Через несколько минут чистая уютная квартира имела такой вид, как будто в ней побывали грабители. Повсюду валялись одежда, обрывки газет, фарфоровые безделушки, которые так любила Ольга Павловна.

С собой брали только самое необходимое.

— Мы еще вернемся сюда? — спросил Сергей.

Мать не ответила. Перед уходом она вырвала из какой-то брошенной книги лист чистой бумаги и, написав на нем несколько слов, положила на стол под чернильницу. Мальчик догадался, что это — для отца, который мог заглянуть домой. Значит, уезжали отсюда совсем, даже не повидавшись с ним!..

В машине Сергею сразу же нашелся дорожный приятель. Это был вертлявый белобрысый парнишка лет тринадцати, Илья Самохин. Розовые веснушки сливались у него на щеках и приплюснутом переносье в большое расплывчатое пятно. Под носом они были темнее, от этого казалось, будто у Ильи на верхней губе проступали усики.

Пока женщины помогали грузить вещи соседке Пахомовых Людмиле Николаевне, мальчуганы устроились возле кабины.

— Бой идет! — с суровым выражением произнес Илья вполголоса, кивнув головой на запад.

Сережа прислушался. Бухало не только в стороне холмов, но и слева, и справа…

— Наши пушки бьют, — со значительным видом уточнил он. — Там мой папа.

— И мой. — Илья с неудовольствием покосился на стоящую возле борта высокою костлявую женщину с такими же, как у него, светло-голубыми глазами и вылинявшими пятнами веснушек на лице.

— Если бы не мама, я бы тоже там был. А то — хотел, так она давай замахиваться, кричать как на маленького.

И уже в самое ухо шепнул новому приятелю:

— Все равно сбегу туда! Хочешь — вместе?..

Сережа вздохнул, вспомнив свою недавнюю вылазку на велосипеде.

— Нельзя. На кого же мы их бросим? Все-таки женщины, — качнул он головой в сторону матерей.

Когда выехали за город, шофер, высунув голову из кабины, предупредил:

— Внимательно наблюдайте за воздухом. Как покажутся самолеты — докладывайте.

Докладывать пришлось очень часто, немецкие бомбардировщики то и дело появлялись в небе. Шофер останавливал машину, женщины с детьми бежали в ближайшие кусты. Мальчикам это очень нравилось. Все точь-в-точь, как на фронте: тревоги, опасности, маскировка от противника, И оба немножко даже сожалели, что фашисты ни разу не бросили в их сторону бомбы, а то бы они показали, как ведут себя под бомбежкой настоящие мужчины.

Во время такой остановки мимо промчался еще грузовик с семьями военнослужащих. Сережа заметил на нем двух девочек-подростков. Одна из них смуглолицая, с длинными, темными косами, приветливо помахала им рукой. Другая, подстриженная по-мальчишески, с растрепанными рыжеватыми кудряшками, торчащими в разные стороны, показала язык.

Илья погрозил ей кулаком. Оказалось, что он знал обеих. Язык показала Вера Семенова, «задира» и «ябеда», по решительному определению Ильи. Подругу ее звали Инной, с ней он был знаком меньше.

Дорогой их грузовики сблизились, но поговорить с девочками в тот день не удалось.

Поздно вечером, когда совсем стемнело, въехали в латвийский город Яунспилс. Отсюда предполагалось эвакуироваться дальше поездом. Грузовики подкатили к железнодорожной станции. Вокзальная сутолока завертела Ольгу Павловну с Сережей, едва они выбрались на перрон. В товарные поезда спешно грузились воинские части. По путям в темноте бегали военные, кто налегке, кто сгибаясь под тяжестью ящиков и тюков. В одном месте с платформы сбрасывали железные листы и болванки. Рядом по гибким доскам тащили в вагоны упирающихся лошадей.

Гремело железо. Гудели паровозы. Шумели и суетились люди.

На том месте, где должен был находиться эшелон для эвакуирующихся, сейчас уже стоял бронепоезд. Куда перевели состав с гражданским населением, никто не знал.

Пока искали поезд, из всех дорожных спутниц возле Ольги Павловны удержалась только мать Ильи, Мария Ильинична, и то, наверное, лишь потому, что Сергей с Ильей не выпускали рук друг друга. Сложив вещи возле поваленной решетки, Ольга Павловна отправилась было на поиски одна. Но не успела она сделать несколько шагов, как протяжно застонала и завыла сирена.

— Воздух!.. Тревога!.. — понеслось в темноте, — Очистить территорию вокзала!

Из вагонов выскакивали красноармейцы. Поправляя гремевшее на ходу снаряжение, они бежали прочь от железной дороги. В ночном небе возник знакомый неровный гул. Он надвигался, как невидимая лавина, и был куда страшнее, чем днем.

Женщины с мальчиками выбрались на глухую извилистую улицу. Уже позади остался топот солдатских ботинок, не слышно было зычных командирских голосов, а они все неслись мимо высоких заборов и темных, словно покинутых, домов с закрытыми ставнями. Несмотря на неприятный холодок страха в груди, ребята храбрились. Обоим такое бегство казалось проявлением трусости и малодушия. Но когда они попробовали остановиться, матери так прикрикнули на них, что поневоле пришлось следовать дальше.

Самолеты как будто начали удаляться.

Внезапно, сзади, красной искрой брызнула вверх сигнальная ракета. Сверкающая точка прочертила крутую огненную дугу; на самой вершине этой дуги она задержалась на мгновение, словно высматривая что-то своим одиноким кровавым глазом, — высмотрела и стала падать все быстрей и быстрей и, наконец, скрылась за крышами… Густая тревожная тьма вновь захлестнула улицу.

Мальчики и женщины прижались между каменными столбами ворот.

— Неужели фашист пробрался, сигнал подает? — прошептал Илья.

— Один — не страшно! — отозвался Сережа. — Сейчас поймают.

Зыбкая красноватая муть снова покрыла мостовую. На этот раз ракета вспыхнула значительно дальше, чем предыдущая.

— Опять!.. Смотрите!.. — взволнованно крикнул Илья; не успела Мария Ильинична схватить его за руку, как он выскочил из-под арки ворот, чтобы лучше видеть.

— Ой, сколько их!..

Вдруг сверху ударил пронзительный голубоватый свет, как будто беззвучно взорвалось небо. Вспыхнул стертый булыжник под ногами, каменная ограда напротив и липы над ней — все белое, словно покрытое инеем. Два ослепительных фонаря висели на парашютах над городом. Стало так светло, что можно было прочесть строчки военного приказа на ближнем столбе. Но свет был какой-то холодный, ядовитый, лишенный жизни и красок. Тени от предметов ложились густые, черные; их граненые глыбы медленно росли и загромождали улицу.

Громовые удары бомб меньше пугали Сережу, чем этот противный, предательский свет, обнаживший город. Впрочем, бомбили железную дорогу, от которой матери увели их довольно далеко.

Налет продолжался недолго. Минут через пятнадцать — двадцать смолк над головами рокот моторов и потухли ракеты. Однако тревога не покидала спутников. В стороне железнодорожной станции и в двух местах за городом занимались пожары.

Сережа как-то по-особому ясно понял сейчас, что враги — не где-то там далеко, на фронте, а здесь, рядом. Может быть, фашисты притаились за соседним углом или забором. Хотелось скорей вернуться туда, где были свои люди.

Переждав еще некоторое время, они осторожно двинулись к вокзалу.

Только когда им встретился взвод бойцов, спешивших куда-то, Илья и Сережа обрели дар речи.

Улица, по которой они возвращались, увела их немного в сторону от вокзала. Ребята выглянули из-за последнего дома и остановились, пораженные невиданным зрелищем. Метрах в трехстах от них ярко пылал товарный поезд. Огненные языки с глухим низким шумом лизали бока вагонов. Доносились слабые крики, треск ломаемого дерева.

Сережу удивило, что людей там мало, да и те бежали не к огню, чтобы потушить его, а от огня, в темноту. Не успел он поделиться этой мыслью со своими спутниками, как остро, гигантскими белыми иглами сверкнуло пламя и ахнул взрыв. Снопы искр взметнулись в низкое черное небо и подбросили его. Несколько горящих головней пролетело через улицу.

— В вагонах боеприпасы! Назад! — крикнула Мария Ильинична.