Она чувствовала, что Стив действительно хочет помочь ей. Его руки мягко обнимают ее, сердце в груди, к которой она сейчас приникла, бьется ровно, размеренно. Покой. Безопасность. И тепло. Ничего больше. Слезы потекли из глаз, но Луиза сморгнула их: она достаточно наплакалась.

— Ты прав, я из богатой семьи. У отца была не только своя фирма, но и множество акций разных компаний. Семья матери была не настолько обеспеченной, но тоже не бедствовала. Родители воспитывали нас с сестрой сами, а когда их не было рядом, за нами присматривала экономка или кто-нибудь из слуг.

— Ты сказала, тебе было семнадцать? Не такой уж ребенок, чтобы нуждаться в присмотре.

— Я тоже так думала. Но мама и папа очень беспокоились за нас. У многих их знакомых были проблемы с детьми — плохие компании, наркотики, ранние связи и все такое. Я не ставлю родителям в вину то, что они были сверх осторожны. Но в те времена нас с сестрой это возмущало, и мы выискивали разные пути, чтобы ускользнуть от опеки.

— Звучит логично.

Она попыталась поднять голову, но он удержал ее, поцеловав в висок. Луиза вздохнула.

— Не пойми меня неправильно. Родители любили меня…

— Любили? Почему в прошедшем времени?

Ей не хотелось рассказывать о разрыве с семьей. Это тоже было больно. Но она ведь решила рассказать «всю правду».

— Все прекратилось в одну ужасную ночь. Я сделала такое… Они очень рассердились на меня и до сих пор не простили. Мы поддерживаем отношения, но вряд ли сможем когда-нибудь снова быть близки.

— Расскажи мне, что случилось.

Твердо решив покончить со всем этим, она продолжила:

— Однажды вечером я ускользнула из дому, чтобы встретиться со своим парнем. Мы собирались наконец-то заняться любовью в парке перед домом. Можешь в это поверить? Весьма рискованное, волнующее свидание. Я чувствовала себя очень хитрой и совершенно взрослой… — Луиза опустила голову и тихонько рассмеялась, хотя все семь лет не вспоминала ту ночь иначе, как с ужасом. — Теперь-то я понимаю, какой маленькой и глупой была тогда.

— Ты была подростком, — сказал Стив без улыбки. — Большинство семнадцатилетних стремятся доказать родителям свою независимость и делают это исключительно по-дурацки. Я прекрасно тебя понимаю, потому что и сам таким был.

— В полночь он пришел к нашему особняку. Я вылезла из окна спальни на втором этаже, спустилась по дереву, и мы пошли. — Она машинально разгладила складку на юбке, не видя ничего вокруг и не желая видеть. — Пока нас не было, в доме начался пожар. Короткое замыкание или что-то в этом роде… К тому времени, как огонь охватил дом, все уже выскочили, только…

Рука Стива дрогнула. Он был пожарным и мог представить себе эту картину.

— А когда они увидели, что тебя нет во дворе, то подумали, будто ты все еще там, внутри, да?

— Да. — Она глубоко вздохнула, но легче ей не стало. — Мои родители были в ужасе. Мама и сестра метались по лужайке, обе рыдали. Папа пытался броситься обратно в дом. Он свалил двух пожарных, которые старались его удержать, и сдался только тогда, когда трое из них пошли внутрь вместо него. Ее начал бить озноб. Сердце пронзила боль — так же, как и тогда, в ту ночь, так же, как и всякий раз, когда она вспоминала об этом.

— Моя спальня была на втором этаже. Пока пожарные искали меня, пол провалился. Один из них… — Невидимая рука сжала ей горло, не давая говорить. Боже, как же она ненавидела себя!

— Из парка я услышала сирены. Они выли где-то совсем рядом с нашим домом, и я испугалась, что родители проснутся и заметят мое отсутствие. Поэтому я пошла домой…

Луиза со всхлипом перевела дыхание и продолжила:

— Один из пожарных упал вниз и оказался в ловушке. Он потерял сознание, а дым был такой густой, что они долго не могли найти его. К тому времени, как его вытащили, он сильно обгорел. — Она вытирала глаза, а слезы все текли и текли. — Он прожил еще три дня. Три дня… он, то приходил в сознание, то терял его… и все время испытывал боль…

Стив ничего не говорил, но у нее так звенело в ушах, что она все равно не услышала бы его. Она попыталась выровнять дыхание, но не смогла.

