Глава 3

Амелия проснулась от светившего прямо в лицо яркого дневного света, моргнув, осмотрелась вокруг.

«Где я?»

Она пошевелилась, боль между бедрами напомнила ей о чувственной атаке калкорианцев прошлой ночью. Амелия села на диване с бешено колотящимся сердцем. Камин давно погас, душистое дерево догорело. В бассейне пузырился и журчал водопад, и никого вокруг. Калкорианцы исчезли.

Амелия обняла себя. Стыдливые слезы навернулись на глаза. Что она позволила трем инопланетянам делать с собой прошлой ночью! Как развратно себя вела! Хуже всего то, что ей всё понравилось. Её тело откликалось снова и снова, несмотря на аморальность ситуации.

Снова в её голове послышался голос мертвой матери: «Секс — это грязь и грех».

Перед глазами Амелии встал её образ до того, как её забрал рак. Изможденное тело Марты Райан практически терялось среди груды простыней и одеял, её волосы были стянуты на затылке в строгий пучок, в руках она сжимала потрепанную Библию. Она так часто в неодобрении сжимала рот, что с годами над верхней губой образовались морщинки.

— У тебя будет секс только после брака в целях зачатия. Я не допущу, чтобы моя дочь стала распутной девкой. Я бы предпочла увидеть тебя мертвой. — Она трясла Библией в сторону Амелии.

Амелия вырвалась из воспоминаний. Сколько раз она слышала эту речь как в реальности, так и в голове? Как долго она боролась с этим осуждающим голосом, пыталась его заткнуть?

— Секс — не грязь, — прошептала она, сидя в комнате для гостей в доме Исрэлы. — Секс — это естественно и красиво, а не извращение.

Но разве секс с тремя инопланетянами не считался извращением? Как она могла оправдывать свое участие в оргии прошлой ночью?

— Конечно, это всё вино. — Амелия с облегчением опустилась на диван. — Они знали про его эффект и воспользовались им против меня. Вот и всё. Я не сделала ничего плохого. Я просто была не в себе.

Амелия расслабилась, утвердив свою невинность. Она также не виновата, как и в предыдущих незаконных связях — даже мстительный бог Марты Райан не мог придраться. Тем не менее, учитывая её статус незамужней и уже не девственницы, безумный религиозный тоталитаризм на Земле вынесет суровый приговор.

И не важно, что она была пьяна прошлой ночью. Не важно, что оба её предыдущих любовника насильно заполучили её тело. В глазах земного закона она виновна.

Её первый раз случился в четырнадцать лет. Всё началось с доброго дела, с невинного стука в дверь соседа.

За дверью показался мистер Перкинс, новый сосед, который переехал три месяца назад. Он был строителем по призванию, но из-за кризиса подрабатывал то здесь, то там. Он часто был безработным, и мать Амелии приглашала его на ужин дважды в неделю.

«Мы проявляем милосердие к тем, кому повезло меньше», — предупредила она Амелию, когда та осмелилась заметить, что у них самих не получается свести концы с концами: «Видит Бог, мы поделимся хлебом, дабы не дать другому умереть с голоду».

Но мистер Перкинс не выглядел голодным. У него были мясистые руки, широкая грудь, а пивной живот почти перевалился через ремень. Амелия предполагала, что женщины возраста её матери находят привлекательным его рыжевато-каштановыми волосы, томный взгляд и полные губы.

Она сама порой заглядывалсь на него за ужином, особенно на его большие, сильные руки. После она часто молилась Богу, прося огородить себя от порочных мыслей.

Мистер Перкинс посмотрел на нее с порога.

— Привет, девочка, — скучающе произнес он. Амелия почувствовала жар, когда его жадные глаза осмотрели её с головы до ног и обратно. — Что случилось?

— Почтальон положил ваши письма в наш ящик. Я решила сэкономить вам время. — Амелия протянула конверты с неприятным штампом «Просрочено».

— Положи на тот стол. — Мистер Перкинс кивнул в сторону потрепанного кофейного столика посередине гостиной. Он отступил в сторону, чтобы её пропустить.

Она удивилась, почему он просто не забрал у нее почту. Но её воспитывали уважать взрослых, поэтому зашла в темный дом без лишних вопросов.

Казалось, комната была затемнена фильтром серого цвета из слоев пыли: занавески на окнах, потрескавшаяся керамические лампы, разодранный диван.

Арендованный дом Амелии и её матери был таким же обветшалым, как и у мистера Перкинса, но, по крайней мере, они содержали его в чистоте. Газеты, упаковки от еды на вынос, использованные пластиковые кофейные стаканчики засорили всю поверхность. Потертый ковер был весь в пятнах и не видел пылесоса с момента переезда нового жильца.

— Твоя мамуля дома? — Голос мистера Перкинса прозвучал близко, почти позади нее.

У нее встали дыбом волосы на затылке.

— Нет, сэр. — Боясь посмотреть на него, Амелия осторожно положила стопку писем на стол и выпрямилась. — Она работает.

— Никуда не уходи. — Его голос прозвучал прямо позади нее, его горячее дыхание обжигало её ухо.

Мурашки побежали по её коже, но она повиновалась.

«Всегда слушайся старших», — сурово прошептал голос матери в её голове.

