Он положил трубку и одним глотком осушил бокал вина.

В десять часов тридцать две минуты следующего утра Романо проснулся от крика Энцо. Это был крик на высокой ноте, долгий, оглушительный и одновременно похожий на причитание старухи-плакальщицы. Энцо кричал и кричал без перерыва. Романо вскочил с постели, сорвал с крючка халат и босиком побежал вниз. Энцо сидел в инвалидном кресле посреди комнаты с лицом, залитым слезами. Его руки дергались и бились о подлокотники кресла, отчего содрогалось все тело.

Между тумбочкой у кушетки и телевизором стояли два карабинера. Романо уже несколько раз видел их в Амбре, но не знал, как их зовут. Оба молчали. Один время от времени покашливал, а другой все время прикусывал нижнюю губу и прищелкивал языком. Тереза прислонилась к окну, перебирая четки и еле слышно бормоча себе под нос «Аве Мария».

Романо похолодел от страха.

– Святая Мария, Богородица, молись за нас, грешных, ныне и в час нашей смерти… – бормотала Тереза.

– Что такое? Что случилось? – спросил Романо.

Один из карабинеров сделал шаг в его сторону и хотел что-то сказать, но крик Энцо был таким пронзительным, что говорить было просто невозможно.

– Прекрати! – заорал Романо.

Он схватил отчима за плечи и принялся трясти. Голова старика болталась из стороны в сторону. Казалось, он вот-вот сломает Энцо шею, но тот продолжал кричать. Просто вопль теперь доносился волнообразно, в такт грубым рывкам.

– Оставь его, – сказала Тереза. – Пусть он придет в себя.

В этот момент Энцо замолчал. Он сжался в кресле, лишь плечи его время от времени вздрагивали.

– Сара мертва, – сказала Тереза в наступившей тишине. – Ее нашли в Casa dйlia strega. Кто-то перерезал ей горло. И собаке тоже.

Романо растерянно посмотрел на мать.

– Не может быть…

– Да, так оно и есть. – Ни печали, ни ужаса по поводу случившегося в ее голосе не было.

– Синьор Симонетти… – начал старший из карабинеров, в душе проклиная этот день, уже принесший множество неприятностей и предвещающий кучу работы в будущем. – Синьор Симонетти, мне очень жаль, но…

Романо перебил его:

– Кто ее нашел? – На его щеках от возбуждения появились красные пятна.

– Один охотник. Охотник из Бучине. Он случайно оказался там, и ему показалось странным, что дверь дома распахнута настежь.

– Но что… – пробормотал Романо. – Я имею в виду, что он там искал? И кто это сделал? Кто мог перерезать горло женщине, которая не сделала ничего плохого ни одной живой душе?

Старший карабинер не помнил, чтобы он когда-либо попадал в такую ситуацию. А допрос вообще не был его сильной стороной. Лучше пусть этим занимается комиссарио, которому поручили вести дело. И тем не менее скрепя сердце он решился перейти в наступление:

– Синьор Симонетти, а где вы были сегодня ночью?

Романо не ответил. Он сел к столу и закрыл лицо руками. Тереза снова отвернулась к окну и посмотрела на улицу. Еще никто ничего не знал. На площади пока что не было ни одного человека.

Карабинеры поняли друг друга с одного взгляда: «Позже, не сейчас».

– Mi displace [5], – пробормотал младший и последовал за своим коллегой, который молча вышел из комнаты.

Еще пару минут Романо сидел не двигаясь, закрыв лицо руками. Потом поднял голову. Его глаза горели. Он встал, и только сейчас до него дошло, что он стоит босой, в одном купальном халате.

– А где Эди? – спросил он мать и провел руками по волосам.

– В кухне. Он вынул всю посуду из буфетов и моет ее. С восьми утра.

Романо кивнул.

– Свари мне крепкий кофе, мать, – попросил он и отправился наверх, чтобы умыться и одеться.

Энцо снова начал кричать.

– Несчастный дурак! – презрительно сказала Тереза и тоже вышла из комнаты, чтобы включить кофеварку в кухне.

Энцо был настолько занят собой и своей болью, что не услышал, что сказала жена.

Романо понадобилось всего несколько минут, чтобы почистить зубы, умыться ледяной водой и одеться.

– У тебя хорошо получается, – сказал он своему семнадцатилетнему сыну Эди, который сидел на полу, широко раздвинув ноги, толстый, как Будда, и складывал стопкой блюдца для компота. – Будь молодцом! Бабушка останется здесь, а я скоро вернусь.

Он одним глотком выпил эспрессо, который подала Тереза, кивнул ей в знак благодарности, налил прямо из-под крана стакан воды, выпил его и выскочил из дома.

– Где она? – спросил он карабинеров, которые стояли внизу и на все вопросы соседей давали осторожные уклончивые ответы.

– В доме. Трассологам нужно еще некоторое время. Идемте с нами.

Старший из карабинеров пошел вперед. Романо последовал за ними и сел в полицейский «дефендер». Он чувствовал на себе сверлящие взгляды соседей, когда вымытая до блеска полицейская машина отъезжала от дома.

Примерно через двадцать минут Романо стоял в дверном проеме спальни Casa dйlia strega и смотрел на тело своей жены. Ему не разрешили войти в комнату, чтобы не мешать работе следственной группы. Ему не понравилось, что специалисты-трассологи закрыли ей глаза, ощупали и обследовали все ее тело, заглянули под ее сиреневый халат и тщательно почистили ей ногти, сложив содержимое из-под ногтей в специальные маленькие пластиковые пакетики. Они залезали пальцами ей в рот и исследовали полость рта, вытаскивали ее язык и что-то записывали. Они не давали ей покоя, а Сара не могла защитить себя. Ее кожа была воскового цвета, а там, где не была испачкана кровью, – серой и бледной. Ее закрытые глаза глубоко запали в орбитах, а под ними были черные тени – тени, которых он не замечал, пока она была жива.

Сара… Это имя было воплощением всех его мечтаний, его тоски и его желания. И это было нехорошо – видеть ее сейчас в таком виде. Ему вдруг стало страшно, что он забудет, какой она была.

Это началось восемнадцать лет назад в Берлине. Романо работал тогда в одном итальянском ресторане в Шёнеберге. Всего лишь несколько дней назад он нашел себе небольшую, но достаточно просторную квартиру возле Клейст-парка, откуда мог ходить пешком до пиццерии, не тратя деньги ни на машину, ни на общественный транспорт. Квартира находилась на пятом этаже старого берлинского дома, потертый паркет на полу был весь в выбоинах, лепнина на потолке, перекрашенная и перештукатуренная бесчисленное количество раз, давно потеряла свои очертания, но Романо был счастлив, что нашел это жилье. Он экономил каждый пфенниг, чтобы поскорее вернуться в Италию, в родную деревню, и открыть там собственную тратторию. Для этого он работал по тринадцать-четырнадцать часов в сутки, но и это его не смущало, потому что друзей он не завел, а квартира ему нужна была, собственно, для того, чтобы было где выспаться или написать письма в Италию.

Однако сразу же после вселения он понял, что выспаться в новом жилье будет не так-то просто. В соседней квартире кричал ребенок. С утра до вечера и, конечно же, ночью. Если он не засыпал, измучившись, то обязательно вопил. Либо колотил столовыми ложками в стену или же крышками от кастрюль друг о друга.

Романо любил детей, однако через неделю, когда крик ребенка стал просто оглушительным, он не выдержал и нажал на звонок двери соседней квартиры. Там внезапно наступила тишина.

Дверь открыла молодая светловолосая женщина. Ее яркую красоту не портили даже прищуренные глаза, превратившиеся в узкие щелочки оттого, что в них попал дым от сигареты, торчавшей в уголке рта и уже почти догоревшей. На руках у нее сидел ребенок, которому на вид было года три, и по коротко остриженным волосам цвета льна было невозможно определить, мальчик это или девочка. Глаза у ребенка не были заплаканы, и он, крепко сжав губы, с интересом уставился на Романо.