Уже открывая дверь, Влад с удивлением понял, что родителей дома нет. Мама бы непременно закрылась на задвижку. Где-то загуляли старики… Очень кстати. Влад сбросил ботинки, отсыревшие носки и босиком прошлепал в комнату.

Пульт от телевизора он не нашел и долго возился с кнопками, переключая каналы. С каналами была какая-то чертовщина. Время детское, без десяти час, а повсюду только сетка. Выключив бесполезный ящик, Влад вышел на кухню, надеясь согреть чаю. И тут ему стало по-настоящему плохо.

На столе, прижатая хрустальной солонкой, лежала телеграмма: "Приезжаем восьмого апреля в тринадцать двадцать Гена встретит целую Лена".

Сначала Влад тупо вглядывался в прыгающие буквы. Потом прочел вслух:

— Гена встретит целую Лену.

Хмыкнул:

— Целую. Не частями. Очень мило с его стороны.

А потом до него дошло.

"Целую?" Это что, насмешка? Влад вцепился в край стола, чувствуя, как хмель уходит из головы, оставляя болезненную занозу.

С какой стати она шлет телеграммы его маме? С кем она приезжает? Откуда, черт возьми? Влад схватил сероватый казенный бланк: телеграмма была на его имя.

И тогда Влад сделал лучшее, что можно было придумать в такой ситуации. Он вернулся в комнату, достал из бара бутылку коньяку, налил себе полстакана и залпом выпил. А потом не раздеваясь рухнул на высокую, мягкую родительскую кровать.

Ресторан "Исидора" не спал. Похожая на мальчика певичка, сидя на высоком стуле, интимно шептала в микрофон. Старый клавишник посылал в зал электронные рулады. По сцене полз ядовито-розовый дым. Между столиков танцевала пара. Пожилой гражданин интеллигентной наружности безнаказанно тискал свою юную, но совершенно пьяную партнершу.

Все это плебейское безобразие мало волновало компанию, закрывшуюся в зале для особых посетителей. Сюда заглядывал только официант, и каждый раз у него на подносе был соблазнительно запотевший графин. Но люди, собравшиеся здесь, умели пить не теряя головы.

Семеро мужчин в хороших костюмах неторопливо, с достоинством, кутили. Обменивались короткими тостами, выпивали, крякали, закусывали черной икрой. Называли друг друга по-отчеству: Иваныч, Петрович, Валентиныч.

— Да ты чо, Иваныч! Чо я, виски не пробовал? По мне так дрянь. Все дрянь. Есть водка — и есть все остальное. Когда она в тебя эдакой холодной лягушенцией прыгает — это, Иваныч, уже не просто крепкий алкоголь. Это философия.

— Не, Валентиныч, не скажи. Тут важен момент. Иногда вечером откроешь балкон, зажжешь торшер, кино включишь про Джеймса Бонда. И если плеснуть вискаря на два пальца, а потом закурить сигару… Это, брат, тоже философия.

— Вражеская, заметь, философия… Эй, Иваныч! Да ты чо, Иваныч! Я ж шучу…

Его собеседник процедил сквозь зубы:

— Все нормально… Пойду подышу.

Он распахнул дверь в общий зал, на мгновение исчез в розовом дыму, обогнул танцующую пару. Пожилой гражданин топтался на месте, боясь разбудить партнершу, уронившую голову ему на плечо.

Майор госбезопасности Адольф Иванович Шелест вышел на крыльцо. Апрельская ночь была по-летнему теплой. Улица молчала, окна старого дома напротив были темны. Только в луже у поребрика рябили зеленые буквы — отражение ресторанной вывески.

Майор рванул карденовский галстук и выпростал шею из тугого воротника. В голове у него только что словно прорвало плотину, и теперь потоком неслись странные воспоминания о чужой, чудовищно чужой жизни. Под ногами майора разверзлась пучина безумия. Но майор устоял.

Он оценил ситуацию холодно и трезво. Итак, случилось то, к чему его готовили с раннего детства. Он выучил назубок инструкции, не веря до конца, что когда-нибудь придется их применить. И теперь его долг — соблюсти каждый параграф, каждую букву.

Майор Шелест поправил галстук и застегнул рубашку. Он посмотрел на часы — полночь наступила пятнадцать минут назад. Уже пятнадцать минут! Больше он не собирался терять ни секунды.

Той же ночью Аэлита проснулась в своей постели не одна. Она осторожно и брезгливо потянула одеяло. Худые плечи спящего недовольно поежились.

Господи, это же Енот! Аэлита зажала себе рот, чтобы не расхохотаться. Нет, господа, так не бывает. Не может вселенная перевернуться только для того, чтобы подложить ей в постель этого сопливого придурка. А потом смех прошел. Она машинально набросила одеяло обратно на спящего и закрыла глаза.

Она не спеша вспоминала, как впервые услышала о Сбое от отца. И как обрадовалась, узнав, что в этом скучном мире все-таки происходят чудеса. И как мучительно боролась со своим неверием, с тысячью сомнений и ежедневных разочарований. И как ждала, что в одну прекрасную ночь…

Теперь это случилось — а она не рада. Ведь раз Реальность изменилась, значит АМ не сработал. Ее детище, ее создание, подвел мамочку… Следующего шанса придется ждать сто лет, а может, и дольше. Нет, Монечка, конечно, ни при чем. Это она, тупоумная овца, что-то напортачила в командах. И теперь всю оставшуюся жизнь она будет искать эту ошибку, а что толку? Чтобы программа заработала, нужен Сбой. Теперь его, может быть, придется ждать двести лет…

Конечно, ее труды не пропадут. Во время следующего Сбоя АМ непременно сработает. Когда от нее останутся только кости, кто-то другой испытает оглушительное счастье. Но как обидно, как обидно… Аэлита тихо заскулила.

— Ты чего не спишь? — из-под одеяла высунулась лохматая голова Енота. Сонно покачиваясь, он уставился на Аэлиту. В его близоруких глазах появился благоговейный ужас. — Это произошло, да? И мы здесь… Мы с тобой, что ли…

Он потянулся к ней, но Аэлита резко ударила его по руке.

— Губу закатай! И вообще. Бери одеяло и проваливай на диван, на кухню. Дай мне подумать.

Енот шмыгнул носом, но возражать не посмел — сгреб в охапку одеяло и вышел из комнаты.

Аэлита уже и думать о нем забыла. Голая, с торжественным и строгим лицом она сидела на кровати. Апрельский месяц поливал серебром ее плечи. Тонкие пальцы подрагивали на простыне, словно перебирали клавиши. В голове выстраивались длинные алгоритмы.

Нет, малыш не мог подвести мамочку. Все команды введены правильно. АМ сработал, как только произошел Сбой. Но… Но сработал он совсем не так, как она планировала. И теперь она понятия не имеет, к чему это приведет.

8 апреля, суббота

Настенные часы показывали десять. Сквозь золотистую занавеску по комнате рассыпалось солнце. За окном весело звенели трамваи, у соседей играла музыка.

Влад блаженно потянулся и в последний раз зарылся лицом в прохладную подушку. Он не собирался долго валяться: сегодня возвращаются Лена с Анюткой, и у него полно дел.

Он мысленно сосчитал до трех и на счете "три" соскочил с кровати. Нырнул в солнечный свет, словно в теплое озеро, сделал несколько махов руками, пробежался на месте, дотянулся до кнопки радиоприемника.

— …трудовой ритм страны, — бодро сообщила диктор. — Сбор фисташковых орехов начали лесоводы Узбекистана. Хлеборобы Оренбуржья отправили в закрома страны первые тонны хлеба. Трудовая победа героев пятилетки…

Влад покрутил настройку, нашел музыкальную волну. Потом захватил гантели и вышел на балкон.

На дворе стояла весна. Ветки берез, протянутые в синеву, казались золотистыми. Детвора уже расчертила на классики сухой и чистый асфальт. Кое-где сквозь жирную черную землю проклюнулся зеленый ежик травы. Компания подростков с рюкзаками и гитарами прошагала к автобусной остановке. Воробьи чирикали взахлеб.

Отжимая гантель правой рукой, Влад с интересом следил за соседом. Тот намывал новенькую "десятку". Пшикал шампунем, тер тряпочкой, отходя, проверял, не осталось ли разводов. Ишь, облизывает, с добродушной завистью подумал Влад. Они с Леной только еще стояли в очереди на машину. Ничего, будет и на их улице праздник. Родители обещали помочь с гаражом…