Потому что все, кому я когда-либо доверилась, причиняли мне боль. Те, кому не доверяю, тоже причиняли мне боль. Все делают мне больно. Это предопределено. Дом за домом, приемные родители за приемными родителями. Я хотела им доверять, любить их, быть частью их семей, а они всегда возвращали меня, причиняли боль, предавали меня.

Поэтому не говорю ни слова. Просто целую его в ответ и надеюсь, что Адам сможет почувствовать мое сожаление и глубоко похороненные эмоции.

Но поцелуй не кончается. Адам отстраняется, его губы разлучаются с моими, его дыхание на моих губах. Он целует мою шею и грудь, и я хочу его снова, хотя знаю, что у меня было все, что могла физически выдержать.

Член утыкается мне в бедро. Я не могу не прикоснуться к нему, и, дотронувшись, не могу не ласкать изумительную длину. Удивление проносится сквозь меня от того, как Адам реагирует, и наблюдаю между нашими телами, как ствол оживает в моей руке.

Адам целует мне соски, а потом вздыхает и смотрит на меня.

— Что ты делаешь, Дез?

— Я не знаю.

— Опять? — Это предложение.

Качаю головой.

— Я не могу... я хочу, но... не могу. Это было... так долго и мне... все еще больно.

— Тогда что ты делаешь?

Могу только развести руками.

— Не знаю.

Адам не останавливает меня, а продолжает нависать надо мной, опираясь на руки и колени. Мы оба смотрим, как я поглаживаю член и возбуждаю его вновь. Адам смотрит, смотрю я, пока моя рука скользит назад и вперед вдоль его длины. Я потираю большим пальцем головку, и Адам вздрагивает. Я делаю это снова и снова, поглаживая и растирая конец. Он поднимает голову, и его глаза встречаются с моими.

Не знаю, зачем это делаю. Я бы предпочла, чтобы Адам был внутри меня, и полагаю, что он бы предпочел то же самое, но ни один из нас не предлагает этого. Адам не двигается, а я продолжаю поглаживать.

— Дез..., — его голос низкий и урчащий.

Я смотрю на него, и знаю, что все, что чувствую, отражается в моих глазах. Во мне борется желание сказать то, что он хочет от меня услышать, - что чувствую нашу связь, и не хочу, чтобы он уходил, хочу, чтобы это длилось вечно, что я хотела бы остановить время и побыть с ним еще несколько дней или недель, или месяцев, что хочу, чтобы это просто длилось, и длилось. Я знаю, что страх уже здесь со мной, и знаю, что Адам уезжает, как и я.

Я чувствую нас. Эта мысль готова сорваться с моих уст.

Адам выгибает спину и едва ощутимо двигается в моей хватке. Он уже близко. Я хочу увидеть все это. Его лицо напряжено, глаза прикрыты и томны.

Адам толкается в мою руку, и я ощущаю, как член утолщается и пульсирует в ладони. Я замедляю поглаживания и сжатия. Горло Адама хрипит, он напряжен. Обхватываю обеими руками его ствол и сдавливаю одной рукой возле основания, а другой - головку. Взгляд Адама останавливается на мне, и ни на секунду его не отводит, даже не моргает. Его рот открыт, и он, задыхаясь, двигается сейчас только бедрами.

— Дез...

Он хочет что-то сказать, но я не смогу соврать ему или не ответить, поэтому приподнимаюсь и целую, а потом Адам разрывает поцелуй, и мы оба смотрим, как он кончает. Белая струя выплескивается из него и попадает мне на живот. Он снова толкается, и еще одна горячая и обильная струя бьет из него и попадает мне на грудь. Я продолжаю поглаживать член, пока семя капает на мою кожу.

Так... много... спермы.

Мне нравится, как все выглядит на моей коже - его сперма на мне и то, что я приложила к этому руку.

Адам дрожит, глубоко втягивая воздух, пока я ласкаю одной рукой его длину еще пару раз, и чувствую, как еще несколько капель капают мне на живот. Затем Адам падает на кровать, задыхаясь.

— Господи, Дез.

— И снова все то же самое, — говорю я, используя его же собственную шутку.

