А потом стало тихо. Пули, вылетевшие из стволов, застыли, не пролетев и метра. Заискрили, лопаясь, все фонари на Татарской. Тьма с неба с довольным воем кинулась к земле...

Артем Мамедович стоял, тяжело опираясь о калитку.

В руке его еще был зажат пистолет, но кажется, он не собирался пускать его в дело.

Витя в три шага подбежал ко мне.

- Варя, это ты? Что это было? Что ты сделала?

Кажется, на любой его вопрос у меня был один стандартный ответ: «Не знаю!»

Я не знаю, не знаю, не знаю, что я сделала! Как я это сделала! Что будет дальше!

- Варька, ты что, плачешь? не вздумай! Все будет хорошо! Знать бы, сколько у нас времени... Максимов! Вы хотели ответов? Так идите в дом. Сейчас все узнаете!!!

Я отворила дверь и тихонько пропустила мужчин в кухню. Капли подействовали, Евдокия тихо спала в своей комнате.

Я словно со стороны увидела нашу компанию: подтянутый, решительный Максимов, в офицерской форме, слишком высокий и плечистый для маленькой кухоньки Евдокии. Усталый, с темными кругами у глаз Виктор.

Я включила плитку, подогреть воду. Боялась первой нарушить тишину. А простые, привычные дела - они отвлекают, делают любой значительный момент чуть-чуть обычным, рядовым.

- Варя, сядь. Мне нужно много тебе рассказать. Вам тоже, товарищ капитан.

Пришлось подчиниться.

Посреди стола на скатерти лежал Евдокиин кулон.

- Это из-за него все... - кивнул на украшение Витя.

Там, снаружи, на белом снегу лежали и боролись с нахлынувшей безысходностью и черной тоской бойцы из народной дружины и милиционеры. А здесь, рядом с кулоном, все было иначе. Здесь можно было еще думать о чем-то, принимать какие-то решения.

Витя коснулся пальцами цепочки и продолжил рассказ:

- Жил-был на свете хороший парень Сережа. Сын замечательной женщины, Евдокии Соколовой, хозяйки этого дома. В сорок третьем его призвали, отправили на фронт. Был он рядовым, пехотинцем. И вместе с армией победно дошел до Польши, до города Познань. Где-то когда-то, возможно, немного раньше, чем армия прибыла в Познань, он нашел красивый серебряный кулон... Вот этот. И полковой маг рассказал ему, что кулон этот умеет исполнять желания. Правда, для одного владельца и желание одно...

- Какая-то сказка. - Максимов потер усы.

- Отчего же. В Европе в прошлом веке эти заклинания пользовались популярностью: заговоренная таким образом вещь - лучший способ сделать приятное дорогому тебе человеку. Тем паче, что власть кулона не безгранична. Мне пришлось потратить несколько дней, подключить к работе своих бывших коллег, прежде чем я понял, с чем мы имеем дело...

- Так с чем же?

- Сережа не стал долго думать, он сразу же и загадал желание. Сейчас я, пожалуй, не смогу воспроизвести текст дословно, но примерно могу сказать: «Чтобы мама была здорова и жила долго-долго. И чтобы все у нее было хорошо».

- Как вы могли это узнать?

- Я легко узнал у хозяйки, в какой части служил ее сын. Через военкомат мы вышли и на полкового мага, и на врача, который делал Сергею операцию. Так что могу поручиться за содержание его желания. Но могу ошибиться в точности фразы. Кроме того, Артем Мамедович, я ведь уже несколько дней как снова могу видеть чужую магию. Немного. Не как раньше. К сожалению. Так вот. Это было очень сильное и доброе пожелание. И кулон его исполнил, как мог. Сделал так, чтобы рядом с Евдокией Леонтьевной был такой вот добрый, честный и верный человек... Ты, Варя. Проклятой безделушке спешить некуда, а работу свою она исполнять умеет. Но Сережа умер в госпитале и его вещи вместе с кулоном вернулись сюда, в Энск.

- Я понимаю.

На самом деле я ничего не понимала. Я - всего лишь исполненное желание? Пустышка, автомат, необходимый для того, чтобы другому, живому человеку было хорошо? Может ли это быть правдой?

Важно ли это сейчас, когда город тонет в клубах отчаяния, навеянного фашистским заклинанием?

