она не могла позволить себе уподобиться прожорливым юнцам, отроду не знавшим ни ножа, ни вилки. «А Валери смогла бы, – Сибилла вскинула голову, как будто прислушиваясь. – Валери думала бы, что это чертовски забавно, так не похоже на обычную еду, она бы все превратила в игру и первая засмеялась бы, вздумай кто потешаться над ее видом».

«Проклятье! – подумала Сибилла не без доли смущения. – Почему я-то не могу?»

Взяв гамбургер, она отщипнула с краю крошечный кусочек. Потом откусила опять чуть-чуть, потом кусочек побольше, вдруг почувствовав, как она проголодалась.

– Правда, вкусно? – блаженно улыбнулась Лили. Она уже давно покончила со своим гамбургером.

– Потрясающе! – отозвалась Сибилла, потому что, к ее великому удивлению, так оно и было. – Хочешь еще?

– Ой, нет, мне нельзя. Руди говорит, что я не должна превращаться в толстуху.

– Он прав, но тебе это явно не грозит. Влезет в тебя еще один гамбургер?

Лили быстро кивнула, и Сибилла, заказав, недоверчиво наблюдала, как расправляется с ним Лили.

– Спасибо, – вздохнула наконец та. – Жутко устала от рыбы, от спаржи и ото всех этих оздоровительных супов, которыми пичкает меня Руди. А это же просто райское блаженство.

– Выпьешь кофе? – предложила Сибилла.

– Я кофе не пью. Имбирный эль, если можно.

Когда принесли напитки, Сибилла отодвинула пустую тарелку.

– Лили, я бы хотела, чтобы ты вернулась со мной в Вашингтон.

Повисло напряженное молчание. Лили опустила свой стакан.

– Я знаю, – сказала она просто.

– Что ты знаешь?

– Что вы хотите заботиться обо мне. Я не знаю, почему – раньше, когда я ухаживала за Квентином, вы меня не любили. Может быть, вы думаете, что поступали плохо по отношению ко мне, и хотите загладить вину? Или у вас нет детей и вы хотите, чтобы у вас появилась приемная дочка? Или я просто нравлюсь вам, и вам хочется присматривать за мной, и это, конечно, было бы чудесно, если бы только я знала, зачем вам это нужно…

Слова Лили растворились в шуме и грохоте, и Сибилла намеренно затянула молчание, чтобы заставить девушку подождать.

– Ты действительно нравишься мне, – произнесла она наконец осторожно. – Даже больше, чем можешь себе вообразить. Ты права, у меня нет дочери, а мне всегда так хотелось ее иметь, но этого уже никогда не будет. Теперь мне уже тридцать, и после смерти Квентина я и думать не хочу о другом браке, а это значит, что у меня, вероятно, никогда не будет дочери, о которой я могла бы заботиться. Моя жизнь пуста, Лили. Я никогда не задумывалась об этом, жила как живется, и вот в один прекрасный день я обнаружила, что я уже не вижу тебя в своем доме и не слышу твой голосок. Я знаю, я была несправедлива к тебе, когда ты жила у нас, меня занимали тогда лишь мои собственные страдания, и я мало задумывалась о других людях. Прости меня за то, что заставила тебя страдать. Но я приглашаю тебя пожить у меня не из чувства вины, Лили. Я хочу, чтобы ты была со мной рядом, потому что даже в те страшные дни дом благодаря тебе был теплым и полным любви, и, потеряв тебя, я потеряла это…

В глазах у Сибиллы стояли слезы, на губах трепетала жалкая улыбка.

