Роман Петрович остановился, его внимание привлек фанерный щит, прикрепленный над аркой. На белом фоне ярко алели большие буквы:

— ЛВАРД? — заинтересовался Роман Петрович. — Это еще что за новость такая? Ага, вот и объяснение.

Рядом, на толстом кленовом стволе, висел плакат:

Роман Петрович засмеялся. Молодцы! Попробуй после этого быть другим!

— Роман Петрович приехал!.. Роман Петрович, здравствуйте! — зашумели радостные голоса.

Окруженный голоногой, вихрастой ватагой, Роман Петрович окончательно забыл о своей неприятности и повеселел.

— Ну здорово, веселые, активные!

— работящие и дружные! — хором дополнили те.

— А это мы еще увидим. Что скажете хорошего?

Работящие и дружные в ответ повели своего начальника показывать оконченную без него спортплощадку — красу и гордость юных лагерных мастеров.

— Ого, да у вас тут настоящий спортивный городок! — восхитился Роман Петрович, по-хозяйски придирчиво осматривая оборудование площадки. — И впрямь — работящие!

Работящие с гордостью показали свежие мозоли на руках.

Потом начальника лагеря перехватил суетливый и всегда чем-то озабоченный завхоз.

— Роман Петрович, на чем же вы приехали? — жалобно заговорил он, сдвигая вместе смешные рыжеватые кустики бровей. — Почему телеграммку не ударили? Мы бы вас на станции подождали.

— Пустяки, я и пешком неплохо прошелся, — несколько криво усмехнулся Роман Петрович, здороваясь с завхозом. — Что у вас тут новенького, Аникей Степаныч?

— Да все по-старому. Вот разве — мягкий инвентарь сегодня со станции привез. Может, посмотрите?

Роман Петрович направился с завхозом на склад, заглянул на кухню, зашел в канцелярию и снова с головой окунулся в свою хлопотливую повседневную работу.

Вечером к нему неожиданно прибежал ночной сторож пионерлагеря, старенький Карп Данилович.

— Ой, товарищ начальник, несчастье у меня дома стряслось — пожар!

— Пожар? Что же сгорело?

— Хатенка моя обгорела… барахлишко, правда, все спасли. Вот какая беда!

— Действительно, беда. Как же это случилось, Карп Данилыч?

— А кто же его знает? Спал я после дежурства, а старуха в Кленовое, в аптеку, поплелась. Верно, соседские ребятишки баловались с огнем, ну и полыхнуло…

— А может, печка топилась?

— Да нет, печка холодная была. И, обратно же, поджечь никто не мог, врагов на селе у меня нет… Ребята, не иначе. Спасибо, хоть сам-то не сгорел — соседи сонного из хаты вытащили.

— Что ж делать будете, Карп Данилыч?

— Отстраивать надобно. Председатель колхоза обещает помочь. Вот пришел просить вас отпустить меня на время.

— Гм… что ж, придется, видно, на этот сезон подыскивать другого сторожа. Вы зайдите ко мне завтра с утра, потолкуем с Аникеем Степановичем: кое в чем и мы вам поможем.

— Спасибо, Роман Петрович. А пока кого найдете, наш ездовой Семен согласен посторожить, я с ним уже говорил.

Старик ушел.

Вторая неприятность в один день! Попробуй-ка теперь, накануне уборки хлебов, подыскать нового сторожа…

Вьются над костром багряные искры, кружатся и уносятся вместе с песней вверх…

Вожатый Виктор, студент второго курса педагогического института (собственно, тут, в лагере, он уже не Виктор, а Виктор Михайлович), двадцатилетний юноша со скуластым, простодушным, по-девичьи розовым лицом и такими мечтательными глазами, что их ему никогда не удается сделать строгими, загляделся на огонь. Сбор провели, любимые песни спеты, пора гасить костер, а жаль: уж очень хорош!

Вожатый с усилием отрывает от огня глаза и оглядывает тесный круг озаренных пламенем лиц. Вот член совета дружины, хозяйственная и распорядительная семиклассница Оля Барабаш, подперла русую, украшенную чебрецом головку и слушает, что ей нашептывает на ушко кудрявая, быстроглазая Иринка. С Олей просто и легко работать, а вот Иринка — та много забот причиняет своими затеями и капризами. Любит Иринка пошуметь, покомандовать, а всего больше любит похвастать своим богатейшим лагерным опытом: она, видите ли, в прошлом году ездила в Артек и теперь всякий разговор начинает словами: «А у нас в Артеке…»

Рядом с Иринкой зажмурился от огня горнист Гриць Колосок — ласковый, веселый мальчуган, общий любимец лагеря. Плечом на него навалился веснушчатый, как воробьиное яичко, Геннадий, по кличке Генка Ветряк. Этот всегда кричит, бренчит, за все хватается, и почти ничего до конца не доводит.

Смеется-заливается румяная толстушка Таня Фомина — любительница хорошо поесть. Подружки, желая скорее узнать, что ее так рассмешило, дергают Таню за рукав, от чего она еще сильнее хохочет.

А вот, чуть подальше, обхватив колени загорелыми руками, о чем-то задумался Сережа Дьяченко — ярый фантазер и сорвиголова. С этим, вероятно, еще придется хлебнуть горя!.. Сергей неохотно подчиняется размеренному режиму лагеря, терпеть не может никаких организованных мероприятий и вообще, кажется, смотрит на свое пребывание тут, как на какую-то наскучившую обязанность.

Рядом с Сережей прилегли его верные дружки: рассудительный, несколько неуклюжий на вид Слава и худенький, застенчивый Костя. И потому, что запевалой этой неразлучной тройки является горячий и порывистый Сережа, душа вожатого не знает покоя: трудно предугадать, на какую выходку может подбить Сережа своих друзей.

Вот, хитро поглядывая на Геннадия, уже что-то, видно, придумывает занозистый редактор лагерной газеты «Воинственный еж» рыженький шустрый Степа Волошин. Это смышленый парнишка, и «ЛВАРД» — его затея. Действительно, «веселые, активные, работящие и дружные» — как это чудесно! Но какие же они, эти «лвардовцы», разные и как нелегко подобрать ключик к каждому из них…

Виктор Михайлович невольно вздыхает, встряхивает головой и решительно подымается.

Пора на вечернюю линейку.

Каждый, кто отдыхал в пионерском лагере, знает, что такое «свободное время». Его предоставляют трижды в день: полчаса после завтрака, час перед обедом и час перед ужином, всего два с половиной часа. Золотое время, но его слишком мало даже для такого энергичного человека, как Сергей.

Прошла полная неделя, как он, Славка и Костя живут в пионерлагере, и приходится, глядя правде в глаза, признать: намерение, ради которого они очутились в лагере, потерпело крах. Нет, нет, в эти короткие «свободные часы» нечего и думать о том, чтобы незаметно спуститься в Волчий Колодец, хоть он теперь и совсем рядышком. А в другое время… когда? В семь утра Гриць Колосок сигналит в горн побудку, и все как ошпаренные вскакивают с коек, мчатся на зарядку, ужасно много едят (Славка явно начал толстеть). После обеда целых два часа (сказать только!) вынуждены спать. Кроме того, придумали всякие там беседы, экскурсии, кружки… Не жизнь, а сущая организованная мука: человек не может свободно, как того пожелает душа, распоряжаться собой. Эх, если бы не Волчий Колодец и не слово, данное Томке в прошлом году, Сережа, чего доброго, не вытерпел бы и дал стрекача домой.