Он открыл ключом маленькую дверку в стене громадного здания без окон. Они вошли, притворили за собой дверь, и тогда перед ними оказалась вторая, точно такая, какие бывают в холодильниках.

Как только они пролезли во вторую белую дверь, кругом всё мягко осветилось. Они пошли вдоль длинных белых полок, заваленных до самого потолка такими вещами, какие только могут присниться в новогоднем сне понимающему человеку. Бесконечными рядами стояли облитые шоколадом торты и торты с взбитыми сливками, украшенные орехами, марципанами, засахаренными фруктами, бананами и апельсинами, под стеклом переливались все сорта и цвета мороженого в бумажках, бокалах и вафлях, открытые бочки с прозрачным изюмом, глыбы разноцветной халвы ста разных сортов, и каждый сорт пахнул по-своему, целые лужайки конфет и клумбы из пирожных! Дорожки из пастилы, со столбиками из пахучих жёлтых кексов и ящики с пирожками разных сортов: ананасных, ореховых, джемовых, кремовых, и каждый пирожок издавал свой аромат, и каждый ящик пахнул в сто раз сильнее, а всё вместе кружило голову и почти сшибало с ног. Это была самая настоящая пещера Аладдина, но для понимающего человека тут было кое-что пособлазнительнее, чем какие-то камешки, лампы и кувшины. Тут было собрано всё, что могло свести с ума такого понимающего человека, который и имя-то своё, может, получил, выклянчивая постоянно лишний ломтик кекса или пудинга. А тут были не ломтики, а горы, россыпи, обвалы всякой сладкой роскоши…

— Вот, видал? Быстро выкладывай остальные буквы и ешь сколько захочешь, пока не лопнешь! — своим грубым голосом объявил Тити-Пафнутик. — Чего рот разинул? Ну, «ба» я знаю! Живо давай следующие буквы и сразу хватайся за пирожки, за пирожные, за что хочешь!

Чувствуя, что у него голова идёт кругом от восторга, Ломтик обалдело молчал. Из последних сил он схитрил:

— Э-э! Я скажу, а ты меня сразу выгонишь! Или придёт твой папа и надерёт мне уши. Я этого не люблю! Давай я сперва наемся, потом скажу!

Тити Ктифф проницательно посмотрел на раскисшее, блаженное лицо Ломтика и презрительно усмехнулся.

— Ладно! Лопай, только постарайся не лопнуть раньше времени!

— А потом мне можно будет взять с собой пирожков? Хоть один раз в жизни мне так хотелось бы донести туда несколько пирожков!

— Дурак! — сказал сыщик. — Туда с сегодняшнего дня не пропустят ни одного пирожка, ни одной котлетки!

— А… как же все эти… ну, эти…

— Ты хочешь сказать — животные, звери? Ну, они поголодают.

— Противный же ты, Пафнутище! — крикнул Ломтик. — Ты всё врёшь небось!

— Ну, вот же твои обожаемые пирожки! Бери сколько хочешь! — хрипло пробасил Пафнутик и, с беспокойством увидев, что Ломтик испуганно шарахнулся, ласковым шёпотом поправился: — Ну, кушай, Ломтик, кусай!

— Нет, — встревоженно моргая и вглядываясь в лицо Пафнутика, сказал Ломтик. — Это, пожалуй, не бегемот. Скорей всего, у тебя голос стал, как у носорога. Я, правда, не слыхал, но, по-моему, если уж он рявкнет, так как раз вроде тебя получится!

— Какое тебе дело до моего голоса! — Тити изо всех сил старался говорить пописклявее. — Я сейчас сбегаю к доктору, и он меня вылечит. Сиди тут, я скоро вернусь. И ты скажешь мне остальные буквы. Ешь. Но, если ты не скажешь, тебя посадят в тюрьму!

Дверь захлопнулась, щёлкнув замком. Ломтик минуту недоуменно смотрел на дверь, за которой исчез Пафнутик, ничего не понимая. Потом обернулся, и блаженная улыбка тихого восторга расплылась по его лицу.

Сонно улыбаясь, да ему и казалось, что это сон, он, еле передвигая ногами, побрёл вдоль россыпей всей вкуснотищи, изредка дотрагиваясь пальцем до какого-нибудь засахаренного ореха на вершине взбитой из сладкой пахучей пены башни.

Ноги у него подгибались, ноздри раздулись, глаза разбегались, и ему казалось, он сам весь наполняется пряными одуряющими ароматами, и руки его тянулись и сами отдёргивались, не зная, за что схватиться первым делом…

А в это время Тити Ктифф, он же Пафнутик, своим ужасным голосом приказал шофёру мчать его к зданию Химического центра. Он твердо знал, что Ломтику понадобится не много времени, чтобы схватиться за первый пирожок, а там дело пойдёт уже как по маслу. Поэтому он не считал нужным терять около него время.

В Химическом центре было пустынно, работа кончилась, и все сотрудники разошлись по домам.

— О, чёрт! — с досадой стукнул кулачком по коленке маленький Тити Ктифф. И нужно, чтоб меня подвёл голос, как раз когда мне нужно продержаться в детском виде ещё всего каких-нибудь несколько часов!

Он бросился по лестнице и застучал в дверь квартиры владельца лаборатории профессора Тромбони.

Выслушав, в чём дело, тот тотчас же согласился:

— Не беда, уважаемый, мы всё это дело уладим! Сейчас я захвачу свою аппаратуру, и — буль-буль! — искупаем вас отличнейшим образом!.. Что?.. Не беспокойтесь! Уж кому быть в курсе дела этого изобретения, как не мне! Не хочу сказать, что всё, решительно всё сделал один я! Нет! Это было бы нескромно, тут многие показали себя молодцами… Даже нисколечко мне не мешали! Очень ценные у меня сотрудники. Очень! Всегда это говорю! — болтал Тромбони, пока вёл Тити Ктиффа по коридору, помахивая на ходу своей любимой аппаратурой, будильником и большим старым градусником.

Скоро они добрались до знакомого зала, посреди которого была укреплена громадная чаша, наполненная странной молочной жидкостью.

Тити Ктифф быстро скинул свой матросский костюмчик с якорями и золотыми пуговками, привычно растянулся на сетке, отчего сразу стал похож на маленькую головастую рыбёшку.

Профессор, очень довольный, что всё делает сам, пошарил по пульту управления, после недолгого раздумья ухватился за нужный рычажок и с торжеством сказал: «Ага!»

Приговаривая сам себе: «Потихоньку надо, потихонечку, потихохоньку…» он осторожно потянул на себя рычажок, сетка с Тити Ктиффом плавно поднялась в воздух. Профессор от удовольствия высунул кончик языка, мягко опустил сетку в чашу и включил аппаратуру.

В чаше засверкали блёстки, побежали миллионы пузырьков, странная молочно-белая жидкость закипела и стала ещё более странной: синевато-желтоватой, полосато-оранжевой.

Миллионы пузырьков побежали и стали лопаться на поверхности со звуком множества игрушечных балалаек.

Погружённый по самую шею, Тити Ктифф спокойно лежал, переливаясь всеми цветами радуги, и чувствовал, что внутри у него тоже играют разные музыкальные инструменты и всё переливается от радости. Он прославится на весь город! Люди станут, разинув рот от восторга, собираться под его окнами, все поймут, какой он необыкновенный, утончённый и даже музыкальный сыщик! Все! Маленькие Взрослые будут мечтать стать такими же сыщиками, как он, и так же ловить и отправлять на Чучельномеханический комбинат заговорщиков! Дело уже сделано, осталось не больше суток работы, и он опять возьмётся за арфу, в то время как комбинат заработает вовсю!

— Тэк, тэк, тэк, тэк-эк!.. — приговаривал в это время профессор Тромбони, похаживая вокруг чаши и макая градусник во всё, что ему попадалось по пути и поглядывая на будильник. — И кто всё? Всё сам, всё сам!.. На ком держится вся наука, а?.. Вот то-то и оно-то! Все пошли по домам, только неутомимый труженик не пошёл по домам. Бодрствую! Людей мариную! Кунаю!.. А кто всё? Вот то-то!

— Не пора ли меня вынимать? — с некоторым беспокойством спросил Тити Ктифф, заметив что прошло много времени.

— А это мы сейчас посмотрим!.. Ага, без пяти двадцать пять, то есть четверть двенадцатого тепла!.. Ай-ай-ай! Пора, скорей, скорей, что же вы зеваете! Уволю! Всех поувольняю! Повываливаю! Поуволиволиваю! Поувиливаю!

Выкрикивая свои обычные угрозы, Тромбони кинулся к пульту, дёрнул за один рычаг, отчего погас свет, за другой, пустив в ход двадцать вентиляторов, зажёг снова свет и наконец дёрнул нужный рычажок.

Тити Ктифф на своей сетке со свистом взлетел под потолок. Профессор Тромбони схватился за голову и толкнул рычажок обратно, и Тити бултыхнулся с головой обратно в холодно-кипящую жидкость.