Мистер Перкинс погладил её руки от запястий до предплечья.

— Спокойно, — выдохнул он, — будь хорошей девочкой. — А ты красотка, не так ли?

Она вся застыла и не могла ответить, не могла говорить. Мужчина прикасался к ней хоть и интимно, но всё равно в рамках закона.

Его руки сместились на талию. Он потерся о её грудь. Она почувствовала пот сквозь тонкую рубашку. И знала, что попала в беду, знала, что угодила в ловушку. Её сердце было готово выскочить из груди. Его прикосновение было почти скандальным, почти незаконным. Если бы он совершил преступление, она была бы разделила его вину. Она соблазнила его на прикосновения, спровоцировала запрещенными мыслями. Её приговор будет гораздо суровее, чем его, если их поймают и осудят.

Затем он действительно нарушил закон. Его большие руки, о которых она фантазировала, скользнули вверх по её телу и обхватили грудь. Амелия ахнула, но не двинулась с места. Она ведь сама напросилась? Она всегда старалась носить скромный верх, чтобы прикрывать полную грудь, развитую не по годам. Но сегодня было слишком жарко, поэтому она надела тонкую футболку поверх самого легкого лифчика.

«Вот, где я провинилась. Я искусила его нарушить закон своей откровенной одеждой. Боже, прости меня! Я не хотела быть, как Иезавель!»

Мистер Перкинс сжал нежную плоть сильнее, чем Амелия себе представляла.

Она очнулась, немного дернулась и хныкнула.

— Тише, тише, — прорычал он ей на ухо. — Не дерись со мной, девочка. Делай, как я говорю, и тебе не будет больно.

— Да, сэр, — прошептала Амелия. Слезы унижения щипали её глаза, пока он мял её тело, словно глину. Она не двигалась, позволяя ему терзать пухлую грудь. Он тяжело дышал ей в ухо, наблюдая за манипуляциями с её грудью.

Он прижался к её телу и был твердым, особенно в паху, когда надавил ей между ягодиц. Она чувствовала, как его мужское достоинство давит на нее, пытаясь добраться до нее через ткань одежды. Из её горла вырвалось легкое рыдание.

«Боже, я так сожалею. Накажи меня как угодно за мои грехи, даже если должна отдать свою невинность мистеру Перкинсу, но, пожалуйста, не дай застать нас. Не дай полиции забрать меня».

Его дыхание участилось. Он стянул с нее рубашку, задрал её лифчик к шее, выпуская тяжелую грудь. Его руки жадно мяли запретную плоть. Он уперся бедрами ей между ягодиц.

Странное тепло разлилось по телу Амелии, начиная с груди и спускаясь вниз. Она затаила дыхание и бессознательно выставила грудь, её тело инстинктивно стремилось к более интенсивным ощущениям, зарождающимся под прикосновениями мистера Перкинса к её противозаконным местам.

— Да, детка, — выдохнул он. — Мы доставим друг другу много удовольствия.

«Я не хотела, чтобы так вышло, клянусь!»

Слезы катились по щекам Амелии. Она осознавала, что вот-вот согрешит. Не так, как если бы мечтала во время чтения школьных молитв или случайно порвала страницу учебника по математике и не призналась. Это был большой грех, грех плоти, который отправит её прямиком в ад.

А если бы их ещё поймала полиция... Ну, ей не хотелось думать об этом.

Её мать не упускала возможности показать Амелии фото искалеченных, израненных мужчин и женщин, работающих в полях и на фабриках, охраняемых мрачными мужчинами в униформе с шокерами. Их обязанности были настолько жестокими, что даже пять месяцев работ обычно заканчивались смертью.

«Они больше никогда не согрешат ради удовольствия, — говорила Марта, мрачно улыбаясь. — Их кастрировали без анестезии. Женщинам намного больнее: их дьявольскую плоть выжигают, чтобы больше не было искушения её пробудить. Каждый день их избивают плетью до потери сознания».

Несмотря на стыд и страх, тело Амелии отвечало на грубые прикосновения мистера Перкинса. Чем больше она думала о том, что произойдет, если их поймают, тем сильнее разгорался жар в её животе. Тепло лилось из нее, смачивая тайную плоть между ног и трусики.

«Что не так со мной? Почему мое грешное тело так ведет себя?»

Мистер Перкинс сильно ущипнул розовый сосок, как бы наказывая за злодеяния. Электрический разряд боли пронзил её, она застонала; медовое удовольствие хлынуло мимо хлопка её трусиков и увлажнило внутренности бедер. Она застонала, когда сосед ущипнул другой сосок.

— Так я и знал. Тебе нравится! — Мистер Перкинс дышал с трудом. — С таким-то телом как у тебя, не могло быть иначе. А теперь на колени.

— Пожалуйста, я не хотела провоцировать вас. Пожалуйста, не дайте мне согрешить... — Амелия вздрогнула.

Он прервал её резким шлепком по спине. Она закричала от боли.

— Вот что получают плохие девочки, которые дразнят мужчин — их наказывают. — Он дважды шлепнул её, его рука болезненно жгла её ягодицы. — Делай, как я говорю, или будет больнее, — приказал он.

«Всегда слушайся взрослых, почитай отца своего и мать свою».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: