Мерри же показалось, что ее предали. Точнее – бросили на произвол судьбы. Она, конечно, прекрасно знала, что пристрастие к алкоголю в глазах отца вовсе не считается смертным грехом, и поэтому отдавала себе отчет в том, что отец не слишком серьезно воспримет новость о том, что дочь впервые приложилась к бутылке. Тем не менее она не ожидала, что он воспримет случившееся настолько легковесно. Просто махнет на нее рукой. И Мерри сделала для себя вывод: она стала отцу безразлична. И в этом не было бы ничего неожиданного. А Мередит, даже знай о том, как истолковала дочь его поступок, в сложившейся обстановке мог изменить очень мало. Не мог же он послать ей письмо или позвонить, чтобы объяснить, как хитро он сыграл на слабых струнках мисс Престон. Все-таки Мерри пребывала в том хрупком и ранимом подростковом возрасте, когда отцу крайне неразумно и даже опасно подрывать веру девочки в правила и идеалы. Но Мередит ни о чем не подозревал, поэтому эта тема так никогда и не всплыла.

Одна из причин, почему Мередит так и не заподозрил, что творится в душе его дочери, таилась в том, что реакция Мерри на случившееся была крайне неординарной. Она усердно взялась за занятия, исправила оценки по многим предметам и даже обзавелась несколькими новыми подругами. Мисс Престон была настолько очарована происшедшими с Мерри переменами, что написала мистеру Хаусману письмо, в котором подчеркнула, что после памятного случая Мерри сделала в прошлом семестре поразительные успехи. На самом деле мисс Престон не столько хотела поставить знаменитого киноактера в известность о достижениях дочери, сколько пыталась доказать, что он ошибся в своей оценке неизбежности того, какая судьба ждет Мерри, тогда как благодаря ее, мисс Престон, стараниям Мерри удалось уберечь от злого рока и наставить на путь истинный. Конечно, сама себе мисс Престон в подобных мыслях не призналась бы, но в глубине души считала именно так. Во всяком случае, настроение у нее, когда, запечатав письмо, она опустила его в почтовый ящик, было приподнятым.

Мисс Престон ни разу даже в голову не пришло задуматься над причинами, побудившими Мерри взяться за ум и начать с таким рвением грызть гранит науки. Мисс Престон все это казалось единственно правильным, а потому естественным. Следовательно, считала она, с Мерри все в порядке. Между тем всеми благими поступками Мерри двигало нечто совершенно иное. И даже противоположное – отнюдь не благие намерения и смиренность, а скорее – холодная, расчетливая ярость и озлобленность.

Весной, когда учебный год близился к концу, Мерри написала отцу письмо, в котором спрашивала, не станет ли он возражать, если она проведет летние каникулы с матерью. В письме она приводила убедительные доводы, замешанные одновременно на сентиментальных чувствах, логике и детской непосредственности. Прочитав письмо, Мередит на время лишился дара речи. Мало того что Мерри собралась провести лето с Элейн – что само по себе он расценил как пощечину, – так она еще пыталась его убедить, к тому же в самых иезуитски выдержанных выражениях, что это лучше для всех. Мередит чувствовал себя вконец убитым – ему казалось, что он потерял дочь, что он сидел сложа руки и попустительствовал тому, что Мерри постепенно утрачивает в него веру, теряет последние остатки надежды на сближение с отцом. Он почувствовал себя последним мерзавцем – чего и добивалась Мерри.

Итак, в конце июня она вылетела в Лос-Анджелес. В аэропорту ее встретили Элейн, Гарри и Лион. Первым Мерри увидела Гарри. Он нисколько не изменился со времени, прошедшем после их расставания. Лишь виски немного засеребрились да животик разросся, но в остальном он оставался прежним Гарри, тем самым Гарри, которого она запомнила. А вот мать заметно постарела. За семь лет, что Мерри ее не видела, Элейн превратилась в пожилую женщину – высохла, съежилась, пожелтела и издергалась. Лион же полностью преобразился. Еще бы, провожал Мерри пятилетний мальчуган, а встретил двенадцатилетний подросток. Лион сильно вытянулся, окреп и обещал превратиться в красивого юношу.

Мерри радостно замахала, пробилась сквозь толпу пассажиров и поочередно расцеловала мать, Лиона, а затем Гарри. Гарри и Элейн в один голос принялись расхваливать внешность Мерри, тогда как Лион только ухмыльнулся и предложил получить багаж Мерри, что было весьма разумно.

