При этом Александр Сергеевич так убедителен, так выразителен, сумел найти такие краски и тона, что невольно проникаешься сочувствием к его герою. Конечно, Пушкин был в плену, так сказать, «багажа исторического знания»; он не мог документально и фактурно постичь нюансы времени. Здесь он почти полностью доверяет Н. М. Карамзину, озвучившему немало слухов и сплетен, которые плодили как соотечественники, но особенно иностранцы и которые наш «мэтр» выдавал за «исторические факты». В данном случае это касается такого момента, как смерть Царицы Ирины, вдовы Царя Фёдора Иоанновича и родной сестры Бориса Годунова, принявшей постриг и ушедшей в монастырь, которую тот, по слухам, якобы коварно «отравил». Пушкин очень удачно предваряет упоминание об этом вымысле репликой Царя: «Кто ни умрёт, я всех убийца тайный...»

Так называемое «отравление Ирины» — вымысел чистой воды, какового у «последнего летописца» немало, хотя он это не утверждал наверняка, а как бы озвучивал гнусность как «слух». Карамзин ведь «по первому призванию» был «литератором», а потому вольно или невольно, но его исторические экзерциции окрашены художественными фантазиями. Конечно, Карамзин не имел некоей сверхзадачи специально представить Царя Бориса в своей эпопее «русским Каином», но его личная морально-психологическая установка нередко доминировала над фактурным материалом, а потому оценка всех, почти всех, исторических героев оказывалась сугубо и заведомо пристрастной...

Думы и переживания Годунова в седьмой сцене наполнены тягостными предчувствиями. Не только нелюбовь подданных его угнетает; его волнует будущее своих детей, которое не представляется безоблачным. Он прекрасно понимает, что его царский венец неизбежно сотворит им нелёгкую судьбу. Вообще, Царь показан Пушкиным нежным и заботливым отцом, и его чадолюбивость невольно вызывает симпатию. Тёплым внутрисемейным отношениям специально посвящена первая часть десятой сцены, происходящей в царских палатах. Царь очень печалится об участи свой любимой дочери Ксении, о тяжелой ее доле:

Этот внутренний монолог Бориса предваряет мизансцена, когда Ксения целует портрет умершего жениха, произнося грустную эпитафию. И если вся драма написана белым стихом, то данный фрагмент изложен прозой. «Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте — а тёмной могилке на чужой стороне. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать». В этом месте необходимы важные исторические ремарки.

Если принять утверждение, что кара Божья за грехи родителей настигает и детей, то один из самых страшных случаев в отечественной истории — это участь детей Бориса Годунова. Как уже упоминалось, сын вместе с матерью были убиты 10 июня 1605 года. Сыну шел только семнадцатый год!

Дочь же Ксению ждала ещё более страшная участь: брат и мать были убиты на её глазах, а её, молодую и красивую, сделал свой наложницей негодяй Лжедмитрий, то есть обесчестил, о чём знала вся Москва! Существует исторически необоснованная версия, что Ксения якобы пыталась отравиться, но её насильно спасли от смерти, чтобы оставить для утех самозванца^^ Современник тех событий дьяк приказа Большого прихода'’^ Иван Тимофеев (ок. 1555–1631) написал о Ксении, что Лжедмитрий, «без её согласия, срезал, как недозрелый колос». Пять месяцев дочь Царя Бориса была наложницей самозванца, который затем её «одел в монашеские одежды^ Остаток своих лет, очень долгих лет — она преставилась в 1622 году, Ксения прожила в монастырской обители, закончив свои земные дни в облике благочестивой инокини Ольги во Владимирском Княгинином монастыре.

Несчастья стали преследовать бедную Царевну Ксению ещё задолго до смерти отца. Пушкин не случайно вложил в уста Бориса выражение:«В невестах уж печальная вдовица». Она овдовела буквально накануне свадьбы...

Когда отец взошёл на престол в 1598 году, Ксении исполнилось шестнадцать лет; это была пышущая здоровьем, статная и розовощёкая девица, и все современники отмечали её несомненную красоту. Она уже была в том возрасте, когда надо было думать о замужестве. Отец, получив новое, царское достоинство, хотел, чтобы у дочери появился суженый не из числа подданных, даже самых родовитых, а из круга именитых иностранцев. Иными словами, он хотел равнородного, но не морганатического брака. В этом смысле Годунов намеревался сломать старую традицию Московского царства, так как за более чем столетний период такого на Руси ещё не было.

Последний раз подобное случилось в 1472 году, когда Великий князь Московский Иоанн III Васильевич (1440–1505) вторым браком женился на греческой принцессе Софии (Зое) Палеолог (1455–1503) — племяннице последнего Императора Константиновской империи (Византии) Константина XI Палеолога, погибшего в 1453 году при захвате Константинополя (Царьграда) турецкими полчищами. Был ещё один пример, теперь уже явно неудачного брачного союза: Иоанн III в 1494 году выдал свою дочь Елену (1476–1513) за Короля Польши и Великого князя Литовского Александра Ягеллона (1461–1506). Рассказы о мучениях католиками несчастной Елены Иоанновны потом долго на Руси передавались из уст в уста, а уверенность в том, что её отравили злобные иезуиты, была всеобщей.

С тех пор все правители на Руси и их дети никаких матримониальных уз с иностранными династиями не имели. Борис Годунов вознамерился сломать традицию, а потому уже в 1598 году был найден европейский претендент на руку дочери, сын Шведского Короля Эрика XIV — принц Густав Шведский (1568–1607). Швед не имел никакого состояния, но, по словам Н. М. Карамзина, «знал языки... много видел в свете, с умом любопытным и говорил приятно». Царь встретил принца, действительно по-царски, передал ему в удел Калугу с тремя волостями «для дохода». Но принц не оценил радушия Бориса Годунова; проводил дни в праздности и пирах и даже пригласил к себе давнюю любовницу — некую Екатерину, дочь хозяина гостиницы из Данцига. Терпение Царя источилось, мысль о браке была похоронена, но Густаву дозволили остаться в России, и он умер в Кашине, под Москвой, в 1607 году.

Вторым женихом Ксении должен был стать двоюродный брат Императора Священной Римской империи Германской нации Рудольфа II (1552–1612) — Максимилиан-Эрнст (1558–1618). Переговоры были долгими и сложными, Максимилиан колебался, хотя Годунов предлагал ему в управление (удел) Тверское княжество и даже обещал сделать его в дальнейшем Королем Речи Посполитой (Польши). Однако Царь выдвигал одно условие: муж дочери должен жить в России. К тому же Максимилиан был католиком, а Ксения православной, а между этими конфессиями существовало полное отторжение; случай с Еленой Иоанновной на Руси не был забыт. В итоге «династическая сделка» не состоялась.

Третьим претендентом на руку Ксении стал принц Иоанн Шлезвиг-Гольштейнский (1583–1602), сын Датского Короля Фредерика II (1534–1588), тот самый пушкинский «Иоанн королевич », с которым дело почти дошло до свадьбы. Накануне венчания царевна Ксения поехала на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, а в это время принц совершенно неожиданно скоропостижно скончался в Москве (28 октября 1602 года). «Я дочь мою мнил осчастливить — как буря, смерть уносит жениха », — горюет отец. К слову сказать, смерть датского принца бесстыжая молва тоже приписывала Годунову, обвиняя в «отравлении»...

Пушкин выводит в своей драме на авансцену и сына Царя Бориса — Царевича Фёдора. Он возникает в кратком эпизоде общения отца и сына. Автор сопровождает описание замечанием: «Царевич чертит географическую карту». Эта деталь не была случайной. Фёдор Годунов вошёл в историю России не только как правитель с самым коротким периодом правления (всего 49 дней), но и как автор фактически первой географической карты России'’^ Отрок с гордостью показывает почти завершённый свой труд и объясняет отцу, что обозначено на листе: