– Но ты же не бросишь Тори одну? Опять.

– С Тори побудут Дороти и ее муж. А потом, Лоутоны живут всего в нескольких кварталах отсюда… Хотя твоя забота очень трогательна, Келли.

Келли всегда была невосприимчива к сарказму.

– Конечно, меня это заботит, – проворковала она. – Тори не только твоя дочь, но и моя.

Тори жевала бутерброд и молчала, хотя Энн видела, что девочка понимает не только слова, которыми они обмениваются.

– Если, как ты, Келли, считаешь, я почувствую себя не в своей тарелке, то в любой момент смогу уйти, – сказала Энн.

– Ты уйдешь вместе со всеми, – непреклонно заявил Мартин.

Энн бросила на него свирепый взгляд, а затем сделала вид, что всецело поглощена круассаном. Мартин знает, что она не станет спорить в присутствии Тори. Но Тори ведь не всегда будет рядом, а ее нелюбовь к диктаторам непреходяща.

– Вряд ли мне удастся получить приглашение для Энн, – резко проговорила Келли. – Уже слишком поздно для этого.

– Просто упомяни мое имя, – сказал Мартин. – Оно сотворит чудо. Мы с Джеком знакомы много лет.

Энн жевала круассан и размышляла. По поведению Мартина не скажешь, что он по-прежнему влюблен в бывшую жену. Если бы это было не так, то Энн была бы последней, кого он пригласил на этот концерт. А может, он хочет дать понять Келли, что не собирается падать в ее объятия по первому зову?

Мартин заговорил об успехах Тори в школе, стараясь втянуть в разговор и дочь. Ланч постепенно подошел к концу. Тори и Энн поднялись наверх, чтобы разыскать спортивную форму, затем девочка задержалась, чтобы почистить зубы. Энн спустилась вниз, звук ее шагов заглушал толстый ковер. Свернув за угол, она увидела силуэты Келли и Мартин на фоне высокого окна, выходящего на подъездную дорожку. Они стояли вплотную друг к другу, Келли о чем-то оживленно говорила, Мартин не отрывал глаз от очаровательной бывшей жены. Затем Келли притянула к себе его голову и поцеловала, гладя черные шелковистые волосы на затылке.

Так же, как делала это она, Энн. На мгновение она словно приросла к полу. Затем повернулась и словно в лихорадке понеслась обратно. Сердце бешено билось в груди, пальцы стали ледяными. Она думала, что все узнала о ревности, когда Нина показала ей фотографии. Но то чувство было ничто в сравнении с тем, что она испытывала сейчас. Боль, взявшая в тиски ее тело, была невыносимой. Неизлечимой… Навстречу по лестнице спускалась Тори со спортивной сумкой в руке.

– Я опаздываю. Папа уже готов?

Стараясь говорить спокойно, Энн произнесла:

– Крикни ему. Мне нужно заскочить к себе.

Да, она трусиха. Она не сможет посмотреть в глаза Мартину после того, что видела. Скрывшись за поворотом лестницы, она услышала, как Тори окликнула Мартина и тот ей ответил. Затем раздался голос Келли:

– Я бы с удовольствием взглянула на твою школу, Тори.

– Хорошо, – без особого энтузиазма ответила девочка.

Парадная дверь захлопнулась. Наступила тишина. Энн прислонилась к стене, обхватив себя руками за плечи и жалея, что вообще оказалась в этом большом каменном доме, принадлежащем человеку с каменным сердцем. Прошлой ночью Мартин хотел заняться любовью с ней, Энн. А сегодня целуется со своей бывшей женой.

Если бы у нее была хоть капля разума, она сбежала бы прямо сейчас и никогда не вернулась. Но Энн не могла так поступить с Тори. Если Мартин говорил правду, Келли уехала от дочери, даже не попрощавшись. Она же не способна на такое. Это было бы слишком жестоко. Энн чувствовала, что попала в ловушку…

На следующее утро, ровно в половине десятого, Энн уже стояла в холле. Она надела свою лучшую зеленую шерстяную юбку, кожаные ботинки и зеленую куртку. Подбородок ее был вздернут, глаза смотрели откровенно недружелюбно.

– И тебя тоже с добрым утром, – насмешливо произнес Мартин.

– Давай не будем делать вид, что это развлечение, Мартин. И не дави на меня – я могу уйти в любой момент.

– Но ты не уйдешь. Из-за Тори.

– Ты всегда используешь слабые стороны оппонента в качестве рычага? – с горечью спросила Энн.

– Я пользуюсь всеми доступными методами.