— Двое остальных тоже сильно пострадали. У них обгорели все руки… — Она высвободилась из объятий Стива, выпрямилась и взглянула ему в лицо. — Они возненавидели меня, конечно. И я их понимаю. А вдова того человека…

Тут Луиза, резко развернувшись, бросилась к окну. Она не могла больше говорить, да и сказать было нечего. Стояла, уставившись слепыми глазами в черноту за окном.

Стив оказался рядом. Он обхватил ее своими сильными руками, окружил со всех сторон своим теплом, своей заботой. Его объятие было настолько крепким, что она не смогла бы вырваться, даже если бы и захотела.

— Помолчи теперь, — сказал он.

Луиза покачала головой.

— Это было потом в новостях, — сказала она; слова вырывались помимо ее воли. — Мои плачущие родители, пожарные, уставшие, грязные и измученные, но не отступающие. Все это сняли телевизионщики. Мама, в ночной рубашке, с растрепанными волосами, плачущая сестра. И мой отец… обычно строгий и представительный человек… он словно сошел с ума, дрался с пожарными…

— Он хотел спасти свою дочь. Это понятно, Луиза.

— Я тоже есть на этой киносъемке. Я просто стою там — не в доме, нисколько не пострадавшая. Помада у меня размазалась, блузка застегнута кое-как, к одежде пристали травинки и… и всем было понятно, где я была и что делала. Мои родители были в шоке…

Стив развернул ее лицом к себе. Она не могла смотреть на него; отвернулась, достала платок, вытерла глаза. Когда же она наконец нашла в себе силы взглянуть на Стива и увидела боль и печаль в его глазах, ей захотелось умереть.

— Потом отец повез меня в больницу, чтобы я могла воочию увидеть тех двоих, которые выжили… — Все, что она видела там, будет вечно жить вместе с ней. Будет приходить к ней в воспоминаниях, будет снова возвращаться в снах. — Это было ужасно. Толпящиеся там пожарные, плачущие жены. И все смотрели на меня так, словно я сделала это нарочно.

— Нет, — спокойно сказал Стив, — не верю.

Увиденные тогда картины снова встали у Луизы перед глазами, и она сказала:

— Ты прав. — Она припомнила один инцидент. — Один из пожарных, тех, которые пошли внутрь из-за меня, Дональд Маккейн, сказал мне, что у него есть дочка моего возраста, что дети часто совершают ошибки и что он не винит меня и не хочет, чтобы я обвиняла себя. А еще, что я слишком хорошенькая, чтобы продолжать плакать.

Это воспоминание вызвало новый поток слез. Дональд Маккейн, необычный человек, герой, как и большинство пожарных, был покалечен — из-за нее, Луизы.

Стив коснулся ее волос.

— И он был прав. Мы знаем, чем рискуем на своей работе. Маккейн всего лишь делал то, что должен был делать.

— Он провел в больнице несколько недель, и шрамы останутся у него на всю жизнь. Он больше не пожарный. И тот, второй, тоже.

Слезы опять покатились по ее щекам. Стив своим платком принялся вытирать ей лицо.

— То, что произошло — злополучное стечение обстоятельств, — пробормотал он. — Несчастный случай. Тебе не стоит во всем обвинять себя.

Луиза не могла поверить своим ушам.

— Ты что, действительно так думаешь? А если бы ты был на моем месте? Если бы ты нарушил запреты родителей, убежал в парк, и кто-то умер из-за этого, что бы ты чувствовал?

— Я не могу ответить тебе, милая, потому что это случилось не со мной. — Он поцеловал ее в волосы над ухом, провел пальцами по виску. — Но я тоже делал ошибки — и на работе, и в жизни. Каждый делал — это свойственно всем людям. Мы должны не повторять одних и тех же ошибок и исправить то, что возможно.

— Я пыталась хоть что-то исправить.

— Нет, ты всего лишь зациклилась на своем чувстве вины. Это вовсе не одно и то же. — Она смутилась. Ей еще надо было это обдумать.

— Знаешь что? — сказал Стив. — Почему бы тебе не принять теплый душ? У тебя испачкалась и порвалась одежда, а макияж уже никуда не годится.