Она снова вздохнула и, решив быть счастливой, выдавила из себя улыбку.

Река была полна прогулочными суденышками, хозяева которых решили провести день на воде. Безветренная и необычно теплая для этого времени года погода создавала прекрасные условия для того, чтобы половить рыбу, прокатиться или просто полежать на солнце, наслаждаясь жизнью. Глядя на водную гладь и другие лодки, Эбони наконец успокоилась. Неожиданно Алан резко повернул направо в узкую и малозаметную протоку.

Мгновенное тревожное чувство, вспыхнувшее в ней, показало, что ей не удалось окончательно освободиться от подозрений. Иначе почему ее так беспокоит то, что Алан ищет уединенное место, в котором их никто не сможет увидеть? Возможно даже, что они решат походить нагишом. Эбони не стыдилась своего тела и знала, что Алану нравится смотреть на нее.

Не будь смешной, злилась она на себя. Это уже начинает переходить всякие границы.

Вскоре после полудня они бросили якорь в маленькой, почти незаметной бухточке.

— Какое уединенное место, — заметила Эбони, оглядываясь вокруг и стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно.

Но она не была спокойна. Отсутствие других лодок и мертвая тишина вокруг действовали ей на нервы. Не улучшал настроения и вид спускающегося к самой воде густого девственного кустарника и торчащих по берегу темных обрывистых скал. Даже вода выглядела угрожающе холодной и зловеще глубокой. Легко можно было представить себе живущих в этих темно-зеленых глубинах чудовищ, ждущих, чтобы опутать своими щупальцами тех, кто неосторожно нарушил их покой. Она содрогнулась.

— Ты не замерзнешь?

От неожиданности Эбони вздрогнула, за спиной у нее возник Алан и крепко обнял за плечи.

— Теперь лучше? — хриплым шепотом сказал он ей на ухо, расстегивая пуговицы ее черно-белого полосатого купального халата. Под ловкими пальцами Алана халат вскоре распахнулся, и Эбони почувствовала, как участился ее пульс. Но одновременно с этим внутри нарастало чувство паники.

Ведь не собирается же он овладеть ею прямо здесь и сейчас же? Она представляла себе романтический обед на природе, бутылку вина, долгие и нежные любовные игры.

Халат уже лежал на палубе, а его горячие руки гуляли по ее телу, которое отвечало на их прикосновения. В конце концов, видит бог, оно не знало ничего другого, ничего, кроме вереницы яростных и страстных совокуплений. Никогда не знало нежного и любящего соединения. Никогда...

Когда она почувствовала, как набухают ее груди, как твердеющие соски натягивают кружево костюма, с губ ее сорвался страдальческий стон. А его руки уже ползли вниз по телу, он нашептывал ей на ухо грубые слова, слова, которые должны были внушать ей отвращение, но не внушали. Может быть, она уже не способна испытывать отвращение? Не способна испытывать ничего, кроме желания слиться с ним воедино?

Наверное так...

Закрыв глаза, Эбони откинулась назад и, прижавшись к телу Алана, полностью отдалась его воле. Она была как в тумане, как будто у нее не было ни костей, ни собственной воли.

— Ты все еще моя, не так ли? — прохрипел он, а его руки скользнули по кружеву костюма. Когда по пути вниз они задели отвердевшие соски, она задрожала всем телом. Он начал ласкать гладкую белоснежную кожу ее дрожащих бедер сначала снаружи, потом внутри. Будучи специалистом в области одежды, он быстро разобрался в назначении застежки и со стоном удовлетворения получил доступ к теплой и влажной плоти.

Эбони снова задрожала, потом положила голову к нему на плечо и еще плотнее закрыла веки.

— Ты должен прекратить, — простонала она после пары минут сладостной муки.

— Перестать? А, понимаю... тебе нужно нечто настоящее, просто необходимо. Ничто другое не может удовлетворить мою любимую Эбони.

К ее великому облегчению, он прекратил интимные ласки. Она плохо соображала. Сейчас, вероятно, он развернет ее, поцелует, и они начнут любить друг друга по-настоящему.

Вместо этого он сильной рукой обнял ее за пояс и держал так. Она слышала за спиной шуршание сбрасываемой одежды. А потом закинул ее руки за верхний поручень, подал бедра к себе и раздвинул ноги.