Я торопливо стала рассказывать:

- На нем еще одно заклятье. Оно должно было лишить жителей того города, Познани, воли сражаться. Я видела, я знаю. Его подарили перед самой войной одной девушке... Немцы подарили. У нее был день рождения. И вот... она хотела придумать самое интересное, самое замечательное желание. Но не успела. Германская армия не стала ждать, пока темная магия подействует. Началась война, а кулон так и остался «нести проклятие», понимаете? До первого же пожелания...

- ...да. И это, к несчастью, оказалось желание сержанта Соколова. Сережи.

Максимов хмурился все больше. Видимо, он ждал, что его люди справятся с поставленной мною защитой за минуту. Но они все не появлялись.

- Виктор Алексеевич, в вашем личном деле поминается заклятье «Серый морок»...

- Да. Именно «серый морок»... Немцы зовут его красивей - «Сумерки мира». Но суть та же самая.

- Судя по докладам, там заклинание подействовало мгновенно. Что же произошло?

- Саперы затеяли учить новичка, но сами перепутали стенд. Я успел смягчить удар, уменьшить радиус поражения до полукилометра. Правда, после этого подвига, - он усмехнулся, - моя карьера боевого контрмага бесславно окончилась в Озерцовской больнице. Ну что, Артем Мамедович, вам все понятно?

- Вы сказали, она - джинн.

Я боялась поднять глаза от столешницы. Может, это неправда? Может, у меня все-таки есть своя человеческая история? Ее надо только вспомнить? Заставить себя вспомнить?

- Значит, я буду... здесь, только пока Евдокия Леонтьевна нуждается во мне? Или пока цел амулет?

Я не хочу так. Я не смогу. Не надо...

- Я не знаю.

- Вы сможете снять проклятие? - подался вперед следователь.

- Не знаю! - сорвался в крик контрмаг. - Я почти ничего не могу. Ошибусь наверняка.

- Если вы ошибетесь, сколько человек... пострадает?

- Улица. Квартал. Не знаю. Много!

- Тогда поедем за город.

- Как? Вы пробовали выйти на улицу? Вы хоть представляете, что там сейчас? Мы здесь заперты. Если хотим сохранить рассудок и жизнь.

Максимов неохотно кивнул:

- Я вам не доверяю. Но другого контрмага в Энске просто нет. Действуйте. У вас час.

Он вышел.

Я хотела спросить: «Я умру? Или просто исчезну? Как это будет?» Но сейчас это было неважно. Если Витя ошибется, до рассвета не доживет весь город. Если не ошибется, то, может быть, кусочек его удачи достанется и мне?

- Меня все равно как будто нет, - сказала я вслух. Мысль, которую легко на себя примерить. Примерить легко, смириться - трудно. Но я справлюсь. Ждать-то осталось недолго.

Он горячо возразил, даже взгляд оторвал от стола:

- Для всей Татарской улицы ты есть! И еще. Может это сейчас уже и не важно, но, Варька, я, кажется, тебя люблю. Я не смогу его уничтожить. Что мне делать, Варя?

- Значит, ты распутаешь заклинания. А я помогу.

- Если я ошибусь...

- Ты не ошибешься. Что тебе нужно?

- Свет. Бумагу, карандаш. И не уходи никуда. Просто будь рядом. А я буду знать, что с тобой все хорошо.

Я достала, что нужно. В комнате тикали часы. Я смотрела, как Витя работает, и мне казалось, что так было всегда. И что кроме этой маленькой кухни, света керосинки и скользящих по стенам наших теней в мире ничего нет. Тьма начиналась прямо здесь, в комнате. Она текла по улицам и подворотням. Скользила у грязных луж, впитывала отблески желтых окон.

Эта тьма была особого свойства: такую нельзя разогнать, просто включив свет. Я принесла еще бумаги. Подсела ближе. Я видела, как Витя в конце длинной формулы поставил точку. Потер глаза. Взглянул на меня, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

Подошел. Положил руки мне на плечи. Холодные сухие ладони. Я вздрогнула.

Теперь я не могла видеть его лица. Только чувствовала, что он рядом. Слышала дыхание.

Несколько тихих фраз на латыни.

Где-то в городе ярче загорелись окна.

Заорав, над пустырем взметнулась стая ворон и канула в ночь.

Боль скрутила виски. В мире ничего не осталось, кроме ладоней на моих плечах.