— За пауза. Я прошу больше не работать с нами пауза. Это мешает мой номер. Сколько?
Шура промолчал. Но паузу с ними он больше не работает. А была она очень смешная, и Тимошка во время паузы отдыхал.
Музыка
Нет, отдыхать Тимошке приходится редко. Есть у него в цирке одна отрада. С нетерпением ждёт Тимошка дня, когда по утрам у оркестра репетиция. И больше всего боится, чтобы в это утро Польди не занимал манежа.
— Господи! — молится Тимошка. — Пусть он уедет по делу!
Последнее время Польди действительно часто уезжал по делам.
— Я хлопотаю свой отъезд, — говорил он коменданту цирка Захарову. — У меня завтра репетиция будет позже.
Тимошка даже ночью просыпался: ну-ка Польди передумает — не поедет по делам.
Утром, когда Польди одевается, Тимошка старается ему угодить. Чистит башмаки, наводя суконкой такой глянец, что даже Польди говорит: «Очень карашо!»
Музыкантов ещё никого нет. Тимошка один пробирается в полутьме между пустыми стульями и усаживается в уголке. Польди ругает, а Шура хвалит его за музыку. И дирижёр в оркестре не ругается. Тимошка не мешает — сидит слушает. Закрыв глаза, слушает, как запевают скрипки, как глухо бьёт барабан, а потом вдруг трубы поведут мотив. «Вот, — думает Тимошка, — встать бы заместо дирижёра да взмахнуть палочкой! Я бы «Парад-антре» по-другому сыграл. Надо с самого начала — будто гром и гром, а потом, когда выйдет солнце, начинать веселье». И Тимошка вспоминает, как говорил дед, глядя на шарманку:
«Это не музыка. В ней нет души».
Тимошка, заглядывая внутрь шарманки, видел там медный вал да шипы.
«А оркестр! Оркестр! — говорил дед. — Он может играть всё!»
Тимошка, забывшись, не слышит, как приходит первая скрипка и, потирая озябшие руки, начинает своим дыханием согревать струны. Но вот весь оркестр в сборе.
До репетиции у оркестрантов идут разговоры: бранят кто большевиков, а кто бывших министров, которые довели Россию до такого хаоса. Рассказывают, что у кого-то ночью был обыск и что по карточкам будут давать вместо хлеба овёс. И, наконец, запоздавший контрабас сообщает новость:
— Говорят, кто-то из великих князей дал согласие взойти на престол!
— А он не опоздал — великий князь? — спрашивает первая скрипка.
— Попрошу, попрошу, — стучит палочкой дирижёр. — Начнём, господа!
На пюпитрах раскрываются ноты, и музыканты в шапках (а контрабас даже не снял шубы) рассаживаются по местам.
— Попрошу! — повторяет дирижёр.
И оркестр начинает играть весёлую полечку.
— Контрабас! Контрабас! — сердится дирижёр. Но контрабас врёт и во второй раз.
— Что с вами? Попрошу быть внимательным! — Дирижёрская палочка застывает в воздухе. — До-мифа! Фа-до!
И вдруг в наступившей тишине Тимошка поёт звонко всю музыкальную фразу.
— Прекрасно! — говорит дирижёр. — Но я попрошу тебя нам не мешать.
Бум! Бум! Бум! — гудит барабан; за контрабасом и скрипки берут верх, а Тимошка сидит молча, даже рот прикрыл ладонью, как бы опять не запеть.
Во время репетиции на манеже появляется комендант. Заломив папаху, он стоит под куполом в длинной кавалерийской шинели и слушает, как озябший оркестр исполняет весёлый галоп.
— Привезли дрова, товарищи!.. — говорит комендант, когда наступает пауза.
— Ну и что же? — спрашивает контрабас.
— Надо разгружать!
— Простите, что вы сказали? — Контрабас, перегнувшись через барьер, смотрит на коменданта с ухмылкой.
— Разгружать надо! — Комендант едва сдерживает ярость. — Суп сожрали, а дрова разгружать некому? Маркс сказал: «Кто не работает, тот не ест!»
Первая скрипка щёлкает замком футляра, вслед за ней встаёт барабан; поглядывая на остальных, поднимается флейта.
Дрова разгружают быстро. Даже контрабас принимает в разгрузке участие.
— Это скоро прекратится, — говорит он. — Большевики теперь больше недели не продержатся!
— Почему? — спрашивает его клоун Шура.
— Почему? — Контрабас удивлён. — Вы разве не слыхали, Александр Иванович? Великий князь…
— Я так много слышу, что не успеваю понять того, что говорят, — прерывает его клоун Шура и, нагнувшись, берётся за обледенелый кругляш, который никак не ухватишь.
— Обождите, Александр Иванович! — останавливает его комендант. — Тут помоложе вас имеются — не надорвутся. — И заботливо советует: — Вы идите, а то застудитесь.
Комендант поднимает кругляш и бросает его с размаху к поленнице.
— Сторонись! Зашибу! — кричит он. И уже про себя: — Князей ждут, дьяволы…
Клоун Шура
Вот уже тридцать лет, как клоун Шура спешит по утрам в цирк. А сегодня он вышел из дому совсем рано.
Шура идёт в цирк пешком. Трамваи нынче не ходят, идти далеко, а у Шуры на руках Фома.
— Ты, брат, тяжёлый, — говорит ему хозяин.
Фома закутан, чуть виднеется только его чёрный нос. Ему что — сидит себе, посиживает. А клоун Шура, добравшись до цирка, стал похож на снеговика. Совсем из сил выбился.
— Разрешите, я вас обмахну, — говорит швейцар Петрович, открывший ему дверь. — Ишь как вас облепило!..
Петрович помогает клоуну Шуре раздеться.
— Как добрались, Александр Иванович?
— На своих на двоих, — отвечает клоун Шура.
Он разворачивает одеяло, в которое укутан Фома.
Фома ворчит, ему не хочется вылезать из тепла.
— Не нежничай, видишь, мне тоже холодно, — говорит Шура.
Швейцар ставит перед клоуном Шурой на стол котелок.
— Вот, покушайте, пока горячий, — говорит он.
— Что это?
— Суп с пшеном, — отвечает торжественно Петрович. — Господам артистам теперь полагается. — И Петрович подаёт ложку.
— Чудесно! Конечно, поедим.
Клоун Шура без колпака и без грима совсем другой. Совсем не смешной. Он ест суп, подливает в блюдце Фоме.
Суп с пшеном. Одно название… И то хорошо. Хуже было, когда совсем ничего не было. Теперь в цирке новый комендант — товарищ Захаров. Его предшественник не выдержал: промучился неделю и ушёл на фронт. На прощание признался: «Боялся — рехнусь! Люди, звери… Ноев ковчег! И все голодные!..»
А Захаров — этот хозяйничает. Суп с пшеном — его завоевание.
— Кушайте, кушайте. — Швейцар смотрит на Фому и говорит подобострастно: — Великого ума животное. Дважды два — четыре. Три да два — пять! Великого ума!.. А косточка у него, Александр Иванович, уже старенькая.
— Ничего, мы ещё с ним поработаем. — Клоун Шура треплет Фому между ушей. — Поработаем, Фомушка?
А Фома виляет хвостом. Может, ещё дадут горячего супу?
— Тимми ещё не приходил? — спрашивает Александр Иванович.
— Здесь, — отвечает Петрович. И добавляет с явной неприязнью: — Охота вам, Александр Иванович, на всякую шантрапу тратить своё здоровье?
Александр Иванович отодвигает пустой котелок.
— Благодарю, — говорит он. И ещё раз повторяет: — Благодарю.
— Да вы не обижайтесь! Я так, к слову сказал, — говорит Петрович. — Вот господин Польди, тот…
— Прошу запомнить, — говорит тихо Александр Иванович, — господин Польди мне не указ. И я с господином Польди… — Александр Иванович, не договорив, берёт на руки Фому и идёт к двери своей гримёрной, рядом с которой слышится осторожный шорох.
— Чего осерчал? — недоумевает Петрович. — И было бы за что, а то из-за мальчишки, который лба перекрестить не умеет! Зря приваживает… — ворчит он, собирая со стола грязную посуду.
— Входи, Тимми, входи, — говорит Александр Иванович. — Где же ты вчера был?
— Мы с Карл Карлычем в бане были, — отвечает Тимоша. — Мы каждую пятницу в баню ходим.
Тимоша живёт с Польди в гостинице. Спит на пружинном диване. Тимошка на этом диване лишний раз повернуться боится, чтобы не разбудить Польди.