– Ну, скажи, разве не смешно? Взрослая женщина расплакалась в раю, где поглощают гамбургеры. Разве не об этом ты говоришь в проповедях, Лили? Подожди-ка… – Сибилла достала платочек и промокнула глаза. – Позволь мне быть с тобой до конца честной, Лили. Как было бы хорошо, если бы мы с тобой всегда могли быть откровенными друг с другом, чтобы между нами не было лжи и секретов… Я не просто хочу, чтобы ты поселилась у меня. Дело в том, что я организовала новую компанию по производству телепрограмм, и я хочу, чтобы религиозную передачу делала ты, Лили. Ты сможешь делать все, что захочешь: проповедовать в церкви – церковь мы тебе подыщем, или беседовать с небольшими группами в студии, или что угодно, что ты сама придумаешь – все, что хочешь. Ты сама не знаешь, как ты восхитительна, ты непременно должна воспользоваться случаем, чтобы заработать миллионы… и построить самый лучший молельный дом, тебе не надо будет выкладываться перед жалкой горсточкой людей. Тебе нужно немножко помочь поставить голос, поправить речь и научить говорить перед камерой, как будто ты безумно влюблена в нее, но все это несложно, я тебе помогу. И еще – я дам тебе аудиторию. Люди ждут тебя, Лили, – ты будешь знаменита. Тебя будут обожать миллионы людей, нуждающихся в твоем слове. Я хочу сделать это для тебя. Хочу дать тебе дом и любовь, и поддержку, но еще больше я хочу дать тебе возможность прийти к миллионам людей, которые ждут тебя.

Сибилла остановилась, подумав, не зашла ли она слишком далеко. Но Лили была так юна, что, может быть, Сибилла чего-то даже не договорила.

Лили сидела очень спокойно, опустив глаза и сложив руки на столе. Она медленно подняла голову и одарила Сибиллу улыбкой:

– Это так много… неужели это правда? Я никогда даже не молилась об этом, разве могла я мечтать получить все это?… Собственную кафедру, маму… Ах, Сибилла, я даже представить себе не могу, как это все будет! – она засмеялась звонко и счастливо. – Просто волшебная сказка! – протянув руки к Сибилле, она сплела свои пальцы с ее. – Я никогда не смогу по-настоящему отблагодарить вас за то, что вы даете мне, я буду вашей вечной должницей. Я буду молить Бога за вас каждый день, по этого мало… Вы будете давать мне всякую работу, чтобы я делала ее для вас, все по дому и какие угодно поручения, ладно? Позвольте мне работать на вас, Сибилла. Я уже люблю вас, я буду очень-очень любить вас.

– Ну, хорошо, для начала нам нужно отправиться в Вашингтон. Ты сумеешь быстро собраться?

– Конечно, у меня ведь почти и нет ничего. Но Руди… Мне придется переговорить с Руди.

– Позвони ему.

– Ах, нет, это невозможно. Он был так добр ко мне, добрее и быть нельзя. Я сейчас отправлюсь к нему, приготовлю ему поужинать, и мы с ним все обсудим. Он желает мне добра, он будет так счастлив.

– Он будет завидовать тебе.

Глаза Лили расширились.

– Разве можно так думать? Нет, он будет счастлив,

– А ты поедешь со мной, если он будет совсем не счастлив?

Опять наступило долгое молчание. Лили забрала свою руку из рук Сибиллы.

– Мы помолимся вместе, и он обязательно будет счастлив.

– Ну а если все-таки нет? – твердила Сибилла.

– Сибилла, – тихо, но твердо произнесла Лили, – Руди будет счастлив за меня, и я отправлюсь с вами. Вы должны верить этому.

Глаза Лили задержались на Сибилле, и та впервые почувствовала легкое сомнение. Девочка, которая со вздохами блаженства поглощает гамбургеры и заказывает пиво, которого она не хочет, исчезла; теперь на ее месте опять сидела та молодая женщина, которая всего час назад так убедительно проповедовала и держала в повиновении аудиторию. Сибилла впервые почувствовала, что эта девочка, возможно, совсем не так податлива и послушна, как могло бы показаться. Но затем в ее памяти снова зазвучал робкий голосок Лили: «Я так боюсь…» И Сибилла отбросила прочь сомнения. Лили была ребенком: актрисой на церковной кафедре, девчушкой во все остальное время. Она жаждала, чтобы кто-то руководил ею, но и позволял ей упиваться своей молодостью. Сибилла взяла ее за руку, и Лили доверчиво вложила свою ладошку в ее ладонь.

– Я тебе верю, – отозвалась Сибилла. – У нас с тобой все должно замечательно получиться. Ты сама-то понимаешь? Это настоящее начало нашей жизни.