Вряд ли еще остались на белом свете люди, которым ничего не говорит имя Агаты Кристи. Книги ее переведены на 103 языка, а общий их тираж еще в конце семидесятых был около 400 миллионов экземпляров, а сейчас, я думаю, подбирается к половине миллиарда. В книге рекордов Гиннеса ее портрет помещен рядом с портретами Сименона и Сталина, хотя в нашей стране никаких шансов на соперничество с последним по количеству напечатанных экземпляров ей не представлялось. Как ни обидно, именно советский читатель, в изобилии получавший нечто вроде принудительного идейного питания, к зарубежному детективу должен был прорываться сквозь рогатки и препоны, расставляемые блюстителями социалистической нравственности с усердием, заслуживающим лучшего применения.

На страницы журналов и прочих периодических и не периодических изданий в наши дни детективная литература — подчас и не очень высокого сорта — хлынула довольно ощутимым потоком. Но имя Агаты Кристи стоит особняком и ни в каком изобилии не теряется. Правда, переводились ее романы без всякого порядка, видимо, что под руку попадется, и поэтому известная последовательность, характерная для Агаты Кристи, для читателя полностью теряется.

Дело в том, что англоязычный читатель получал очередную «Агату» в течение 55 лет подряд, иногда более чем по одному роману и сборнику рассказов в год. Всего романов и сборников насчитывается 84 названия. Читатель с радостью встречал знакомые лица: знаменитого сыщика Эркюля Пуаро, который появился впервые в 1920 году в романе «Таинственная история в Стайлсе» и оставался с читателем до конца — до 1975 года. Мисс Марпл, обаятельная старая леди, впервые появившись в 1930 году в романе «Убийство в доме викария», становится «любимицей публики» (и автора, естественно) и последний раз появляется в год смерти Агаты Кристи в 1976 году.

Все дело в том, что еще в сороковые годы Агата Кристи написала два «последних» романа с любимыми своими героями: «Занавес» с Эркюлем Пуаро и «Спящее убийство» с мисс Марпл. Она предполагала опубликовать оба посмертно, но в 1975 году популярность ее была настолько велика (ведь в дело включились и телевидение, и кино), что ее все же уговорили выпустить последний роман с Эркюлем Пуаро при жизни. Увы, он ненамного опередил «Спящее убийство» с мисс Марпл.

Сама Агата Кристи говорила: «Если бы я знала, что Пуаро останется со мной почти на полвека, я бы сделала его помоложе. Ведь он теперь стал совсем древним стариком». То же касается и мисс Марпл, которая впервые появляется уже старушкой, и жить ей предстоит еще 46 лет, не теряя ни остроты ума, ни памяти, ни присущей ей особой спокойной отваги. Впрочем, кто исчислит годы жизни литературных героев?.. Эти полюбившиеся читателю, живые для него люди намного переживают своих создателей. И часто читатель куда меньше помнит о человеке, который носил «знаменитое» имя, чем о его героях.

Агата Кристи уже была признанной «Королевой детектива», когда в 1970 году, в возрасте восьмидесяти лет, она была удостоена звания Дамы Командора Британской империи и приглашена на обед к королеве Елизавете. Но прибавило ли звание «Дама Агата» (как и к лордам, к титулованной леди обращаются только по имени) что-нибудь к ее славе? Ведь и до того ее звали просто «Агата», когда спрашивали: «Нет ли новой Агаты?», превратив это имя в нарицательное.

И признание Королевой детектива пришло к ней раньше, чем королевские почести.

Но живой человек, живая женщина, которая была и девчушкой, и молодой девушкой, матерью семейства и бабушкой, — о ней мы не просто забываем, а просто ничего не знаем. Особенно потому, что на русском языке есть только отрывок автобиографии, затерявшийся где-то в периодике.

А разве не интересно узнать, как сложился такой своеобразный автор, как получилось, что популярность Агаты Кристи росла постоянно, а ведь жизнь так менялась, и множество литературных «поденок» (это такие однодневные сетчатокрылые насекомые) и «поденщиков» (это, как правило, такие люди, которые выполняют сиюминутный «социальный заказ») позабыты даже архивистами… Читатель выносит свой приговор.

Конечно, и я стала читательницей Агаты Кристи задолго до того, как мне посчастливилось (без преувеличения) стать переводчицей одного из лучших ее детективов. Читала, помнится, еще то и дело «ныряя» в словарь, — все кто учил язык, знают, что самый верный способ (вместо заучивания слов и грамматики) — взять хороший детектив и читать его со словарем: любопытство заставит прорваться через плохое знание языка и незаметно принесет знания, самым естественным и безусловно приятным путем. Этот путь знаком многим.

Кстати, среди поклонников (как нынче говорят, «фанатов») Агаты Кристи — широкий круг иноязычных читателей, т. е. тех, для кого английский язык не родной. «Труден первый шаг и скучен первый путь», — говорил пушкинский Сальери. Поблагодарим же прежде всего Даму Агату за то, что многим тысячам людей она помогла «преодолеть ранние невзгоды» в изучении языка и при этом избежать весьма реальной опасности выучиться американскому городскому «слэнгу» или простецкой речи ковбоев Дикого Запада. Вопрос этот — не столь маловажный и безобидный, как может показаться.

Как и в любом языке, особенно же в неоднородном социуме классового общества, лексикон и произношение чаще всего определяют и отношение к человеку, его «плейсинг» — место в обществе. Вспомним профессора Хиггинса, «Пигмалиона» Шоу, который не только умел различить по произношению (подчас с точностью до района города) место рождения собеседника, но и делал «герцогинь из цветочниц», то есть давал уроки правильной речи. Впрочем, как известно, «молодая леди из цветочного магазина» должна говорить куда правильнее, чем герцогиня.

Конечно, время меняет язык, но хороший язык, пусть и несколько старомодный, всегда предпочтительнее той стихии странных скелетных конструкций, которая наводняет улицы больших городов или страницы ежедневных газет. Агата Кристи любила читать Джейн Остин, прекрасный, классический язык которой можно принять за некий эталон, хотя скорее литературной, чем разговорной речи.

Язык Агаты Кристи — прежде всего правильный, насыщенный идиомами, язык «высших слоев среднего класса» в основном, но речевые характеристики ее достаточно точны, чтобы можно было отличить горничную от жены викария. И вот оказывается, что для перевода ее книги труднее, чем можно было ожидать. Поэтому поначалу я испугалась.

Ведь читатель получает автора, «переведенного» переводчиком, — но не просто за руку на другую сторону улицы, а как бы трансформированного в результате непростого процесса. Компьютер может перевести правильно. Но творчески перевести может только человек.

Эта трудная задача, если она честно выполнена, приносит удовлетворение при любых масштабных соотношениях автора и переводчика. Недопустимо только одно: уродовать чужую мысль и чужой стиль небрежной, небратской «халтурой». «Ты слышишь крик поэта Марциала: «Разбой! Позор! Меня он перевел!»

Без ложной скромности — такого разбоя я за собой не числю. Мне думается, на всяком добросовестном переводе можно поставить гриф (по шуточной эпитафии в «Завтраке для чемпионов» Курта Воннегута): «Он старался». Но этого мало…

Написав выше: «чужую мысль» и «чужой стиль», я почувствовала, как покоробило меня это двукратное «чужой». Если так же покоробило и читающего, это хорошо. Ведь читатель просто читает или перечитывает книгу, когда ему хочется, а переводчик оказывается на какой-то период (предположим, обусловленный договором) в особых, можно сказать, родственных отношениях с переводимым автором.