— Я, вот, не могу понять одного. Какой же ты к черту мужчина, если не умеешь делать самые простые вещи.

— Федя, — укоризненно произнесла Анюта.

Но Федя не обратил внимания на ее предупреждения.

— Ты даже наломать веток как следует не умеешь. Мало быть хорошим спортсменом, надо уметь все делать — и ветки ломать, и мотор автомобильный запускать.

Виктор скептически улыбнулся:

— Лекция? Или научный трактат? Ты что же член общества по распространению знаний? Лектор по путевке комсомола?

Анюта вдруг рассмеялась:

— А я боялась, что ящики наши полетят на землю. Когда тряхнуло нас на ухабе. Зазвенели бы тогда наши гитары и балалайки.

— А что вы везете? Что в этих ящиках? — заинтересовалась женщина.

— Я же говорю — балалайки и гитары. Набор инструментов для оркестра. Наша школа премию получила.

Виктор все время обиженно молчал и глядел на пешеходную тропку, которая тянулась вдоль дороги. Но тут он поднял глаза на Анюту, перевел взгляд на ящики. Федька думает, что человека можно измерять по тому, умеет ли он ломать ветки или вообще делать что-нибудь практическое. Этому же можно научиться, в конце концов! А вот играть… Для этого нужен талант. Конечно, они тоже будут тренькать на своих балалайках и мандолинах, но исполнить на рояле концерт Рахманинова… И он, придав своему голосу полнейшее безразличие, сказал:

— Вот ты смеешься надо мной, а если я тебе скажу. Хотя о себе говорить не принято. Я, например, играю на рояле, учусь в музыкальной школе.

Федя и Анюта переглянулись. Они даже не старались скрыть свое удивление и радость, которые можно было прочесть на их лицах. С тех пор, как несколько месяцев назад бережковских школьников премировали набором музыкальных инструментов, Федю волновала и мучила одна мысль — кто поможет им, кто научит их хотя бы музыкальной грамоте. Сам он, хотя и считался лучшим в Бережках балалаечником, нот не знал, играл только по слуху. И вдруг оказалось, что рядом, в спортивном лагере, живет парень, который учится в московской музыкальной школе! Теперь Федя готов был простить Витьке все, за что он его только что так разносил и чего никогда в другом случае не простил бы…

— Тогда слушай, друг, — с неожиданной робостью начал он. — Тогда ты для нас… Ты сможешь… Ты дашь нам несколько уроков? — И уже решительно закончил: — Возьмешься руководить нашим оркестром? А? Говори прямо.

В другое время Виктор, может быть, согласился бы им помочь. Но сейчас ему было не до того. Да он и не чувствовал себя вправе учить кого-то музыке, когда… Когда неизвестно еще, сам-то будет он музыкантом. И он неохотно протянул:

— Знаешь, времени нет у меня. В лагере большая нагрузка, целый день занят. Нет, не проси даже.

— Два раза в неделю. Ну, один раз, — продолжал упрашивать Федя. — Ведь хорошее дело сделаешь.

— Конечно, пришел бы к нам в школу, помог, — поддержала его Анюта.

— Ребята, не просите. Сказал — не могу, и все!

Федя и Анюта одновременно посмотрели на своего нового знакомого, и оба сразу же замолчали.

Так, не разговаривая, проехали еще несколько километров. Солнце скрылось за деревьями, и лес стал темнее и мрачнее.

Вдруг женщина приподнялась с ящика:

— Вот тут мне сходить. Постучите, пожалуйста.

Федя постучал по крышке кабины, машина остановилась, и женщина, взяв свой чемоданчик, слезла на землю.

Из кабины выскочила Женя. Стоя на подножке, она деланно плаксивым голосом протянула:

— Хочу к вам! Мне одной скучно. Примите меня?!

И, не дожидаясь ответа, тут же перебралась с подножки в кузов.

Поехали дальше. Отвернувшись в сторону, Федя молчал. Виктор некоторое время тоже молчал, сосредоточенно разглядывая свои ботинки, потом поднял голову и стал украдкой посматривать на спутниц, которые, как только тронулась машина, начали о чем-то вполголоса разговаривать.

Какие же они были разные! У Анюты синие глаза, взгляд задумчивый, даже грустный. Говорит тихо и спокойно, если и смеется, то сдержанно, скорее это улыбка, а не смех. Глаза Жени смотрят на все весело, а уж если она смеется, то громко и заразительно, и тогда лицо ее, лицо не очень красивой девочки, становится привлекательным.

Его размышления прервал громкий голос Жени:

— Ой, ребята, как же мне кушать хочется!

— У меня есть, — обрадовался Виктор возможности быть чем-то полезным своим новым знакомым. — У нас на обед котлеты были, я не ел, захватил с собой.

Он взял в руку чемоданчик. И тут же растерянно посмотрел на товарищей.

— Это не мой! У моего уголки отбиты, а тут совсем новые!

— А из больницы ты свой взял? — спросила Анюта.

— Свой…

— Тогда эта женщина перепутала! — воскликнула Женя. — Надо ее догнать.

Федя снова постучал. Из кабины высунулось сердитое лицо шофера.

— Григорий Павлович, — сказал Федя, — надо постоять немного. Женщина поменяла чемоданы, мы пойдем ее догонять.

— Еще что выдумали! Каждая минута на счету, сами знаете! А вы тут…

Виктор поднялся с ящика.

— Вот что, я один во всем виноват. Давайте, вы двигайте дальше, а я пойду за ней.

— Что ты, — встревожилась Анюта. — Больной ведь, только из больницы. Мы тебя не отпустим одного.

— Да я почти дома. — Виктор перенес ногу через борт. — Все равно скоро слезу, ведь не довезете же вы меня до самой моей палатки.

— Кажется, тут лагерь близко, — нерешительно проговорил Федя. — Да он не так уж болен. Как, Виктор, дойдешь?

— Дойду, не бойтесь. Два шага здесь.

Виктор вылез из машины.

— Смотри, — крикнула ему вслед Женя. — Догони ее — и прямо домой!

Уже начало смеркаться. Он шел быстрыми шагами. Прошел поворот, но женщины нигде не было. Очень скоро показались разбросанные на пригорке дома. Кое-где уже светились окна, заливисто лаяли собаки.

Где же искать владелицу чемодана? Не обходить же все дома или расспрашивать каждого встречного. А что, если открыть чемодан? Может, там есть документы, может, и адрес найдется…

Виктор присел на придорожный камень, положил чемоданчик на колени и нажал на замок…

То, что он увидел в чемоданчике, просто напугало его — в нем было несколько пар часов, одни часы были даже золотые, серебряный подстаканник, два золотых браслета, серебряный портсигар с золотыми монограммами, совсем новые женские лайковые перчатки, пачка сторублевок, с полдюжины золотых колец…

Эти очень дорогие вещи принадлежали, по-видимому, разным лицам. В том, что они краденые, он не сомневался. Как же поступить? Что делать? Конечно, надо сейчас же, не теряя ни минуты, бежать в лагерь, показать все Кольке и Леониду Васильевичу, а они пусть сообщат в милицию, куда следует.

Виктор запихнул вещи обратно в чемодан и попробовал закрыть его. Но крышка не прилегала плотно. Тогда он уложил вещи аккуратнее. Крышка по-прежнему не закрывалась.

Время шло, а он все еще сидел на камне и возился с проклятым чемоданом. Наконец сообразил — надо что-нибудь вынуть, тогда чемодан закроется. Быстро схватил лежавший поверх других вещей серебряный портсигар и засунул его в боковой карман.

Сквозь деревья видна была подымавшаяся из-за горизонта огромная багровая луна. В низине лежало легкое облако тумана, становилось прохладно. Виктор пошел по тропинке, рядом с шоссе.

Вдали показался дорожный столб. Виктор подошел к нему и прочел: «14 км». И вдруг услышал позади чей-то крик.

Он оглянулся — его догоняла женщина, которая недавно сошла с грузовика. В руках у нее был его чемоданчик.

Первой его мыслью было бежать в лагерь. И тут же он подумал, что, пожалуй, это бегство будет постыдным. Но — пустынная дорога, этот вечерний час, женщина, связанная, без сомнения, с преступным миром. И она, конечно, не одна, за деревьями ее сообщники. Убьют здесь, и никто не узнает. И ему снова захотелось бежать, бежать без оглядки. И снова стыд не позволил сделать это.

Женщина подошла ближе и, едва переводя дух, проговорила:

— Так торопилась, что все внутри горит… Дай отдышаться.