Люк сжал голову руками.

Впиться зубами в губы, так, чтобы до крови, чтобы ощущался ее соленый вкус. Отнять руки от висков и в ладонь воткнуть ногти.

Мечтать об отце, каждый день ждать, что он появится. Верить вопреки всему, что он жив.

Мечтать быть похожим на него.

Как глупо.

Откуда Люк знал, каким нужно быть? По скупым словам дяди? Бред.

Придумал себе мечту, а теперь – больно. Больно оттого, что все оказалось не таким.

В первую очередь – отец был жив.

Парадокс: ты мечтал его воскресить, а сейчас сожалеешь, что он не мертв? Что он не обычный пилот?

Когда разбивается пластик, стекло – можно пораниться и сильно. Это понимаешь быстро и еще в раннем детстве. Но о разбитую мечту, мечту, пронизывающую все годы его жизни – и теперь разрывающую напополам – пораниться еще проще. Просто потому, что у тебя не выработано никакого иммунитета. Больнее... много больнее... кто же знал, что это куда болезненнее обычного пореза...

И вся горечь обрушивалась на того, кто был наиболее дорог в выдуманном мире. В его мире. На отца, которого он считал другом Энекина.

«Он не открыл мне правды. Потому что ему не нужен сын, не нужен: я? похоже, так и есть. Столько лет прошло. Почему он не приехал раньше? Разве не поэтому? Что я жду от него? Любви? Как можно ее ждать? Она либо есть, либо нет.

Нужен ли я ему? Видимо, нет.

Он мог бы сказать правду. Я бы понял. Да, мне бы было больно. Да... возможно, я бы возненавидел..., но понял. Ненужность – это просто. А маскарад... может, он тоже боялся, может – именно ненависти... но то, что случилось – выглядит насмешкой. Разве он мог считать, что ВОТ так – будет легче?..»

Часы показывали семь утра по общегалактическому. Док наверняка уже проснулся...

От разбора документов Зейна Линнарда отвлекло ощущение взгляда, сверлящего спину. Врач, прежде чем подняться, медленно обернулся: в дверях стоял Люк Скайуокер. Причем в таком виде! Доктору сразу расхотелось спрашивать, зачем он пришел... и интересоваться, отчего не сработал звуковой сигнал на открывание створок.

- Почему вы мне не сказали? – спросил юноша каким-то чужим, хриплым голосом, делая пару шагов вперед. Но Линнард уже справился с собой. Испугать человека, годами лечившего Дарта Вейдера не так-то легко, – особенно молодому форсъюзеру, еще не сознающему своей силы. Испортил дверной сигнал – и даже не заметил. Что будет следующим? Зейн должен был бояться, – но неожиданно почувствовал раздражение.

- Прежде всего, сядь, – и, когда Люк даже не пошевелился, – повторил совершенно иным, командным тоном: – Сядь, я сказал! – колени юноши невольно подогнулись. Не Сила – а многолетняя практика. Линнард не любил приказывать. Но – любить и мочь – разные вещи: – А теперь поясни суть своих претензий. Что именно я тебе не сказал?

- Что Вейдер – мой отец.

- Ясно, – вероятно, в глубине души доктор и, правда, ощутил вину, – ведь мальчик не виноват, что они так запутались в интригах, но сейчас это ощущение лишь подпитывало гнев. Мало кто любит, когда его прижимают к стенке. – Похоже, некоторым господам и впрямь следовало погостить в СИБ-овской камере. Возможно, тогда они бы думали, прежде чем распускать языки... сиди! – и Скайуокера словно приморозило к стулу. Он смотрел на своего старого знакомца – и не узнавал. Где прежний мягкий, добрый и понимающий врач? Перед ним стоял человек, привыкший командовать, – и его глаза пылали нешуточным гневом. Это было так неожиданно, что все заготовленные обвинения тут же вылетели из мальчишеской головы. Он пришел к Линнарду – потому что из всех, говоривших с ним об отце, только врач находился в зоне досягаемости. Но теперь... теперь юноша сомневался в том, что это – хорошее решение. А Зейн между тем продолжал:

- Думаешь – мы здесь в игрушки играем? Мол, заврались совсем, старые маразматики, а тут – бац! – принцесса и я на лихом истребителе! Все проясним, всех обличим и построим – так? Ну, подружке твоей я быстро мозги поправлю – и не посмотрю, что аристократка. Ежели голова там только для короны, значит, надо ума через другое место добавить. Ремешком... а ты, друг мой – слушай внимательно: продолжишь в том же духе – головы лишишься быстрее, чем в ней заведутся хорошие мысли. У Вейдера много врагов. И твои детские обиды – вкупе с идиотскими выходками вроде сломанной двери – подвергают тебя и окружающих серьезной опасности. Во-первых, ты не можешь контролировать свою Силу – и срываешься на пике эмоций, – Люк немедленно вспомнил Лею и картинку из ее памяти: изломанное тело в луже собственной крови. – А во-вторых, в Империи достаточно убийц, натасканных на таких, как ты. Они справлялись с джедаями, тренировавшимися с пеленок. Думаешь, проколются на тебе? Я скорее поставлю на охотников. Правда, твоего папочку они сильно побаиваются – ну, да найти пару меркантильных тупиц – не проблема. А на такого неуча, как ты, много не надо.

- Значит, Вейдер и правда мой отец, – Скайуокер прочел файл, но только сейчас, когда Линнард столь естественно назвал его «папочкой» – поверил до конца. Он пытался оставить малейший шанс для ошибки, надеялся на нее. И вот, его разуверили окончательно.

- Ты должен был узнать это по-другому, – гнев врача угас так же неожиданно, как появился. – Это он должен был тебе рассказать... объяснить... ну, ты же видишь, что творится. Извини, что накричал – но я действительно зол на твою подружку.

- Она хотела помочь...

- И что – помогла? Люк, пойми, знания – это тоже оружие. Представляешь, каким козырем ты являешься для наших врагов? Мы с Темным Лордом сейчас в одной команде – и, на его месте, я бы запер тебя в каюте, не давая рисковать. Потому, что ставки очень высоки. Ты скверно разбираешься в политике, но ситуация очень сложна. За последнюю неделю слетело столько высокопоставленных голов, что нам не до таких «глупостей», как чьи-то обиды. Что есть эмоции, когда речь идет о жизни? В частности – о твоей, – врач прошелся по каюте и продолжил, уже намного спокойнее: – И Вейдеру и мне было крайне неприятно держать тебя в неведении, но мы отлично знали: такая информация – это настоящий удар. А сейчас нам некогда бороться с последствиями, утешать, пояснять и устраивать исторические экскурсы. Видишь ли, если вспоминать про Энекина, то надо много чего пояснять... и в такой информации мало приятного. Он ведь имя не ради блажи сменил... все, что мы могли позволить себе в настоящий момент – это несколько подготовить тебя к истине.

- Зачем?!

- Ответь, назовись Вейдер твоим отцом там, но Татуине – ты бы поверил?

- Нет. Решил бы, что он издевается. Бен ведь сказал...

- Да, я помню. Вот и ответ. К тому же, для Милорда ты тоже был незнакомцем. Вот он и решил несколько сблизиться, пожить рядом, узнать друг друга получше. Да и тебе нужно было время, чтобы привыкнуть...

- Разве отец не знал про меня?

- Он получил эту информацию лишь недавно – и сразу полетел на Татуин.

- Значит, этот шлем он носит, чтобы его не узнали?

- Чтобы не умереть, юный болван, – рявкнул потерявший терпение врач. – Твой любимый Кеноби постарался.

Слова словно ударили Люка, Он отшатнулся и побледнел.

Ведь он слышал из уст Сида, что джедаи враждовали с ситхами, он слышал, что Кеноби послали убивать его отца. И он получил меч из рук Кеноби. Меч, который Вейдер назвал мечом Энекина. Почему он не связал все это в одну цепь? Почему сам не дошел до такого вывода?

- Вы его... до этого... и не знали? – сорвавшимся голосам спросил Люк. – Я помню, вы говорили, что Энекина не знали лично. Только потому, что лечили Дарта Вейдера?

Врач кивнул.

- Все верно. Не знал. До последней недели не знал настоящего имени своего пациента.

- Но вы ведь видели его в Голоновостях. Вы же сами говорили.

- Логично, ситх побери! Но где была твоя логика раньше?

- Вы не ответили на вопрос.

- Чтобы узнать Энекина Скайуокера в моем пациенте даже не знаю, кем нужно быть, – и так как Люк непонимающе уставился на Линнарда, тот пояснил: – Твой отец был в таком состоянии, что его никто бы не узнал: Даже из близких.