Подойдя к Кириллу сзади я бездумно положила руки ему на голову. Как будто высохшая земля, в которой сейчас ничего не может расти. Как будто окаменевшая пустыня, и все из-за меня. Мое сердце сжалось и руки опустились чуть ниже. Большие пальцы остановились на ямочке между ключиц, а руки охватили грудь. Та, что лежала над сердцем почувствовала, как тяжело оно бьется. Как будто гоняется вместо крови тугую резину.

А ведь во мне так много воды. Подарок, который я получила тогда на заре, так и лежал масляными зелеными кляксами на ладонях. Лежал совсем без дела. Я вздохнула — и отпустила эту воду, блестящие радужные струйки потекли от ладони к пальцам, и дальше, туда, куда я прижимала руки — прямо в него.

Кирилл вздрогнул и замер. Я стояла так, пока не почувствовала, что его сердце успокоилось и бьется уверенно, а от него самого пахнет свежестью, как после дождя. Не знаю, что это было, только стало очень легко и позволять себе истерики я больше не могла. Не тогда, когда человек, знакомый со мной всего пару месяцев высыхает из — за меня досуха.

— Спасибо, — сказал Кирилл, прижимаясь к моей руке щекой. — Не думал, что ты можешь это сделать.

— Это что, — беззаботно ответила я. — Я еще и готовить умею.

Он тут же подыграл:

— Может и умеешь, но у тебя есть существенный недостаток — ты все время забываешь класть в еду мясо.

— Прекрасно! Придется тебе сегодня проследить за процессом и указать, что я делаю не так.

— Просто ничего больше туда не добавляй!

Кирилл помогал мне помогал готовить и, смотря, как он хорошо выглядит, как будто после долго отдыха, я поняла, что могу как-то влиять на людей. Интересно, на всех ли? И насколько сильно? Впрочем, может это и не важно, учитывая, что завтра от меня может мало что остаться.

Мы решили устроить праздничный ужин, еды получилось столько, что мы не съели и третью часть. После такого обжорства сразу тянет спать — еще не было и семи, когда мои глаза стали закрываться.

— Пойду спать. — С трудом сдержалась, чтобы не добавить — пойду смотреть свой кошмар.

— Я с тобой, — отозвался Кирилл, с сожалением рассматривая остатки запеченного в духовке куска свинины — он оказался ему не по силам.

Мы убрали на кухне и поплелись по лестнице вверх. Кирилл остался со мной, лег рядом и обнял одной рукой — это уже походило на привычку, и мне она очень нравилась. Всегда бы так.

— Я разговариваю во сне? — вдруг вспомнила, о чем хотела спросить.

— Не-а, смеешься только, и все.

— Смеюсь? — удивилась я.

После минуты молчания раздался задумчивый голос Кирилла:

— Может во сне тебе веселее и проще живется, чем наяву.

Я заглянула в его глаза — такие спокойные, теплые, странные. Полные мягкого лесного света.

— Поцелуй меня, — попросила я одновременно с тем, как он это сделал. Его ладонь обжигала щеку и губы легко прикасались к моему лбу, векам, носу. Казалось, я могу чувствовать это вечно — его губы на моем лице, немножко щекотное дыхание на коже, но что это все по сравнению с тем, когда он поцеловал меня в губы! Лучшее, что могло случится перед провалом в бездну. В густую мрачную темноту.

6

Хлопок!

Я открыла глаза, не двигаясь.

В воздухе плавали тонкие серебряные нити. Как паутина, только они были живые, трепыхали, свивались в какие-то витиеватые фигуры и дразнили своей близостью. Это луна забросила невидимую сеть и ловит в нее таких, как я.

На мне тяжесть. Рука Кирилл.

Им я займусь позже. И пусть не думает, что сможет снова меня остановить! Хватит игр.

Я поворачиваюсь, крепко прижимаю губы к его виску, выдыхая сны:

— Спи…

Не нужно, чтобы он мешал. Нервничал, пытался меня схватить. Отвлекал.

Мельком себя оглядываю. Хотя сегодня мне все равно, как я выгляжу, скорее просто по привычке.

Лень спускаться по лестнице. Окно открыто, я опираюсь рукой о подоконник и выпрыгиваю прямо в него. Воздух состоит из множества упругих слоев, правильно используя границу между которыми, можно легко по нему скользить. Я опускаюсь на траву, туда, где луна оставляет на траве дорожку. Иду по ней до четко обозначенного светом пятна, круглого, как монета.