От того, что он выбрал позицию, которая исключала любую близость, кроме чисто физической, она почувствовала себя неловко. Но трудно ясно представить себе что-либо, когда ты уже на грани, когда каждое нервное окончание сладостно ноет в предвкушении момента соединения с любимым человеком.

И только когда Алан дрожащими руками задрал костюм к ее поясу, неловкость переросла в страх, и она ясно поняла, что это совокупление ничем не отличается от всех предыдущих.

Но он уже был внутри нее, все шло по старой, нахоженной дорожке.

Ее страх усилился. От сегодняшнего дня она ожидала не этого, совсем не этого. Думала, что они будут любить друг друга, действительно любить.

Теперь не оставалось никаких сомнений. Алан совсем не любит ее.

Тогда почему она позволяет ему так поступать с ней? Эбони была в панике. Почему она цепляется за поручень, почему, ненавидя, все-таки желает, чтобы он продолжал, все глубже, все сильнее, до тех пор пока уже не останется ни мыслей, ни даже ненависти к себе за то, что позволяет делать из себя безликое орудие для удовлетворения его похоти?

Прекрати это, говорила ей ее гордость. Ради бога, прекрати это...

Но только когда она увидела отражение своего распластанного тела в воде, оно начало подчиняться приказам мозга, и возбуждение спало так же быстро, как и пришло. Алан, должно быть, почувствовал это, потому что резко остановился и, подняв, крепко прижал ее к себе, все еще слитый с ней воедино. Она слышала его тяжелое и хриплое дыхание.

— Ты не со мной, в чем дело? — прошептал он прерывающимся голосом. — Почему, Эбони? Тебе всегда это нравилось, ты даже часто просила именно этого. Почему же сегодня ты не отвечаешь? — В его голосе звучала насмешка. — Обычно к этому времени ты бываешь уже вне себя. Скажи, в чем дело? Может быть, ты немного устала?

— Нет... я... — Рыдания помешали ей продолжить. — О, пожалуйста. Я... я больше так не хочу...

Но когда она попыталась освободиться, он легко и грубо притянул ее обратно. Его физическая сила не была для нее в новинку, но лишь теперь это превосходство всерьез напугало ее. Она ничего не могла противопоставить ему, а кричать было бесполезно. На ее стороне были только разум и его совесть.

— Я... я думала, что ты меня любишь, — горестно сказала она.

— Люблю.

— Но это же не любовь, — всхлипнула она.

— Разве? Ну что ж, если не так, то вот так. Так лучше?

— О боже, — заплакала она, когда он вновь начал ласкать ее, на этот раз нежнее, однако по-прежнему крепко держа ее одной рукой вокруг талии. И хотя в его нежных прикосновениях чувствовалась какая-то фальшь, в то же время они были коварно возбуждающими. Боже, почему он так хорошо знает ее тело? Это просто нечестно...

— Ну, — вкрадчиво спросил он, когда она задрожала от непрошенного наслаждения. — Ну как...

Рука с талии переместились на грудь, и ощущения стали еще острей. Соски от его ласк напряглись так, что начали болеть. Все ее тело начало болеть. Теперь она уже хотела, чтобы Алан снова нагнул ее над этими перилами и делал с нею что угодно, только бы дать наконец удовлетворение ее жаждущему телу. Она уже позабыла насмешливый тон, которым он только что говорил с ней.

Пока он вновь не заговорил таким же тоном:

— Я знал, что ты не сможешь сопротивляться долго, — сказал он с презрительным смешком.

Это неприкрытое презрение разогнало пелену, заслонившую гордость Эбони, и вновь заставило ее взглянуть в лицо правде. Он не любил ее. Предложение выйти за него замуж было обманом, и приглашение на уикэнд тоже. Он заманил ее, чтобы получить единственную вещь, которая ему от нее нужна...

Обида была настолько непереносима, что ее руки налились неизвестно откуда взявшейся силой — одним мощным движением она оттолкнула Алана от себя так, что он упал на палубу. Потом, даже не взглянув назад, она вскарабкалась на поручни и нырнула в темную глубину реки.