Багажа пришлось дожидаться целую вечность, так что Мерри поневоле пришло в голову сравнение, хотя и не очень справедливое: жизнь у ее отца гораздо проще и удобнее. Всегда найдется кто-то, кто устроит подачу багажа или сам позаботится о вещах, чтобы не нужно было терять понапрасну время на подобные мелочи. Впрочем, сообразила Мерри, подумала она об этом лишь потому, что ей не терпелось сесть в машину и поскорее добраться до дома, чтобы посмотреть, как выглядит их новое жилище.

Дом ей понравился. Внушительных размеров особняк в тюдоровском стиле с круглой башенкой в центре и с мансардами. Особняк возвышался на вершине холма в районе Пасифик Палисейдс. Судя по всему, Гарри Новотны все-таки преуспел в жизни или окружающие, наконец, воздали ему по заслугам. Его наперебой приглашали в новые телевизионные шоу, в которых Гарри выступал с говорящими собаками, резвыми скакунами, учеными попугаями или разряженными мулами. Да, везунчик Гарри оказался в нужном месте в нужный час и сумел вовремя вложить свой небольшой капиталец в дело, принесшее быстрый и крупный барыш. Пятьдесят тысяч, которые семь лет назад переслал ему Сэм Джаггерс, разрослись в десятки раз. Мерри была не только приятно удивлена, но и почувствовала некоторое недоумение. Она никак не могла припомнить, почему тогда убежала. А как бы повернулась ее жизнь, останься она жить с Новотны? Воистину жизнь полна капризов и неожиданностей.

В первое время она со всеми ладила. Элейн не скрывала радости от приезда дочери и искренне тянулась к ней. Мерри заметила, что мать пьет несколько больше, чем раньше, но почти не пьянеет. Разве что походка ближе к вечеру становится чуть валкой. Зато Гарри был само очарование. Он показал Мерри свои зверинцы, несколько раз возил ее по побережью и даже как-то раз приволок мешок угля и зажарил на вертеле роскошные бифштексы – впервые за последние годы, по словам Лиона. Одним словом, Гарри из кожи вон лез, чтобы угодить Мерри.

Откровенно говоря, сама Мерри предпочла бы, чтобы Гарри проявлял свое расположение к ней в несколько иной форме. Он ворковал над ней, как наседка над цыплятами, и вечно обнимал ее за плечи, или шлепал по заду, или же легонько пощипывал за щеку, приговаривая: «Как поживает моя красоточка сегодня утром?» Или: «Как насчет пикника в горах, крошка? Мы вдвоем – больше ни души. Хочешь?»

Предложение устроить пикник пришлось Мерри по душе, только она настаивала на том, чтобы взять с собой и Лиона. Она помнила, как любила Лиона когда-то, да и теперь, столько лет спустя, испытывала к нему нежную привязанность. Даже более сильную, чем прежде. Мальчик был спокойный и выдержанный. Отец почти не обращал на него внимания, а мать, похоже, вообще забыла о том, что у нее есть сын. Мерри искренне жалела Лиона и вечерами играла с ним в шахматы или в рулетку. И она настаивала, чтобы брать мальчика с собой всякий раз, как Гарри приглашал ее на очередную вылазку.

И, как выяснилось, Мерри не зря проявляла такую настойчивость.

Шла третья неделя ее пребывания в доме Новотны, когда Гарри недвусмысленно дал ей понять, что испытывает по отношению к падчерице отнюдь не отцовские чувства. Это случилось вечером, когда они сидели вдвоем и смотрели телевизор. Элейн заснула, сидя в кресле, и Гарри отвел ее наверх и уложил в постель. Потом спустился, сходил на кухню и вернулся, неся две бутылки пива и тарелку бутербродов с ветчиной. Он уселся рядом с Мерри, чтобы вместе смотреть телевизор. Чисто семейная идиллия.

Беда только в том, что Лион уже тоже лежал в постели. Все-таки ему было только двенадцать. И Элейн уже громко посапывала наверху. Гарри наполнил два стакана пивом и протянул один стакан Мерри со словами, что в мире нет ничего вкуснее бутербродов с ветчиной в сочетании с холодным пивом. Мерри пригубила пиво. Она вдруг ощутила себя совсем взрослой, сидя вот так рядышком с отчимом и попивая пиво, которого никогда прежде и в рот не брала. Они опустошили обе бутылки, и Гарри еще раз прогулялся на кухню и принес еще пару бутылок. Вскоре они осушили и их.