«Словно под колпаком, полным тумана. Вот где погребена моя надежда. Кажется, отцовские симптомы добрались до меня. Как заразная болезнь. Только у меня рак поразил не лимфатическую железу, а разум. И метастазы плодятся в моем рассудке».

Глубоко вздохнув, Виктор стал печатать.

Да, надежда еще осталась. Что однажды домработница объявит о посетителе, который отказался проходить в гостиную и ждет в прихожей. Этот мужчина будет обеими руками сжимать фуражку и молча посмотрит Виктору прямо в глаза. И он сразу все поймет. Еще до того, как служащий произнесет самые что ни на есть окончательные и безнадежные слова: «Мне очень жаль». Вот его надежда.

Изабель же каждый вечер молилась о противоположном. Он был в этом уверен, хотя и не понимал, откуда у нее берутся силы. Но где-то глубоко внутри ее жила вера. Она верила, что однажды, вернувшись с привычной прогулки, увидит на дорожке брошенный велосипед Жози. И, прежде чем она его поднимет, чтобы поставить на место, со стороны озера, смеясь, прибежит Жози. За руку с папой, здоровая и счастливая. «Что у нас на обед?» — крикнет она издалека. И все будет как раньше. А Изабель не удивится. И даже не спросит, где дочь провела все эти годы. Только погладит ее по золотистым с рыжеватым отливом волосам, которые станут еще длиннее. Она все воспримет как должное: возвращение дочери, воссоединение семьи. С тем же спокойствием, с каким сейчас принимала многолетнюю разлуку. Это была ее надежда, о которой Изабель никогда не говорила.

«Итак, я ответил на ваш вопрос?»

Виктор безучастно отметил, что вновь разговаривает сам с собой. Его воображаемым собеседником была на этот раз Ида фон Штрахвиц, редактор журнала, которой он послезавтра обещал послать первые ответы.

Ноутбук издал звук, напомнивший Виктору старую кофейную машину, — именно с таким звуком последние остатки воды выплескивались в фильтр. Пожалуй, лучше стереть последние строчки. Но, к своему изумлению, он обнаружил, что стирать нечего. За последние полчаса он написал одно-единственное предложение, которое было слабо связано с вопросом:

Больше ему ничего не удалось написать, потому что зазвонил телефон. Впервые за все время на Паркуме. Он невольно вздрогнул от непривычного громкого звука, разорвавшего тишину маленького дома. После четырех звонков он снял тяжелую трубку. Как и почти все в доме, этот черный дисковый телефон, стоявший на столике рядом с книжной полкой, достался ему от отца.

— Я вам не помешала?

Виктор мысленно застонал. Он предчувствовал, что это случится. Разом навалились вчерашнее головокружение и сегодняшние симптомы болезни.

— По-моему, мы с вами договорились.

— Да, — односложно ответила она.

— Вы же собирались сегодня утром уехать. Когда отходит ваш паром?

— Поэтому я вам и звоню. Я не могу уехать.

— Послушайте. — Виктор нервно поднял голову, впервые заметив по углам потолка паутину. — Мы вчера все обсудили. У вас сейчас спокойная фаза, так что вы без проблем можете вернуться в Берлин. Как приедете, немедленно идите к ван Друйзену, а я тем временем…

— Я не могу, — прервала его Анна, не повышая голоса. Виктор знал, что она сейчас скажет. — Паром отменили из-за непогоды. Я застряла на острове.

Он прекрасно понимал. Все было ясно по звуку ее голоса. Анна говорила так, будто самолично устроила грозу ради того, чтобы мешать его работе, мешать его прощанию с прошлым. Она, очевидно, хотела что-то ему рассказать. Что-то важное, ради чего она совершила непростое путешествие из Берлина на Паркум. Но почему-то она не рассказала это вчера. Виктор не знал, что это, но был уверен, что Анна не покинет остров, не облегчив душу. Поэтому ей необходимо прийти. Виктор помылся и переоделся. В ванной тремя глотками выпил стакан воды с аспирином. Он чувствовал тяжесть в глазах — безошибочный признак скорой головной боли. Может, и температуры. При таких симптомах Виктор обычно принимал две капсулы катадолона. Но от них клонило в сон, а Виктору казалось, что лучше не терять бдительность перед незваным гостем. Он чувствовал себя больным, но не уставшим, когда Синдбад ранним вечером настороженно зарычал у входной двери.

