— Что поделаешь, — рассмеялся собеседник, — у каждого из нас есть свои увлечения. Это так естественно. Но вернемся к Иссык-Кулю. В самом деле, почему оказались под водой жилища прежних обитателей побережья?
На этот счет имеется несколько суждений. Одни, например, высказывают предположение, что гибель и разорение городов и селений, остатки которых находят сейчас археологи на дне озера, — это результат нашествия орд Чингис-хана. А под водой они оказались вследствие того, что вскоре после нашествия уровень озера в силу каких-то причин повысился и затопил разрушенные селения.
Однако эта версия вызывает большие сомнения, так как в летописях о каком-либо разливе не упоминалось.
Еще менее убедительно звучит другая версия, согласно которой якобы происходило постепенное поднятие уровня воды в озере, которое повлекло за собой такой же постепенный уход жителей с насиженных мест. Но почему же в таком случае найденные остатки свидетельствуют о том, что люди покидали свои жилища в крайней спешке, бросая на месте все свое имущество?
Третье предположение, пожалуй, ближе всего к истине, хотя с уверенностью утверждать это пока еще рано.
Полагают, что затопление водами Иссык-Куля многочисленных селений, расположенных прежде на его берегах, связано с какой-то геологической катастрофой, тектоническими движениями, весьма характерными для района Тянь-Шаня. Они, должно быть, и привели к внезапному поднятию уровня озера со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Как видите, последняя версия в известной степени перекликается с рассказанной мною легендой. — Он замолчал и провел несколько раз рукой по волосам, приводя их в порядок.
— Все это захватывающе интересно, — задумчиво произнес я. — Какая удача, что мне довелось познакомиться с вами. И вы были так любезны… — Мой собеседник сделал протестующий жест. — Не обессудьте еще за один вопрос, который представляет для меня чрезвычайный интерес.
— С охотой отвечу, если смогу.
— Скажите, — продолжал я, — нет ли какой-либо связи между происхождением самого озера Иссык-Куль и происхождением его названия? Ведь, если я не ошибаюсь, Иссык-Куль в переводе с киргизского означает, кажется, не то Горячее, не то Теплое озеро?
— Совершенно верно, — последовал ответ. — Но должен сразу вас разочаровать. Насколько мне известно, никакой связи между происхождением озера и его названием не существует. Во всяком случае я нигде не слышал и не встречал в письменных источниках каких-либо намеков на такую связь. Упоминания об Иссык-Куле встречаются впервые у китайцев, которые его именовали Теплым морем — Же-хай. Если не ошибаюсь, это относится к первой половине VII века.
— А почему озеро получило такое название?
Он на мгновение задумался.
— На этот счет имеется два предположения. По мнению одних, название Теплое, данное ему еще в старину, объясняется тем, что оно, несмотря на низкие зимние температуры, не замерзает.
— А второе? — подхватил я.
— Второе? — засмеялся мой собеседник. — Нет уж, позвольте прежде задать вам в свою очередь вопрос.
— Извольте, — несколько растерянно произнес я.
— Скажите, слышали вы о том, что на Иссык-Куле есть курорты?
— Как же, разумеется, слышал.
— А знаете вы, благодаря чему они возникли и развились?
— Что-то слышал о лечебных источниках, — довольно неуверенно ответил я.
— Вот-вот, — обрадовался мой собеседник. — В них-то, как говорится, и собака зарыта. Источники эти не простые, а горячие. Он торжественно поднял указательный палец. — Успешно конкурируют с знаменитыми цхалтубскими. Радоновые ванны исключительной силы. — В голосе его слышалась нескрываемая гордость. — От этих-то горячих источников, бьющих на берегах озера, как утверждают некоторые, и название «горячее», столь вас заинтересовавшее.
Он встал с кресла и прошелся несколько раз по палубе. Затем остановился у поручней и сказал:
— Не знаю как вы, а я сильно проголодался. Не пойти ли нам перекусить?
Так закончился этот памятный разговор, приоткрывший мне тайны озера Иссык-Куль.
Город на Ангаре
Бесконечная сибирская тайга сплошной стеной встала за окнами, протягивая к поезду свои мохнатые темно-зеленые лапы.
