Когда я, закончив биографию Гнейзенау, в январе 1881 г. был приглашен в Берлинский университет, моя первая лекция была посвящена войне 1866 г. Затем (летом 1881 г.) я читал "Историю военной организации и военного искусства времен возникновения феодализма".

Вводить в цикл моих лекций Древние века я еще не решался, так как недостаточно проработал эту эпоху по источникам; хотя я уже тогда чувствовал, что господствующее представление о римской тактике (ромбовидное построение - Quincux-Stellung) не может быть правильным; однако еще не мог предложить вместо него что-нибудь другое. Только спустя два года, летом 1883 г., я решился объявить цикл лекций "Общая история военной организации и военного искусства от Персидских войн до нашего времени". Этот цикл я прочел несколько раз. Кроме того, я читал лекции "О войне 1870 года", "Избранные главы из стратегии и тактики для историков", "Главные сражения Фридриха и Наполеона" и, наконец (зимой 1897/98 г.), "О связи между экономическим процветанием народов и их военной организацией и военными подвигами". Я напечатал историческое исследование по Персидским войнам, стратегии Перикла, о Фукидиде и Клеоне, о римской манипулярной тактике, о древнегерманском государстве и округе (Gau), о первом крестовом походе, о сражениях швейцарцев и бургундцев, об основах стратегии Фридриха и Наполеона; по моему совету ряд молодых ученых написал работы по самым различным периодам военной истории от Ганнибала до Наполеона.

 Из этих лекций и специальных работ и создался труд, I том которого я ныне выпускаю, обращаясь к читателям с настоятельной просьбой помнить во время чтения, что это только первый том и что лично для автора отправная точка находится не в этой эпохе, а в новейшей эпохе всемирной истории.

 Необходимой предпосылкой возможности моей работы была тщательная проработка и классификация доставляемого источниками материала с точки зрения филологической, антикварной и государственно-правовой, насколько это допускает современное состояние науки. Я здесь должен был бы назвать бесчисленных своих предшественников, если бы хотел перечислить всех, которые имеют право на мою благодарность в связи с выходом в свет моего труда, а что первым среди них стоит Моммзен - это настолько само собой разумеется, что мое уважение к нему скорее запрещает мне, чем заставляет меня упоминать о нем особо. Поэтому я ограничусь общим указанием на эту связь. Я хотел бы особо упомянуть только об одной книге, которая представляет, так сказать, умственную параллель к моему труду. Это - "Население греко-римского мира" Юлиуса Белоха (1886 г.), который так же, как я военное искусство, изучает на всем протяжении Древних веков статистику населения на основе не только филологического метода, но прежде всего - метода критики по существу, испытанного и заостренного в новейшее время. Чем больше я работал над этой книгой, тем больше я научился ценить ее. Если читатель найдет, что я сам стараюсь обосновать не только отдельные поправки к выводам Белоха, но и некоторые довольно значительные расхождения с ними, то я хочу здесь же отметить, что сам Белох считал такие расхождения и поправки вполне возможными. Но критическое расхождение по частному вопросу означает здесь для всего труда в основных его положениях согласие и подтверждение.

 Без предварительной работы Белоха многие разделы предлагаемого труда вряд ли могли бы быть написаны, так как вопрос о численности войск будет играть у меня такую роль, что можно было бы подумать, будто во всех моих исследованиях я исходил именно из нее. Но это совсем не так: наоборот, я могу сказать, что при исследовании каждого частного вопроса я, к своему удивлению, всегда приходил к вопросу о численности. Вероятно, важнейшим достижением всей книги явится - для следующих томов и для истории вообще - исправление прежнего представления о численном соотношении сил в войне Цезаря с галлами и все, вытекающее из этого; и я должен признаться, что этот вопрос я уяснил себе только при последней проработке. Исторический труд значит здесь так же мало, как логическое развитие идеи, обретенной в счастливый момент интуиции; но он основывается на развивающемся шаг за шагом эмпирическом исследовании; лишь медленно мысли освобождаются от глубоко вкоренившихся традиционных представлений.

 Я полагаю, что цель и пределы моего труда достаточно точно очерчены избранным заглавием. Я не претендую на то, что написал совершенно исчерпывающую "Историю военного искусства": для этого надо было бы включить в нее древности (Antiqui^ten), подробности строевого учения с командами, технику вооружения, выездки лошадей и ухода за ними, фортификацию, осадную войну и, наконец, все морское дело - предметы, о которых я либо не сумел бы сказать ничего нового, либо не имею достаточных познаний. Такая "История военного искусства" еще не написана, как и нет такой, которая могла бы служить практическим руководством. А что военная история представляет ценность и с этой точки зрения, этому приходится верить, так как это часто утверждали великие полководцы; в частности, Наполеон всегда требовал, чтобы тот, кто желает стать стратегом, изучал великие дела прошлого, а Клаузевиц считал идеалом - учить войне на одних исторических примерах. Но предлагаемый труд не задается столь высокими целями. Писать историю, которая могла бы дать что-нибудь для практических целей, - дело военных; мне самому такое направление ума не дано. Я только историк и хотел написать труд для любителей истории, пособие для историков в духе Леопольда Ранке.

Ганс Дельбрюк

4 июня 1900 г.

 История военного искусства есть одна из нитей в ткани всеобщей истории и начинается вместе с последней. Но изучению она лучше всего поддается не с момента появления из доисторического полумрака первых мало-мальски ясных очертаний; лучше всего начать исследование с момента появления исторических источников, дающих полное и ясное представление о событиях.

 Такой момент наступает для нас впервые лишь с эпохой Персидских войн. Зато, начиная с этого момента, мы можем с помощью непрерывного ряда свидетельств проследить эволюцию вплоть до наших дней, причем каждый последующий период способствует освещению всех предыдущих.

 Конечно, и для времени до Персидских войн нет недостатка в очень красноречивых источниках. В частности, для греков особенно богатый материал дает Гомер, для восточных же народов, равно как и для египтян, мы имеем исторические источники, которые на много веков и даже тысячелетий старше Гомера. Но все же эти свидетельства слишком скудны и не дают нам непосредственно полной и достоверной картины.

 Только опытный глаз историка, изощренный в исследовании явлений военного дела на основе объективной критики, сумеет по отдельным указаниям воссоздать цельную картину. Но в данном случае полнота опыта дается только самим изучением военной истории, т.е. более поздних ее периодов. Для первых шагов мы должны искать более твердой почвы, какую доставляют нам лишь показания современников. На их основе и с их помощью может выработаться объективный критический подход, необходимый для создания ясных представлений.

 Эти полученные таким путем представления впоследствии, может быть, прольют некоторый свет на предыдущие времена и рассеют окружающий их полумрак.

 Традиция Персидских войн в сущности тоже далеко еще не достоверна, переплетается с легендой, записана не подлинным современником, а лишь с изустных рассказов следующего поколения, так что Нибур оставил надежду извлечь из нее указания о подлинном ходе событий, - и если, несмотря на его предостережение, историки снова и снова преподносят нам под видом исторических фактов все подробности геродотова рассказа, то это лишь напрасное самообольщение.

 Но как бы скептически ни относиться к красочным рассказам отца историографии, они все же содержат в себе зерно истины, достаточное для задач истории военного искусства. Мы узнаем о тактических методах обоих войск, можем определить местность, где происходило то или иное сражение, и можем уяснить себе стратегическую обстановку. Таким образом, нам даны основные черты военного события, и эти основные черты дают в свою очередь вполне надежный критерий для суждения о легендарных подробностях предания.