— Я пошла немного прогуляться и заметила свет у вас в гостиной, — с улыбкой объяснила Анна, когда Виктор открыл дверь.

Он нахмурился. Прогуляться?В такую погоду даже собаку никто не будет долго выгуливать. Обещанный ливень пока не начался, но уже накрапывало. Анна была одета совсем не для пеших прогулок в дождь: тонкий шерстяной костюм и туфли на каблуках. От поселка до его пляжного домика надо идти минут пятнадцать, причем по грязной дороге, однако на ее элегантных туфлях не заметно ни единого пятна. И у нее были сухие волосы, хотя Виктор не увидел в руках ни платка, ни зонтика.

— Я пришла некстати?

Виктор понял, что не успел еще ничего сказать, а лишь ошеломленно глядел на нее.

— Ну да, то есть я… — Он запнулся. — Простите, я себя не очень хорошо чувствую, наверное, простудился.

«И после рассказа Хальберштадта не особенно хочется пускать тебя в дом».

— Ой. — С ее лица пропала улыбка. — Мне так жаль.

Над морем сверкнула молния, осветив окрестности. Вскоре раздался раскат грома. Непогода подбиралась все ближе. Виктор рассердился. Теперь нельзя было захлопнуть дверь перед настырной гостьей. Из вежливости придется терпеть присутствие Анны, по крайней мере пока не пройдет первый ливень.

— Раз уж вы потрудились дойти до меня, давайте выпьем чаю, — неохотно предложил он.

Анна, не раздумывая, согласилась. Она снова улыбалась, как показалось Виктору, триумфально. Как ребенок, которому после долгого рева в магазине мама наконец покупает желанные сладости.

Она последовала за ним в каминную комнату, где оба заняли свои вчерашние места. Она села на диван, положив ногу на ногу. Он встал перед столом спиной к окну.

— Пожалуйста, чай там.

Взяв свою чашку, он указал ей на каминную полочку, где на подставке со свечкой стоял чайник.

— Спасибо. Может, позднее.

У Виктора совсем разболелось горло, и он отхлебнул большой глоток. «Ассам» с каждой чашкой горчил все больше.

— С вами все в порядке?

Опять тот же вопрос, что и вчера. Виктор очень злился, что она словно видит его насквозь. В конце концов, врач здесь он.

— Спасибо, все прекрасно.

— А почему же у вас такой свирепый вид, с тех пор как я пришла? Уж не злитесь ли вы на меня, доктор? Честное слово, я хотела сегодня сесть на паром. Но, к сожалению, все перевозки прекращены на неопределенное время.

— И никаких прогнозов?

— Не раньше чем через два дня. Если очень повезет, через сутки.

А если совсем не повезет, через неделю. Виктор однажды застрял здесь вот так вместе с отцом.

— Может, все-таки используем это время для нового сеанса терапии? — спросила она с мягкой улыбкой, и глазом не моргнув.

«Ей нужно от чего-то отделаться», — подумал Виктор.

— Вы ошибаетесь, полагая, что вчера у нас был сеанс терапии. Это была просто беседа. Вы для меня не пациентка. И шторм ничего не меняет.

— Отлично, тогда давайте продолжим нашу вчерашнюю беседу. Мне от нее стало гораздо лучше.

«Ей нужно от чего-то отделаться. И она от меня не отстанет, пока все не расскажет».

Виктор долго смотрел ей в глаза и кивнул, поняв, что первой она взгляд не отведет.

— Ну, хорошо…

«Закончим то, что мы вчера начали», — мысленно произнес он, когда Анна довольно откинулась на спинку кресла.

А потом она рассказала самую ужасную историю, какую Виктор когда-либо слышал.

— Над какой книгой вы сейчас работаете? — начиная беседу, спросил он. Он думал об этом еще сегодня при пробуждении.

«Кто следующим оживет в ваших кошмарах?»