Ах, эта луна! Мое бледное божество! Мое сердце в высоте, недосягаемое и нерушимое. Царица моего мира!

— Моя богиня, — шепчу, стоя перед ней на коленях, и ее свет скользит по моей коже, целует меня, вызывая чувство неестественного возбуждения.

— Моя Мать, — шепчу, вокруг бушуют порывы ветра, они дуют прямо сверху и расходятся кругами у моих ног. Тусклая, потерявшая цвет трава послушно прижимается к земле.

Моя богиня дала мне силу! Дала мне власть распоряжаться ей в свое удовольствие!

Сегодня меня не интересует месть и мелкие пакости. Нет, сегодня у меня особая задача — я хочу знать, насколько моя сила велика. Насколько богиня меня любит.

Я хочу призвать стихию!

Земля слишком тяжела для меня, вода слишком знакома. Ветер меня не интересует, а вот огонь… Малиновая стена на белом стержне, оглушительно треща обливается вокруг чего-либо и опадает над порушенным врагом. Одни угли, подпитка до новой цели.

Я оглядываюсь. Лес! Нет, я люблю лес.

А вот с другой стороны — дома. Мертвое дерево и кирпич. Пластик и железо, прекрасная мишень для огненной мощи.

Я поднимаю руку и пытаюсь сделать пламя. С пальцев срывается послушная струя, взмывая вверх, словно держу факел в руке.

Моя богиня довольна. Хотя нет, не так! Она просто снисходительна. Ко мне и моим мелким шалостям. Что они для нее? Пыль на земной поверхности.

— Играй на здоровье, — шепчет моя богиня и отвлекается. Опустив голову, принимаю благословение, сжимая в руке огонь.

Хлопок!

Я понимаю, что это я… не я…

Она прекрасна. В ней ничего детского, глупого или злобного, как раньше. Она безупречна.

Но она… держит в руке огонь. И собирается его разжечь. Сделать огненную бурю, и посмотреть, насколько сильной та получиться.

Я замираю от ужаса. Ей все равно есть ли там, в домах кто-нибудь.

Там где-то Катя, хохотушка с темными кудряшками. И Лена, тонкая и хрупкая, как веточка. Только не они, прошу ее! Она ни обращает на меня вообще никакого внимания, я для нее меньше, чем комариный писк. Я в отчаянии умоляю ее остановиться, поговорить со мной, но она только с усмешкой пожимает плечиками. Я ей неинтересна.

'У тебя есть столько возможностей быть счастливой', - отчаянно говорю я, — 'лес, река, Кирилл. Только не делай никому больно, иначе с нами случиться что-то страшное, тебя поймают и лишат силы, а может и убьют'.

Эти слова ее заинтересовали. Но не так, как бы мне хотелось.

Поймают? Она смотрит на меня один раз, и, запрокинув голову к луне, хохочет. Поймают, когда надо мной луна? Когда ее свет на моем теле, а в руках столько силы? Какая же ты дура, говорит она мне!

Все, ее внимание полностью потеряно, ведьма возвращается к игре, а мне милостиво дозволяет за этим наблюдать.

'Тебе понравиться', - полным угрозы голосом шепчет она напоследок.

Руки ведьмы поднимаются. На концах пальцев — раскаленная сила.

Я не остановлю ее. Что же будет??

Хлопок!

Теперь я вижу ее со стороны, как будто глазами одной из нескольких темных фигур, стоящих у ворот. Замерев в свете луны, она прекрасна, как древняя статуя. Ее поза настолько женственна, что глаз не оторвать, но вот она замечает гостей и определяет их как опасность. Все мгновенно меняется — ведьма с шипением приседает, как перед прыжком в воду. Руки отставлены назад, пыльцы скрючены, как на картинках про бабу ягу. Голова опускается вниз, прищуренные глаза сверкают слепящим блеском, на лице — оскал, обнажающий зубы. Теперь это не человек, это зверь. Гибкий, сильный, готовый к бою зверь, прекрасный по своей животной сути. И очень опасный!

Ведьма видит, что идут враги. Не то чтобы ее это волновало, скорее, просто отвлекало от дела. Тут она отводит глаза в сторону, сквозь зубы вырывается довольное урчание.