– Тогда пойдем наряжать меня, словно манекен. Который будет украшать витрину под табличкой «Одна из двух женщин Мартина Крейна».

– Ты это так воспринимаешь? – удивился он.

– А как же иначе? – Энн была вне себя от негодования. – Я видела вчера, как ты целуешься с Келли.

– Она набросилась на меня – вот что ты видела.

– Нельзя сказать, чтобы ты очень сопротивлялся.

– Ты ушла не досмотрев.

– А зачем мне это? Чтобы выяснить, отличается ли техника поцелуя от той, которую ты практикуешь со мной?

Мартин с шипением выдохнул.

– Полегче, Энн. Иначе у меня может возникнуть искушение продемонстрировать свою технику.

– Не посмеешь!

В ответ он привлек Энн к себе и запечатлел на ее губах неистовый поцелуй, Как по волшебству, негодование Энн испарилось, сменившись желанием, горячим, жадным, неодолимым. Мартин внезапно отстранился. Тяжело дыша, он бросил:

– Я просил тебя не заходить слишком далеко… И этот поцелуй не имеет никакого отношения к технике.

– Нет, он имеет отношение к силе. К жажде, победы. Потому что ты терпеть не можешь проигрывать.

Солнечный свет, лившийся сквозь высокие окна, сверкал в ее волосах и искрился в глазах. Мартин судорожно втянул в себя воздух.

– А может быть, – хрипло проговорил он, – к чувствам.

Нет, увольте меня от таких разговоров, подумала Энн. Особенно с Мартином.

– Например, к чувству собственничества.

Его глаза сузились.

– Очередная уловка. Если я не целую тебя, то это из-за Келли. Если целую, – я донжуан. Ты не права, говоря, что я всегда выигрываю, – с тобой я терплю одни поражения.

Горечь, звучащая в его голосе, потрясла Энн.

Если бы она не была беременной, то, возможно, смягчилась бы, спросила, что он имеет в виду. Но обратного пути не было: ей необходимо исчезнуть, прежде чем ее состояние станет заметным. Поэтому она без выражения сказала:

– Лучше пойдем. Я хочу вернуться к ланчу.

– Да, Тори. Она твоя единственная забота, не так ли?

– Ты платишь мне за то, чтобы я заботилась о твоей дочери.

– Ты любишь Тори, Энн?

Энн застыла. Она вспомнила, как девочка обнимала ее сегодня утром, ее детскую хрупкость, ее вопросительный взгляд.

– Я не могу себе этого позволить.

– Потому что твердо вознамерилась исчезнуть.

Что она могла на это ответить? «Если ты увидишь меня на шестом месяце, то все поймешь?» Энн прикусила губу и услышала, как Мартин произнес с нажимом:

– Энн, скажи, что не дает тебе покоя?

– Только ты. Пойдем, Мартин. Какого цвета платье ты собираешься купить мне на этот раз?

Он на мгновение прикоснулся к ее ярким локонам.

– Я предпочитаю тебя безо всяких платьев, обнаженной.

Румянец залил ее щеки. Со сдавленным восклицанием Энн распахнула дверь и бросилась к лимузину, стоящему на дорожке. Всю дорогу в город она сидела, забившись в угол и не отрывая взгляда от окна.

У Ланди их проводили в застеленную ковром отдельную комнату, и две женщины немедленно принялись обслуживать их. Укрывшись в примерочной, Энн натянула первое платье. Оно было черным и пугающе элегантным.

Чувствуя себя в нем неловко и неуверенно, она вышла к огромному зеркалу в позолоченной раме и к Мартину, с его оценивающим взглядом. Он покачал головой.

– Это не твое, Энн.

Действительно. Он был прав. В следующее платье, из серебристой шерсти, ей пришлось чуть ли не втискиваться, а цена на ярлычке заставила Энн затрепетать. Прежде чем Мартин успел что-либо сказать, она заявила:

– Я не Мерилин Монро! Я не хочу это платье.

– Ты бы остановила в нем движение на дороге, – сказал он и подмигнул ей.

Энн неохотно усмехнулась. Вернувшись в примерочную, она перебрала ряд платьев, висевших на плечиках, начиная входить в азарт. Черное и белое ей не к лицу, оранжевое и розовое при ее волосах противопоказано, поэтому выбор резко сужался. Вдруг рука Энн замерла. Темно-зеленый шелк, плотный лиф, узкая, как карандаш, нижняя юбка и развевающаяся, полупрозрачная, более светлого оттенка, верхняя.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: