— Похоже, ты не выспался, — сказал Варлам, обращаясь к Дато. — Коба считает, что вам нужно уходить…

— И уйдем! — бросил Коба таким тоном, словно угрожал кому-то.

— Что я могу посоветовать? В такое время ничего толкового не присоветуешь. Вы ребята умные и лучше знаете свое дело!

— Не там ищешь умных. Умные сейчас в городе, в тепле и сытости. Сидят и выпивают за помин души тех, кто погиб во время атаки! — сказал Коба.

— Я вам курицу сварил в дорогу, — сказал Варлам, и Дато понял, откуда доносился этот странный и в то же время такой знакомый запах. — Если кое-где на тушке попадется пух, не обессудьте: очки потерял, когда меня собирались расстрелять. Хотя, кажется, я уже говорил про это?

— Нет, не говорил, — сказал Дато.

— Да вот, потерял, — Варлам глянул на Кобу. Его беспокоило, что тот не в настроении. — Не знаю, как быть, но вам может пригодиться. Не хотел отдавать… не знаю… Говорят, черт в ней сидит…

— Ты о чем? — спросил Коба.

— Да о «лимонке». Отдам вам, а потом изведусь, не толкнул ли сдуру на неверный шаг. Но вы ребята толковые, потому все-таки отдам.

— Ты прав, мы действительно толковые ребята, — ответил Коба. — Будь спокоен, ты же видишь — оружие у нас и так есть, а один черт в «лимонке» мало что изменит… Но что правда, то правда, «лимонки» нам нужны, очень нужны, верно?

— Так! — подтвердил Дато.

— Дато знает цену «лимонкам». Дато волшебник «лимонок». Он только «лимонками» и действует. Дай ему вдоволь «лимонок», он тебе Бастилию возьмет. Не думай, что шучу, ей-богу!

Варлам ничего не ответил, взглянул на Дато и усмехнулся.

— Не веришь. А я, между прочим, сказал правду. Большинство столько лузги за жизнь не выплюнули, сколько «лимонок» бросил Дато. Могу поклясться…

— Верю, — сказал Варлам. — Но безоружный человек осторожней. Оружие просит, чтобы его использовали, больше того — требует, заставляет использовать.

— Ты прав, оружие — как женщина, а какая женщина не хочет быть использованной? — сказал Коба. — Именно так говорит Дато. Но за него не волнуйся. Дато знает, как обращаться с «лимонками». Он пока еще не проснулся, ему еще кажется, что он во сне.

— Совсем мне не кажется, что я во сне! — сказал Дато.

— Не слушай его, он спит, — сказал Коба.

— Корпус с насечками? — спросил Дато у Варлама.

— С насечками, — ответил тот.

— Ты смотри, начинает просыпаться, — ухмыляясь, сказал Коба. — Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

Как только двинулись в путь, настроение у Кобы улучшилось. Он шел впереди, Дато за ним, след в след — почему-то он никак не мог подавить в себе страха перед противопехотными минами.

Две деревни обошли стороной, третью прошли по проселочной. Так захотелось Кобе. На беду за ними увязались собаки. Для покинутой деревни их было слишком много. В душу закралось неприятное ощущение — уж не попали ли они в западню. Маленькие собаки злобной нахрапистостью превосходили матерых псов. Полдеревни прошли, отбиваясь от собак, а, оказавшись за околицей, бросились бежать и бежали до изнеможения.

— Я все боялся, что вместо камня запустишь в них «лимонку», — не удержался от подковырки Коба.

— Юмор укрепляет дух! — проворчал Дато. — Хватит, слыхали!

— Не дуйся, — сказал Коба. — Ведь только что мы вырвались из чудовищной зубастой пасти. Это-то хоть ты понимаешь?

— Ты прав! — согласился Дато. — В жизни не видел столько собак вместе.

Коба шагал по шоссе. Дато же, где это было возможно, переходил на обочину, выбирая грунт помягче, чтобы дать отдых ноющим ногам. Коба, как и Дато, был обут в «ботасы», но у него ноги не болели — он оказался выносливей приятеля. Одну за другой пересекли две ложбины. На них оказались чайные плантации. Ряды кустов примыкали к дороге. К этому времени из-за облаков выглянула луна.

— Ублюдочная луна. Сделала наконец одолжение и явила свой лик?! — сказал Коба и, помолчав, продекламировал: — Чай — эликсир жизни! Этому меня учили в детстве.

— Возможно, дождя и не будет, — пробормотал Дато, не обращая внимания на болтовню друга.

— Я, между прочим, кое-что припомнил насчет чая…

— Ага, с молодой кукурузой покончили. Теперь чай в программе?

— Нет! — сказал Коба. Во время ходьбы он энергично размахивал свободной от пулемета рукой. Амплитуда размаха то уменьшалась, то снова увеличивалась. Чем больше Дато уставал, тем больше его раздражала эта новая походка Кобы.

— Давай отдохнем, — сказал Коба.

— Лучше пройдем эту чайную плантацию. У меня такое чувство, что она никогда не кончится! — сказал Дато.

— Почему нигде не видно пункта приема чая?.. Во всех фильмах о чаеводах я видел такие пункты, да и отец рассказывал: на чайных плантациях всегда есть пункт приема. Почему именно на этой треклятой плантации его нету?

— Ну нет — и ладно, тебе-то какая забота!

— Отец рассказывал, как собирал в детстве чай и для увеличения веса на приемном пункте подкладывал в корзину камни. Почему-то всегда подчеркивал, что собирал чай босиком. Можно подумать, что ногами собирал. Интересно, в каком таком особом пункте мой отец сдавал чай, собранный босыми ногами, и чем он отличался от других!.. Аудитория внимает мне?

— Внимает, внимает! — ответил Дато.

— Я думаю, что на том свете чаю — залейся! Им отпаивают тех, кто на этом свете пьянствовал, — сказал Коба. — У Мамуки сейчас во фляге вместо коньяка — чай, и этой водицей беднягу накачивают. Помнишь, как ты стащил у него флягу с коньяком?

— Помню.

— Ну, он и взбесился!.. Не потому, говорит, злюсь, — объяснял майору, — что это твой личный подарок, а потому, что подарок увел. Майор насупился, покраснел. Чересчур вспыльчив был наш майор. Мамука тоже сделался вспыльчивым, как стал прикладываться… Да и ты всегда готов взъерепениться…

— Скажите пожалуйста! Ты у нас очень непробиваемый!

— Во! Как порох вспыхнул! И сейчас скажешь, что не вспыльчивый?

— Слушай, ты чего привязался?

— И не думал! Просто, когда ты злишься, забываешь о минах, вот я и злю тебя. По правде, я ведь тоже боюсь мин, только вида не показываю… Чтоб ты знал, Мамука тогда очень переживал, что поцапался с тобой. Мне сказал, что был уверен: флягу упер или ты, или Дато, а потому ему не следовало материться. Ругал себя сильно за несдержанность. Два дня просил помирить вас, а я отмахивался… Не сказал тебе тогда… А знаешь, что еще он мне сказал?.. Беда моя, говорит, в том, что если не выпью, опять подсяду на наркоту, потому лучше уж напиваться. Как думаешь, он и вправду взялся бы снова за наркотики?

— Не знаю.

— Если мы дойдем до города, то я приду туда импотентом, похоже, застудил все к херам: мочусь так часто, что ширинку не успеваю застегивать. Тебе-то эти проблемы нипочем: успел сделать парня. А я так и помру без сынишки. Покину этот мир, не оставив такого же кретина, как я… Как думаешь, чай для организма полезен?

— Еще как!

— Так я и знал! — сказал Коба. Настроение у него постепенно портилось. — Привал! — вдруг заорал он, сошел с дороги и взгромоздился на чайный куст. Чтобы поудобнее устроиться, долго и старательно приминал ветви своим задом. — Скажи на милость: есть ли разница, отчего ты в конце концов загнешься, от пули или от ходьбы! А?.. Ну да ладно, давай-ка лучше покурим!

Коба слез с чайного куста и присоседился к Дато, усевшемуся в междурядье. Закурили. Настроение у Кобы стало улучшаться. Докурив сигареты, друзья снова вскарабкались на кусты. Коба долго искал тот, который облюбовал для отдыха, злясь, что старательно примятые ветви так быстро распрямились. Снова начал возиться, сопел и ругался. Наконец нашел удобное положение и притих. Через некоторое время ему захотелось устроиться поудобнее и вытянуть ноги, но он тут же свалился с куста и оцарапал лицо. Коба решил выкурить еще одну сигарету, после чего они продолжили путь.

Посреди плантации наткнулись на свинью. Свинья мирно ковырялась рылом в земле. Судя по издаваемым ею звукам, она быстро справилась с тревогой, вызванной неожиданным появлением людей. Коба и Дато подошли к ней достаточно близко. Свинья подняла морду и замерла. Она как будто бы демонстративно не смотрела ни на одного из них, уставившись в пространство между приятелями. Затем дернула пятачком, как бы выражая свое недовольство, и опять уткнулась рылом в землю. Коба и Дато смотрели на свинью, наслаждаясь мирной картиной. Ее довольное похрюкивание действовало успокаивающе, Коба даже повеселел.