Я оглядываю грудь и живот, рассматривая блестящие, белые потеки спермы Адама, охлаждающие кожу. Боже, я хотела бы остаться. Хочу, чтобы он остался. Хочу больше его. Не хочу быть такой закрытой и недоверчивой. Хочу рассказать ему о себе.

Чувствую, как Адам трогает татуировки, и слова уже готовы сорваться с языка…

Но он уезжает. Адам возвращается к голливудской жизни, и, если откроюсь сейчас, то все будет гораздо больнее.

Так что я встаю и направляюсь в ванную. Его семя стекает по телу, и мне интересно, должна ли я чувствовать хоть каплю стыда за то, что вытворяла с ним. Но мне не стыдно. Я включаю воду и становлюсь под душ пока вода ощущается еще обжигающе горячей.

И смываю его с себя.

Когда я выхожу из душа, Адам уже одет в темно-синие джинсы и черную футболку. Он протягивает мне чистые, сложенные иную футболку и спортивные шорты.

— Думаю, возможно, тебе лучше надеть эту одежду, а не платье.

В общем, спасает меня от позора. Просто ох*еть, какой тактичный. Черт бы его побрал. Я беру их, надеваю бюстгальтер и трусики, потом шорты и футболку. Он даже позволяет мне взять его спортивные сандалии вместо шпилек. Платье и туфли кладу в сумку. Затем мы идем в тишине к лифту и спускаемся в холл. Все устремляют на меня глаза, а потом отводят в сторону. Если и очевидно, что мы вместе провели ночь, то взгляды подтверждают это. Я не чувствую стыда. Только сожаление, что отношения ощущаются гораздо иными, когда на самом деле они никогда не могли бы стать больше, чем просто на одну ночь.

Конное такси уже ожидает. Адам помогает мне подняться и садится рядом. Потом протягивает стодолларовую купюру возчику.

— Еще столько же, если вы никого больше не возьмете.

— Без проблем, — говорит мужчина и щелкает вожжами. — Куда ехать?

Адам говорит ему мой адрес, и лошади начинают двигаться вперед.

Поездка долгая и напряженная. Ни один из нас не готов откровенно говорить, особенно на глазах у водителя такси. Мы останавливаемся у моего дома, Адам выходит, протягивает мне руку, помогая спуститься, и провожает до двери.

— Я уезжаю через пару часов, — говорит Адам. — Сразу, как только соберусь.

— Знаю.

Тишина.

— Дез.... послушай, — начинает он, затем вздыхает. Его пальцы касаются моего подбородка. — Знаешь, есть столько всего, что я хочу сказать тебе прямо сейчас, но даже не уверен, с чего начать.

— Это то, что всегда случается, Адам. — Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и чувствую, как сердце сжиматься, что это конец, и становится холодно. — Ты удивительный. Прошлая ночь была... и это утро... Боже. У меня даже нет слов.

Кажется, что Адам ведет борьбу с эмоциями, ища, что бы сказать. Он касается губами моих, но это холодное и бесстрастное прощание.

— Дай мне свой номер, — спрашивает Адам.

Какая ложь. Не холодная и бесстрастная. Я просто отказываюсь что-либо чувствовать.

Просто не могу смотреть на него.

— У меня нет номера. И у меня нет мобильного.

Он, кажется, озадачен этим.

— У тебя нет телефона?

Я качаю головой.

— Не-а. Какой смысл? Мне некуда звонить. Я вижу Рут каждый день, и этого... достаточно. К тому же, сотовые телефоны слишком дорогие.

— Тогда как же мне найти тебя?

— Боже, Адам..., — вздыхаю я.

Он выдыхает и отступает назад, принимая то, что его оттолкнули. Принимая и не злясь.

— Ладно, Дез. Я все понимаю. — Адам снова отступает назад в нерешительности, как будто ждет, что передумаю.

Но я молчу, и он потирает лицо рукой.

— Тогда, прощай, — говорит он слишком буднично.

— Прощай, Адам.

Сердце окончательно каменеет, когда он поворачивается и, не оглядываясь, забирается в экипаж.

Адам уехал, уехал давно. И это к лучшему. Но, боже, это отдается такой болью, которая никогда не перестанет болеть. У меня еще есть несколько дней на острове Макино перед отъездом, и я не могу дождаться, чтобы покинуть его. Просто хочется вернуться в Детройт, в школу и в ту дерьмовую жизнь, к которой привыкла.