- Привет, - вздохнул Костя и вошел в квартиру. – Так почему?

 - Погоди-погоди. Оксана что, познакомила тебя с дочкой?!

  Выражение лица у подруги было крайне удивленным, даже пораженным, будто такой факт был в принципе невозможен.

 - Нет, я увидел их. Полчаса назад, когда они выходили гулять. Я ждал Оксану возле дома и…

 - Ты что следил за ней? – с улыбкой воскликнула Ангелина.

 - Нет, я просто хотел увидеться. На работе ее не было, а адреса я не знал, вот и караулил у подъезда.

 - А мне позвонить?

 - И ты бы дала номер квартиры? – хмыкнул Костя, на что Ангелина только виновато поджала губы.

 - Расскажи мне, в чем дело? Почему вы обе не упомянули о таком важном факте, как девочка? Может она вообще замужем?!

 - Нет! Как ты можешь думать, что мы тебя обманывали!

 - А как, по-вашему, это называется? – с укором спросил мужчина.

 - Недосказанность, - гордо задрав нос и улыбаясь, произнесла Ангелина и повела гостя на кухню. – На самом деле, - начиная варить кофе и придав голосу серьезности, продолжила девушка, - лично я не имела права об этом говорить. Ты сам должен понять, что это касается только вас с Оксаной.

 - Почему она молчала? Думала, я сбегу? Так, по-моему, изначально она этого и хотела. И проще было сразу сказать правду, если она считала меня слабаком.

 - Не в характере Оксаны прикрываться дочерью.

 - Тогда что? Не хотела вешать на меня чужого ребенка? Перекладывать ответственность? Так это не ей решать.

 - Не гони коней, - хмыкнул Ангелина. – У вас еще не те отношения, чтобы строить такие предположения. Я не думаю, зная ее, что у вас все зашло настолько далеко, чтобы думать о таком будущем.

 - Она отталкивает меня, не дает приблизиться.  Это связано с девочкой? – предположил Костя.

 - Да. С Надей. Но, опять-таки, я не могу рассказать тебе всего. Это не моя тайна.

 - Я узнал эту тайну.

 - Нет, все разгадки еще впереди.

 - Господи! Прямо тайны Мадридского Двора, - съязвил мужчина. – Когда это все кончится?

 - Как только захочет Оксана.

 - Ладно, хорошо. Я не буду настаивать. Но хотя бы расскажи мне как появилась Надя. Оксана была замужем?

 - Да, два года. Они со Славой поженились на последнем курсе. Через год Оксана забеременела. Они любили друг друга, и были счастливы, рады до безумия. Но вскоре после родов Слава подал на развод.

 - Он ее бросил!? С ребенком на руках?!

 - Не спеши его осуждать за это. Назовем его просто слабаком – он спасовал перед неприятностями.

 - Но каким боком это касается его жены и дочери? И что значит, не спеши осуждать?! Он отец, муж, и оставил свою семью на произвол судьбы? А как же любовь? Долг? Обязательства?

 - Это все сложно, и не мне рассказывать тебе всего. Если однажды Оксана поделится с тобой этой историей целиком, ты все поймешь. Могу сказать лишь то, что на месте Славы были многие мужчины, и многие поступили так же – ушли, сбежали и бросили. И лишь сильные смогли бы смириться.

 - Знаешь, я пришел к тебе за ответами, но у меня только больше вопросов возникло, - вздохнул мужчина.

 - Но ты же не отступишься? – улыбнулась Ангелина, хорошо зная друга.

  Эта его горячность, желание защитить Оксану, его терпение по отношению ко всей этой странной ситуации – все говорило в его пользу. Оксана действительно привлекла его, и была не просто увлечением, а чем-то серьезным. И он готов был ждать, не торопить и возможно даже принять.

 - Нет, не отступлю.

 - Но помнишь о чем я тебя предупреждала? Не давай никаких обещаний и уверений Оксане, пока не узнаешь всего. Не разбивай ей сердце.

 - Я помню, - серьезно кивнул Костя.

Глава 3

Оксана старательно удерживала на лице улыбку, когда вернувшись с прогулки кормила дочку, укладывала ее спать и читала сказку. Получалось плохо, но девочка ничего не замечала. Как не замечала пока многого. А вот ее мать видела все. И сейчас увиденное грозило вылиться в истерику. Напряжение сковывало мышцы лица, а все тело начинало мелко дрожать. Но Оксана не позволила ни слезинки скользнуть по своему лицу, пока не осталась наедине с собой  и своими ужасающими мыслями.

  Молодая женщина стояла под обжигающими струями воды, обхватив себя руками за плечи, и мерзла от внутреннего холода, сковывающего сознание и чувства. Перед глазами мелькало все, с чем она сегодня столкнулась. Это было не впервые, это повторялось раз за разом, но к этому не привыкнешь и не станешь игнорировать. Это каждый раз больно и ужасно. И кажется, что даже больней предыдущего.

  Оксане очень редко удавалось выбраться с дочкой на прогулку. В будние дни было уже поздно, когда она возвращалась с работы, и с дочкой гуляла Светлана Павловна. А в выходные Оксана просто хотела быть с Надей наедине: общаться, беседовать, играть и беситься. Но порой женщина ловила себя на мысли, что это желание – быть только вдвоем – обосновано лишь ее страхом выйти на улицу  и снова увидеть все то, что заставляло ее так переживать и страдать. Возможно, это было трусостью с ее стороны, но было выше ее сил.

  Вот и сегодня она очень не хотела никуда идти, но пообещала Наде прогулку. Да и не спрячешься от мира в четырех стенах, рано или поздно она все равно будет видеть подобное. Будет видеть, с какой жалостью на нее и ее дочь смотрят другие родители. Будет замечать старательно скрываемое презрение. Будет обращать внимание на противное любопытство, которое так откровенно демонстрируют некоторые люди, не имеющие понятия, что такое тактичность. Она будет с горечью смотреть, как многие родители в каком-то защитном жесте прижимают к себе своих детей, будто боясь того, что Надя заразит их, закрывают их собой или же моментально уходят подальше от них, отгораживаясь и спасаясь будто от проказы. Она будет осознавать в их глазах облегчение, что их минула такая беда. И она не имела права судить их за это. Она будет слышать шепотки за спиной, жалеющие ее, но вместе с тем такие обидные. И в этом шепоте для нее скрывается то отношение, которое люди часто имеют к таким детям, как ее дочь – считают проклятием. Да, возможно, это правильное слово – проклятие. Но оно не ее лично, не ее дочери. Это проклятие всего мира. И нельзя отгораживаться от таких вот проклятых, нельзя осуждать и презирать их за то, что они есть. Это, в первую очередь люди, дети. Это близкие кому-то и любимые. Это те, ради кого стоит жить и любить. Но все это не понять тому, кто не столкнулся лично. А что может тот, кто лишь видит это со стороны? Только бояться и жалеть.

  И вот это – жалость и страх – безумно угнетало Оксану. Это давило так, что не описать словами, вызывало в душе такую подавленность, что становилось физически плохо. По щекам текли слезы, а все тело билось в истерике. Это было мучительно осознавать, понимать, что все это направлено на тебя, на твою семью, на твою любимую дочь. И с ужасом, со страхом и паникой молодая женщина понимала, что рано или поздно это понимание придет и к Наде. Это сейчас, в силу возраста, особенностей болезни девочка еще не понимает происходящего. Не знает, почему некоторые родители вдруг подбегают к ней и уводят своих детей, не позволяя вместе играть. Не знает, отчего дети постарше смеются над ней или косо смотрят. Но ведь однажды она повзрослеет и поймет все это. Как она сможет жить с этой жалостью во взглядах окружающих? Как сможет быть счастливой и довольной, видя, что от нее шарахаются? И это было по-настоящему страшно. Страшно знать, что твой любимый человечек, твоя частичка почти наверняка будет одинока, что никто кроме тебя самой не даст ей той любви и заботы, на которую имеет право каждый человек. Можно было надеяться лишь на чудо. Но оно было так редко, что Оксана боялась в это верить. Что если ее ожидания и надежды не оправдаются? Что тогда будет с ее сердцем и душой, так болеющими за родного человека?

  Девушка провела под водой наверно около часа, прежде чем выплакалась и успокоилась. После истерики ощущалась слабость во всем теле, какая-то меланхолия и заторможенность. По пока этого никто не видит, она может себе позволить расклеиться. Никто не знает, как сильно и вот так тяжело Оксана переживает свою жизнь в последние пять лет. Никто не видит ее слез и отчаяния. Для всех она должна быть сильной и уверенной. Особенно для дочери. Она не хочет видеть жалость в глазах своих подчиненных, своей подруги, своей жалостливой няни. Да, тоску и грусть не спрячешь, как ни старайся, но вот такую слабость она не имела права выставлять напоказ, это касалось только лично ее, и никого больше.