Я лежал на верхней полке и, глядя в окно, вспоминал, как двенадцать лет назад впервые любовался этими местами по пути на Дальний Восток, куда перебрасывали нашу воинскую часть летом 1945 года.
Казалось, с тех пор ничего не изменилось. Но я знал, что где-то здесь за безмолвным строем таежных великанов бурлит жизнь: роются котлованы, скрежещут экскаваторы и бульдозеры, поют механические пилы, возводятся стены домов, корпуса заводов и фабрик. Хотелось раздвинуть руками стволы деревьев и хоть одним глазком посмотреть на все это…
Я ехал на одну из крупнейших сибирских строек. С каждым часом поезд все более приближался к конечной цели моей поездки — Братску. И не только я, все пассажиры вагона ехали в Братск, который, как могучий магнит, притягивал к себе людей со всех концов страны.
В вагоне было шумно. Отовсюду доносились взрывы смеха, громкий говор, лихой стук костяшек домино.
Подо мною расположилась небольшая компания: трое молодых парней, ехавших на строительство Братской ГЭС, командировочный из Министерства строительства электростанций, полный мужчина в очках, которые он поминутно поправлял растопыренными пальцами, да два братских «старожила», возвращавшихся из отпуска. Один из них был совсем еще молодой, второй — постарше, лет сорока пяти — пятидесяти. Они работали на разных участках: молодой — шофером на самосвале, тот, что постарше, — каменщиком, и познакомились только здесь, в вагоне, но уже чувствовали себя старыми приятелями, чуть ли не закадычными друзьями. Еще бы! Они пришли на Ангару в числе первых, их руками закладывался фундамент стройки! Это объединяло и роднило их.
Наблюдая в окно за стремительно мелькающими деревьями, я прислушивался к происходившему внизу разговору.
— Даа, — неторопливо говорил каменщик, значительно поглядывая на молодых ребят, — вот вы сейчас сидите в вагоне, покуриваете да природой здешней в окно любуетесь. И невдомек вам, что есть кругом места почище этих, красоты прямо-таки неописанной. Эх, — вздохнул он с сожалением, — многое бы отдал, чтобы еще разок поглядеть на них.
— Ты это о чем, Петрович? — полюбопытствовал Василий (так звали шофера самосвала), отвлекаясь от газеты, в чтение которой он было погрузился.
— Припомнилось мне, Вася, как в запрошлом году ехал я на машине из Тулуна в Братск. Вот где, хлопцы, красота! Век бы смотрел не нагляделся!
— Ааа… — безразлично протянул Василий. По его тону видно было, что ему чужды восторги товарища, и красóты природы не задевают чувствительных струн его души.
— Ааа! — передразнил его возмущенный каменщик. — Бесчувственное ты бревно после этого, Вася! Да ну тебя. Не обращайте, хлопцы, на него внимания. Лучше послушайте, что я вам скажу.
— А что это за Тулун? — с интересом спросил один из парней. — Это где-нибудь там, в глухой тайге? — Он неопределенно махнул рукой.
— Да нет же, зачем там. Тулун — железнодорожная станция, на магистрали стоит; от Тайшета, где нас отцеплять должны, почитай, километров триста будет, — разъяснил словоохотливый каменщик. — От него дорога на Братск есть, не ахти какая, но машины проходят.
Ну вот, значит, по делам и мне довелось по этому тракту прокатиться, бока пообмять. Едем это мы, а небо ясное, ветра никакого, тишина кругом необыкновенная, только машины наши тарахтят. А было это в начале февраля месяца. Снег чистый-чистый, аж глаза слепит. Справа река — Ия прозывается. Берега отлогие, лесом заросли, деревья стоят снегом припорошенные. Приволье, простор. Смотрю, значит, я вперед и по сторонам, любуюсь. И вдруг вижу такое… — Каменщик схватил спичечную коробку, положил ее на одеяло и стал наглядно показывать, как было дело. — Смекаете? Вот наша машина, — он прижал коробок рукой к одеялу, — а по обе стороны снег, — та же рука пригладила складки на одеяле, — а на снегу цветы. Такие махонькие цветочки, красные, словно наша гвоздика, и такими ровными рядками тянутся, как будто кто их специально высадил.