Поиск
У ВРАТ
Гряди. Закончено. Прими Голгофу снова.
Невеста скорбная восстала ото сна.
Дорога в терниях, — но нет пути иного,
В сосуде кровь твоя — испей ее до дна.
Вино отпенилось. Пшеница перезрела.
Последний гвоздь забит прилежною рукой.
Багровы облака. В полях царит покой.
Кресты позорные ждут мук твоих и тела.
Готово. В утренних туманах до рассвета
Перекликаются протяжно петухи.
Цветут шиповники. Свершается. И где-то
Уже предчувствием объяты пастухи.
СТРУГИ ЗАКАТНЫЕ
Вздыхают коровы, думают думу коровью,
В светлой печали молят о Божьем чуде, —
А в небе солнце истекает кровью,
Как отрубленная голова на голубом блюде.
Словно ласковые цветы, столпились овечки
Под мягкой грудью придорожной кручи,
А в вечернем небе тонкие свечки
Подпалили края у белоснежной тучи.
Ах ты, край мой родной, родина моя Россия,
Юродивая странница на стародревнем погосте,
Уж придет он к тебе, хоть во сне, твой Мессия,
Приголубит твои наболевшие кости.
Поклонится он живой твоей ране,
И расцветут просинью и багрянцем степи,
Изойдут колокольным звоном, а в тумане
Задрожат звезд золотые цепи.
Истомили тебя перелетные вьюги,
Иссекли твое сердце до крови снегами,
А теперь из закатов Господние струги
Выплывают, плывут облаком над лугами.
Всё ярче у небесных петухов позолота,
Все шире разлегается звездная дорога, —
То, раскрываясь настежь, солнечные ворота
Выпускают к тебе на землю Бога.
А когда б и погасли над лесом сполохи
Недорезанной предзакатной птицы, —
На тех стругах доплывут до Христа твои вздохи,
И самому Христу Русь приснится.
Тогда сойдет Иисус с престола заревого,
Тихонько придет на стародавнее кладбище
И, чтоб не лишить тебя последнего крова,
Станет таким же, как и ты, нищим.
Рядом с тобою, в темном притворе
Кладбищенской церкви будет долго молиться,
И простится тебе многое за твое горе,
А за грехи твои — и всё простится.
КРИНИЦА СВЕТЛАЯ
Есть там, на перекрестке, светлая криница,
Полная до сруба ключевой воды;
Я пойду к ней ночью, когда не спится,
Когда куются помыслы из лунной руды.
Сяду там под ветлами, что склонились низко,
Припадают головами до самой земли,
А над ними широкая синяя миска,
А в ней плавают звезды, как золотые корабли.
Я не знаю, говорил мне когда-то кто-то,
Что у такой же криницы ты явился вдове, —
Буду ждать, пока в небе не взойдет позолота
И роса не рассыплется бисером по траве.
Буду ждать, пока белые предутренние гуси
Не выбегут облаком на небесный луг;
Ты придешь ли ко мне, кроткий мой Иисусе,
На заре напиться из моих рук?
Ты приди ко мне странником, пастухом убогим,
С порванной котомкой на согнутой спине, —
Я омою слезами твои изрезанные ноги,
Буду охранять тебя в твоем светлом сне.
Заготовлю лучшие, самые душистые соты,
Выпрошу у соседей сладкого вина,
Приму, как утешение, тяготы и заботы —
Вся душа моя, Кроткий, тебе видна.
Я сижу на перекрестке у светлой криницы,
Меж ключей купается луна на дне,
По краям плещутся звездные плетеницы,
А там Иисус плывет в голубом челне.
На голове у него белые ромашки,
Ласковый привет цветет на розах губ, —
Да не дотянусь до его лунной рубашки
Через осклизлый криничный сруб.
МОЛЕНИЕ О ЧУДЕ
Знаю, мой Кроткий, в глубинах сосуда
Кровь твоя зреет в венок алый,
Но земля истомленная просит чуда
И в твою тайну верить устала.
Устала падать в черные пустоты,
Внимать одиноко звездному безмолвью
И бросать свои зовы извечные: «Кто ты,
Напоивший меня вместо вина кровью?»
Ты прости меня, Светлый, но это уж было,
Это чудом давно уже быть перестало —
Бег планеты, и погибших миров могилы,
И ожерелья из солнечного коралла.
И звездные кресты на синем своде,
Символы твоего распятья земного, —
Разве ты не видишь, что радость на исходе,
Что твои дети ждут иного?
Ждут ясного конца и простого начала,
Предугаданных дорог, видного кругозора,
Верного челна, испытанного причала
И чтоб обещанное свершилось скоро.
И чтоб не было загадок во всем твоем чертоге,
И ни намека, что где-то, за небом,
Плачет Бессмертье об ушедшем Боге
И о голубой тайне, что стала хлебом.
ГОЛГОФА МАЛЫХ
Как же мне не скорбеть, Господи, как же не плакать,
Что это деется на белом свете?
На дворе такой холод и такая сырая слякоть,
А там, на перекрестках, умирают дети.
Ты посмотри на них, на этих белоголовых,
С раскрытым взглядом и оцелованными волосами, —
Не ими ль ты тешился в земных своих ловах,
Не их ли усмешками и голосами?
На горнем небе такие чистые сполохи —
А тут, по канавам и полевым ухабам,
Алыми каплями расцветают чертополохи
И кланяются в ноги простоволосым бабам.
А те, безголосые, слушают, как большой овод
Звенит где-то над ухом про какое-то дело,
И глядят, как облупленный мокрой глиной обод
Перекатывается через маленькое неживое тело.
И добро б еще были они мученики или пророки,
Или какие разбойники — а то просто пташки,
Ласковые цветики, говорливые сороки,
Приодетые в материнские заплатанные рубашки.
Даже и не знают, что навсегда уходят
От журавлей и свистулек и грачиного крика;
В предсмертных сумерках всё еще котята бродят
И выглядывает заяц из-за смертного лика.
Как же мне не скорбеть, Господи, как же не плакать?
Распинают малых сих на сухой ржаной корке,
А они отдавали всю хлебную мякоть
Воробьиным стаям и мышиной норке.
Или это голгофа, каких еще не бывало,
Или ты создал все эти муки
Оттого, что своей уже недоставало,
Чтоб оправдать твои пригвожденные руки?
Иль, умирая с каждой этой смертью,
Ты и воскреснешь уже по-иному
И не закроешься больше звездной твердью
От цветов, расцветивших земную солому?
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: