Сенькин сидел в своем кабинете и уныло ворошил в мыслях слухи о производимой в городе зачистке, в кото­рой он никоим боком пока не участвовал. А мог бы — вон она, тетрадочка-то с фамилиями. Если по домам пройтись, многих можно на путь истинный наставить. Многим показать, что власть — она вроде до поры как бы и дремлет, но искушать ее не следует, опасное это за­нятие. Вот за этими мыслями и застал его подполковник Затырин, прибывший со своим небольшим пока отря­дом.

ОМОН пока отдыхал, ожидая дальнейших распоря­жений и помогая заместителю Затырина и оставшимся сотрудникам милиции составлять протоколы о задержа­нии граждан в связи со злостными нарушениями после­дними общественного порядка. И там, где вина казалась не слишком уж серьезной, их выпускали на волю, строго предупреждая о возможных более тяжких последствиях в случае повторения подобных эксцессов. И люди, пере­жившие ужасную ночь в набитых камерах, стремились как можно скорее покинуть эти страшные стены, даже и не помышляя о каком-то мщении либо торжестве спра­ведливости. В общем, это было то, чего и добивались в конечном счете власти — следовало подавить волю к со­противлению и заставить испуганно вздрагивать каждо­го, на кого падал карающий взгляд сотрудника правоох­ранительной службы. Учитывая извечную психологию раба, подвергнутого страху возможного наказания, вла­сти в данном случае были уверены в своей победе.

Тех же, кто, не стесняясь в выражениях, продолжал клясть своих насильников, оставляли в камерах — до окончательного вынесения решений по поводу их пре­ступлений.

Женщин отпустили всех без исключения, предупре­див об ответственности за разглашение «тайны следствен­ных экспериментов» — насильники в погонах называли свои действия именно так. И женщины, прошедшие об­работку на столах кабинетов, готовы были поклясться, что они забудут о своих несчастьях, лишь бы только им поскорее оказаться за пределами этого страшного заве­дения и не видеть больше никогда в жизни округливших­ся от звериной похоти глаз в прорезях шерстяных масок.

«Будут молчать, — уверяли себя милиционеры, — ибо ни одна из этих женщин не захочет себе дурной, позор­ной славы пережившей групповое изнасилование. Так ничего ж и не случилось невероятного — ну досталось маленько, но ведь жива-здорова, ступай себе, да помни, что городок у нас небольшой, а слухи всегда бегут впере­ди только еще намерений, не говоря уж о делах. А потом, пусть она покажет пальцем на конкретного своего мучи­теля! Пусть попробует доказать, что насиловал ее имен­но он, а не какой-то посторонний хулиган, да еще в тем­ной подворотне и на заплеванном асфальте! Кто, какой суд им поверит?»

— Ну, что тут у тебя делается, Федот Егорыч, — с на­смешливой улыбкой спросил Затырин и посмотрел на давно известную ему общую тетрадь с затрепанными кра­ями. — Все возишься со своими проскрипционными списками?

Что такое «проскрипция», Сенькин не знал, но по тону и кивку головы подполковника без труда догадался.

— Есть маленько, — скрипучим голосом произнес он.

— Ну а раз так, давай выкладывай! Слышал, поди, что у нас на том берегу делается?

— Так вы ж не звоните, не сообщаете, а ехать самому узнавать времени нет, за порядком следить приходится.

— Были нарушения?

— А когда ж их не бывает? Вон «Стройматериалы» выгорели. Думал, весь квартал займется — обошлось.

— Ну а с этими — с хулиганьем, с проститутками, с наркоманией — как?

— Всего хватает, Павел Петрович. Так вы сюда не по ихнюю ли душу? Я вон смотрю — целый отряд!

— Понадобится, еще призовем, у меня там ОМОН прохлаждается — в запасе.

— Смотри-ка, серьезно, значит, обернулось?

— А ты думал! Давай-ка по-быстрому составь мне список самых злостных гадов, чтоб нам времени тут зря не терять. С адресами — все как положено, и с фактами. Будем пресекать на корню!

— Это мы враз, — словно обрадовался майор, и су­хое, узкое лицо его сразу оживилось.

Он распорядился, чтобы подполковнику принесли чаю, но, подумав, словно невзначай, предложил что-ни­будь и покрепче. Затырин не отказался. И сотрудница опорного пункта, молодая девка в форменной юбке, го­товой, казалось, в любую минуту треснуть по швам на ладной, упитанной фигуре, по одному взгляду своего начальника все поняла и, немедленно отодвинув чай в сторону, расставила на разостланной салфетке бутылку водки, чистый стакан и тарелочку, на которой лежали бутерброды с колбасой и сыром. Потом она кокетливо улыбнулась красивому подполковнику и ловким движе­нием свернула пробку на бутылке, приготовившись на­лить в стакан.

— А ты? — спросил Затырин у майора.

— Мне поработать бы надо, Павел Петрович, — се­рьезно и озабоченно ответил тот, но, увидев, как гость искоса поглядывает на притягательные формы его по­мощницы, ухмыльнулся и закончил: — А если вам ком­пания необходима, товарищ подполковник, многие ведь не любят употреблять в одиночестве, я знаю, тогда я не стал бы возражать, чтобы вам помогла наша Людмила. Ты как, Люська, не против?

— Я-то? — засмеялась помощница. При этом грудь ее напряглась до такой степени, что на карманах фор­менной рубашки резко обозначились тугие соски — ря­дом с маленькими пуговичками. — Я-то, — повторила она, продолжая призывно посмеиваться, — товарищ на­чальник, вам известно, ничего естественного не стесня­юсь, когда это еще для пользы дела.

— Поняли, какие кадры воспитал, Павел Петро­вич? — усмехаясь, заметил майор, глядя в многозначи­тельно сосредоточенные глаза Затырина. — А чтоб я вам не мешал, извините, товарищ подполковник, я советую вам перейти со всем хозяйством в крайний кабинет. Он у нас специально для краткого отдыха оборудован — при­ходится иной раз на службе допоздна задерживаться. Не возражаете? — И, дождавшись утвердительного кивка гостя, подвел черту: — Давай-ка, Люська, быстренько сообрази со всем этим, — он кивнул на угощение, — толь­ко тихо и чтоб посторонние не глазели…

«А у них тут совсем не так уж и плохо, как могло бы оказаться», — подумал Затырин, входя следом за Люд­милой в узкую угловую комнату со стоящими там дива-, ном, стандартным письменным столом и парой стульев.

Между тем девица, поставив принесенное питье и закуску почему-то на подоконник, задернула занавеску, потом подошла к двери и заперла ее на ключ изнутри и только тогда обернулась к подполковнику.

Глаза ее призывно смеялись, одной рукой она как бы нечаянно расстегнула верхнюю пуговичку на форменной рубашке. И тогда он протянул к ней руки, а она медленно вплыла в их жесткий круг. Последовал долгий, затяжной поцелуй — рот у нее был сильный и влажный. При этом крепкое тело Людмилы прижималось, ерзая по нему, и подполковник, которому было не очень удобно целовать­ся, поскольку он был выше девицы и стоял согнувшись, вдруг сообразил, для чего она оставила стол свободным.

Оторвавшись от ее губ и увидев полуприкрытые гла­за, он заботливо снял со своих плеч ее полные, мягкие руки, развернул девицу спиной к себе и вздернул наверх ее юбчонку. Ткань затрещала, но рывок выдержала. Ос­вободить пухлые ягодицы от прочего белья было делом секунды. Люська, напрягшись, уже самостоятельно по­валилась грудью ла стол и ухватилась обеими руками за его края…

Ну конечно же знал подполковник, чем вчера зани­мались его люди в СИЗО, «допрашивая» женщин. Себе он такого, разумеется, позволить не мог. Но распален­ное воображение рисовало картины, от которых у него начинало сильно стучать сердце и к горлу даже подкаты­вала легкая тошнота, которая бывает при долгой, мер­ной качке на воде. Возможно, поэтому с такой созрев­шей готовностью и с таким жаром накинулся он на это податливое и одновременно упругое женское тело, буд­то сто лет был лишен того, чем занимался сейчас.

Она кричала, вернее, с огромным трудом пыталась гасить свои вопли в пригоршне, прижатой ко рту. А под­полковник, всем существом ощущая свое превосходство, с животной страстью словно мстил тем, до кого — по раз­ным причинам — не доходили его руки. И одной из та­ких причин, кстати, было его желание не подвергать рис­ку свою карьеру — погоны полковника, обещанные ему генералом Седлецким, так и стояли перед глазами. Но сейчас-то никакие карьерные соображения не мешали ему освобождать свой организм от переполнявших его эмоций, а Люська, страстно дергаясь всем телом и под­вывая от жгучего нетерпения, активно помогала ему в этом…