Геннадий ищет Костю. Вот он где, Костя, — стоит в сторонке с Сережей и Славкой и о чем-то перешептывается. Генка издали, красноречиво жестикулируя, изображает руками клещи: пора, мол, возвратить взятое. Но Костя, словно не замечая его, смущенно отводит глаза. Подойти поближе Генка не решается: он крепко запомнил Славкину угрозу и предпочитает не попадаться ему на глаза.

— Вон пошел Роман Петрович. Давайте догоним его и обо всем расскажем, — шепотом уговаривал Сережу Костя.

— Правда, Сережка, лучше рассказать, — поддерживает его Славка. — Влетит, конечно, за ночную вылазку, но что поделаешь…

— А про казенное имущество вы забыли? «Где, — спросит Роман Петрович, — взяли?» Конечно, Генка, возможно, и ветряк, но парень постарался, оказал нам услугу, а мы теперь что же, выдавать его станем? По-товарищески это будет?

Славка с Костей опускают головы.

— А мы скажем, что сами стащили, — вздыхая, решает Костя.

— А где? Где? Ведь ты, Костя, даже не знаешь, откуда Генка все это стащил. Теперь дед Захар обещал все уладить, а если дело дойдет до Романа Петровича, так он тоже молчать не станет: зачем ему перед начальником брать вину на себя? Тогда уж, хочешь не хочешь, а про Генку придется сказать… И потом — что, если Роман Петрович нам вообще не поверит? Скажет — померещилось. А чем мы докажем? Чем? Ведь доска оказалась на месте… Вон и дед Захар, на что уж доверчивый и добрый, и тот не поверил, даже рассердился. И выйдет, что мы не только нарушители дисциплины и предатели, но еще и лгуны. Станем посмешищем для всего лагеря!

Славка с Костей уныло умолкают. Стать посмешищем для всего лагеря — это уж слишком! Может, и действительно лучше промолчать?

— За дровяным сараем было темно… Может, и верно тебе только показалось? — нерешительно спрашивает Славка.

— Вот видишь, даже ты сомневаешься, а хочешь еще, чтобы Роман Петрович поверил!

— Да я не сомневаюсь… Только, как-то чудно оно получается…

— Знаете что? Давайте подождем Томку, — убедительно шепчет Костя. — Тогда все вместе и придумаем, что делать.

Сереже сейчас не до самолюбия: действительно, хорошо бы посоветоваться с решительной, предприимчивой подругой. А она вот-вот приедет.

— Славка, — закричал с веранды дежурный по живому уголку. — Можно кукушонка вчерашними макаронами кормить?

— Погоди, я сейчас приду!.. — откликнулся Славка. — Значит, условились: будем ждать Томку?

Сережа мрачно промолчал, и, не дождавшись ответа, Славка побежал на веранду, где нетерпеливо разевал клюв голодный кукушонок.

Роман Петрович задумчиво шагал из угла в угол.

В дверь постучали.

— Войдите!

В комнату вошел грустный, с перевязанной щекой завхоз.

— Что это с вами, Аникей Степаныч?

— Зуб окаянный замучил, — пожаловался тот. — Ходил только что в медпункт, там Галина Григорьевна уже щипцы кипятит — рвать собирается.

— Страшно?

— Страшно… — содрогнулся завхоз. — Будто смертушка моя приходит. Ну, авось жив останусь! Вот, Роман Петрович, подпишите эти документы.

Роман Петрович подписал бумаги и пожелал Аникею Степановичу поскорее избавиться от ненавистного зуба.

— Да, чуть не забыл, — обернулся уже с порога завхоз. — Не спал я этой ночью, и послышалось мне, уже перед рассветом, что ваши воспитанники по лагерю бродили.

— Кто именно? — насторожился Роман Петрович.

— Кто именно, не разобрал: в голове шмели жужжали от боли. Спросите лучше сторожа, мне и его голос послышался.

— Проверю. Спасибо, что сказали.

Немного погодя Роман Петрович вызвал сторожа.

Дед Захар учтиво поздоровался, старательно пригладил на голове черную, без проседи, копну волос и деликатно присел на краешек стула. Свой картуз он осторожно положил на край стола.

— Звали, товарищ начальник?

— Звал, Захар Иванович, Что у вас за шум был сегодня на рассвете?

— Когда? Так это же девчата ящериц испугались.

— Да нет, после того. Говорят, какие-то ребята по лагерю слонялись. Безобразие!

— Ребята? Что-то не припомню… A-а, выходили, правда, из спальни двое или трое — живот заболел, за ужином перестарались, — рассмеялся сторож. — Ну, посудачили со мной минутку и назад воротились. А так — не беспокойтесь, все было благополучно, можете на меня положиться.

— Ну что ж, тем лучше! Я не задерживаю вас больше, Захар Иванович.

Дед Захар встал и потянулся рукой за картузом.

— Какой странный у вас шрам на руке, — заметил Роман Петрович, присматриваясь к большой, поросшей рыжими волосками руке старика. — Точно подковка… Отчего он?

— Где? А, этот… да уж не упомню, откуда он взялся, — сторож быстро опустил руку с картузом вниз. — Мало ли шрамов за жизнь наживешь? Так я пойду, товарищ начальник.

Роман Петрович вынул из кармана портсигар, достал папироску и закурил.

— Прошу, Захар Иванович! Или вы махорочку предпочитаете?

— Да как сказать, — замялся сторож. — Решил бросить курить, товарищ начальник, и не соблазняйте лучше… — Чтобы не поддаться соблазну, дед Захар даже отступил к двери. — Ну, я пошел. А на моем дежурстве все было спокойно, не сомневайтесь.

Роман Петрович некоторое время неподвижно сидел за столом, устремив взгляд на дверь, которую тщательно прикрыл за собой сторож.

— Странно… очень странно… — взволнованно пробормотал он и вдруг решительно поднялся и быстро вышел из кабинета.

— Запрягай, Семен! — приказал он ездовому. — Сейчас в район поедем.

Сережа пригорюнившись сидел на лавочке. На коленях у него лежала раскрытая книжка, но ему не читалось.

На веранде, за перегородкой, Славка усердно песочил кого-то за лень и небрежность.

— Ну разве это свежая трава? Кого ты обманываешь? Какой заяц станет есть такую траву? А где гусеницы для кукушонка? Где гусеницы, я спрашиваю? Ты ведь дежурный по живому уголку и должен знать свои обязанности!

Хорошо Славке: он увлекся своей работой в живом уголке и больше ничто его не тревожит. А вот Сережу неотступно преследует воспоминание о ночном происшествии у Волчьего Колодца. За эти два дня он даже осунулся, и встревоженный Виктор Михайлович заставил мальчика пойти в медпункт и измерить температуру.

На лавочку, рядом с Сережей, опустился товарищ Орлов, гость Романа Петровича, который вчера приехал в лагерь. Этот невысокий, крепкий человек лет сорока, с моложавым, подвижным лицом и быстрым взглядом чуть лукавых карих глаз, был очень компанейским дядей. Он быстро перезнакомился со всеми взрослыми обитателями пионерлагеря, а с пионерами легко и просто подружился. Потому Сережа и не удивился, когда товарищ Орлов дружески хлопнул его по плечу и спросил:

— О чем закручинился, добрый молодец?

— Так, — безучастно ответил Сережа. — Не весело…

— Не весело? Вот те на! Чтобы такой боевой парень да грустил?

Сережа сковырнул с лавочки янтарную слезинку смолы и промолчал.

— Не знаю, не знаю, — продолжал товарищ Орлов. — Это уж мне, старому воробью, простительно и поскрипеть малость, да и то, как попал в ваше лесное царство, всю усталость как рукой сняло! Кстати, я слышал — вы к карнавалу готовитесь?

— Ага, к карнавалу, — вяло кивнул Сережа. Он даже к карнавалу утратил интерес.

— Так это же чудесно! Эх, был бы я твоим ровесником, смастерил бы себе такой костюм, что все вокруг от зависти закачались!

— Ну, я думаю, и так закачаются, — оживился наконец Сережа.

— Понимаю! — хитро подмигнул Сереже собеседник. — Какой же костюм ты себе придумал?

— Это пока секрет.

— О, что касается секретов, то на меня смело можешь положиться — я умею хранить чужие секреты. А любопытно было бы взглянуть: ведь я вечером уеду отсюда, и на карнавале мне не удастся побывать.