— Ну, уж больше-то мы точно вроде бы никого не ждем! — развел руками Алексей.

— Похоже, что это хронисты! — посуровел вдруг Кирилл, зоркими молодыми глазами разглядев знакомые непропорциональные фигуры.

— Как это они нас обошли?! — поразился Алексей, подхватывая оружие и прицеливаясь в сторону приближающейся группы. Он раздумывал: нажимать на спуск или повременить? Уж больно не похоже было, чтобы приближающиеся “хронисты” собирались на них нападать! И тут прямо в голове Алексея раздался вдруг знакомый голос:

— Эй, Леша! Мне лишних дырок не надо! И так слишком много! Ха-ха-ха!

— Лекер, чертище! — несказанно обрадовался Алексей. — Юморок-то твой, смотрю, захромал без меня!

— Так сколько уже не было занятий! — Лекер подошел и неуклюже обнял фигуру в скафандре. — Кстати, веду тебе еще учеников!

— Молодец! — кивнул Алексей. — Где столько набрал-то?

— Это мои друзья! — гордо сказал Лекер. — Мы скинули Сетера! Власти хронистов пришел конец! А это — мой сын! — показал он на свою молодую копию. — Это... помнишь... из-за него... — замялся Лекер.

— Перестань, Лекер! — прервал Алексей. — Не оправдывайся, все в порядке! И сын у тебя замечательный! — Затем он перевел взгляд на стоящих молча соратников Лекера и спросил:

— Ну что, готовы повоевать?

— За тем и пришли! — ответил кто-то.

— Ну, тогда — к бою! — скомандовал Алексей.

Глава 19

Война никогда не увлекала Алексея. Он не любил книги и фильмы о войне. Даже в детстве, когда игра в “войнушку” была одним из любимых занятий дворовой пацанвы, Алексей если и принимал в ней участие, то лишь “за компанию”. Что-то вызывало в нем отвращение при одной мысли о войне... Возможно, причина заключалась в излишней впечатлительности мальчика, возможно, в рассказах матери о том, как погиб в сорок втором, под Ленинградом, его дед. Собственно, и рассказывать-то было нечего. Простой пехотинец, бывший колхозный бригадир, как значилось в извещении с фронта, “пропал без вести” во время одного из боев. Из-за этой формулировки потом намучилась бабушка, лишившись тех “привилегий”, что имели вдовы погибших бойцов. Но кто-то из солдат, принимавших участие в том бою и оставшихся в живых, рассказал после бабушке, что лично видел, как снаряд попал туда, где бежал в атаку ее муж.

Маленький Алеша столь живо представлял эту картину, что его начинало трясти. Он буквально видел, как бежит по широкому полю его дед в длинной шинели, с винтовкой наперевес; лицо у деда очень красивое и доброе (хотя даже фотографии его Алексей не видел). Рядом бегут такие же солдаты — все как один могучие и прекрасные, словно былинные богатыри. А на другом конце поля сгрудились какие-то злобные, уродливые существа, мало похожие на людей. Они заряжают огромную пушку большущим снарядом, который несут к ней сразу вшестером, и стреляют с ужасным грохотом. Снаряд воет в недолгом полете так жутко, что Алеше становится очень-очень страшно и хочется немедленно прервать свое видение, но сделать это уже не удается... Снаряд зловеще медленно, как во сне, приближается прямо к его деду и втыкается острым носом в его грудь. А вот потом Алешу начинает трясти, поскольку оглушительный взрыв разрывает его дедушку на множество кусков! Вокруг падают искалеченные солдаты, летят в разные стороны головы, руки и ноги, и только один боец чудом остается в живых — тот самый человек, что рассказал потом бабушке о смерти ее мужа.

Это видение часто приходило к Алексею, и когда он стал уже взрослым, порой даже снилось, заставляя просыпаться в холодном поту...

Алексей не любил войну, впрочем, как и любой нормальный человек, только на еще более глубоком, почти генном, уровне.

И вот теперь старое кошмарное видение обратилось явью. Даже еще более отвратительной, мерзкой и страшной. Вокруг разлетались не только головы, руки и ноги, но также и огромные когтистые лапы, и крокодильи челюсти, какие-то мерзопакостные внутренности... Кровь лилась рекой. От страшной вони становилось трудно дышать.

Но Алексей сражался. Конечно, ему было во много раз проще, чем прочим, в суперзащитном костюме — не приходилось, по крайней мере, думать о собственной безопасности. И он врубался напролом в гущу боя, колошматя мерзких розовых тварей. А вот хронисты ему пока не попадались.

“Может, их всех уже перебили? — мелькнула мысль. — Сколько тех хронистов и сколько “крокозьян” да големов!” Но, рубанув в очередной раз лучом “фонарика” по розовым телам, он неожиданно “вывалился” из толпы бывших невидимок, оказавшись возле домов, захваченных в самом начале “черными патрулями”. Хронисты были живы. По крайней мере, несколько из них. И Алексей оказался свидетелем такой картины, что навсегда непременно останется в его мозгу наряду с вымышленной картиной гибели его деда!

Мощная — даже в непосредственной близости от громадных “крокозьян” — женщина, в кофте неузнаваемого под залитой кровью цвета угрожающе надвигалась на двух хронистов, вжавшихся в стену ближайшей избы. Косматые пряди волос, тоже сплошь в крови, торчали в разные стороны, словно языки пламени. Женщина выглядела страшно и от этого облика, и от охватившего ее гнева. Но самое страшное заключалось в том, что у нее не было левой руки — чуть ниже локтя торчала лишь белая, остро обломанная кость. В правой же руке женщина сжимала, как копье, здоровенный ухват, который и направляла в ближайшего к ней хрониста.

“Да это же Саватиха!” — узнал, наконец, Алексей в окровавленной женщине одну из оставшихся в Никольском сельчанок. Он бросился к ней на помощь, не раздумывая, но все же не успел. Саватиха с огромной силой воткнула в завизжавшего поросенком хрониста свое орудие, и ухват, проткнув гуманоида насквозь, вонзился в бревенчатую стену, приколов того к ней, как булавка бабочку. Однако, второй хронист, скорее от смертельного ужаса, чем сознательно, так замахал зажатым в руке “фонариком”, что Саватиха моментально развалилась на кровавые куски, даже не успев вскрикнуть. Алексею оставалось только отомстить за геройскую смерть никольчанки, что он и сделал безо всякого сожаления к верещащему врагу.

Ну а потом Алексей увидел то, что уже и не вписывалось, казалось бы, ни в какие возможные рамки: прямо над головой разгорался... воздушный бой! Сначала Алексей ничего не понял — десяток катеров кружился в безумной карусели совершенно беззвучно, а от того еще более нереально. Защитные колпаки над кабинами летательных аппаратов оставались открытыми, чтобы находившиеся внутри пилоты могли пользоваться смертоносными “фонариками”, что они и делали очень даже активно. Один из катеров на полной скорости вошел в землю совсем рядом от Алексея, почти наполовину в нее зарывшись. Алексей ожидал взрыва, но его не последовало. Следующий катер, тоже не взорвавшись, срубил собой толстенную липу и рухнул под треск ее ветвей прямо посреди улицы. Из открытой кабины тряпичной куклой вылетел мертвый хронист и шмякнулся рядом.

Алексей пригляделся и наконец-то понял, кто ведет бой! Механизаторы! Бывшие заложники! “Ай-да мужики! Ай-да трактористы!” — восхитился Алексей. Правда, радость его оказалась преждевременной: один за другим посыпались с небес и катера никольских мужиков. Зато несколько новых аппаратов взмыли в небо. Но один из них даже не успел набрать высоту, как оказался разрезанным пополам вражеским лучом.

И все-таки, как сумел разглядеть Алексей, верх начали одерживать земляне. Оставшиеся в трех катерах хронисты, против пятерки наших, видимо тоже поняли это, потому что их аппараты разом вдруг взмыли свечками ввысь и стремительно понеслись в сторону реки. Земляне рванули было следом, но затем переключились на продолжавших копошиться внизу невидимок. Однако, стихал и этот бой.

Алексей, тем не менее, повернулся в сторону оставшихся в живых и продолжающих огрызаться “крокозьян”. Но тут в его голове раздался “крик”: