— Не надо ничего для меня делать, — сказала я. — Ты уже дал мне десять тысяч долларов.

— Это всего лишь деньги, и не такие уж большие для данного случая. Все равно они не принесут этим, как их там звать, никакой пользы. — Гримаса отвращения исказила его лицо, но тут же он снова заулыбался. — Может, для тебя это прозвучит странно, но я ценю красивый жест. В этом есть свой класс. А это был, по-своему, очень даже арабский жест.

— Тебе видней.

— Я хотел этим сделать тебе комплимент, — добавил он.

Я не ответила.

— Но, может, для тебя оскорбительно сравнение с арабами?

— Нет, не оскорбительно. Мне все равно, арабский это жест или какой другой. Тебе не кажется, что уже пора? У меня еще много дел на этот вечер.

— Не сердись, Марина, — искренне сказал он. — Поверь, я действительно чувствую свою вину. Я забылся, я слишком далеко зашел. Я бы никогда этого не сделал, если бы знал, что ты еще девушка.

— Да что же это тебя зациклило на моей девственности? — рассердилась я. — Какое она имеет отношение ко всему прочему? Я больше не девушка, значит, со мной теперь все можно? Значит, если девушка потеряла невинность, то теперь любой может ее изнасиловать?

— Конечно, нет! Это абсурд! Я только хотел сказать, что просто ничего не знал, и что твое поведение навело меня на мысль, что ты этого хотела, вот и все.

— Какое же такое мое поведение навело тебя на эту мысль, Али? — спросила я ровным голосом.

— Обыкновенное… Ты дразнила меня, завлекала, провоцировала. А затем, когда я вернулся, ты была уже наготове, голая, лежала и ждала меня.

— Я не ждала тебя. Как ты не можешь этого понять тупыми своими извилинами? Откуда мне было знать, что ты вернешься?

— Я ведь оставил в зале свою музыку, разве не так? И она еще играла.

— Я не обратила внимания на твою дурацкую музыку. Я думала, что ты ушел. Кроме того, был вторник, женский день в сауне.

— Была среда, если уж быть точным. И время за полночь.

— Мы ведь не перед судом, Али, — сказала я, не повышая тона. — Так что для точности нет необходимости. Я не желаю продолжать этот разговор. Спокойной ночи.

— Послушай, я виноват, что твой первый раз получился таким. Я знаю, что совершил серьезную ошибку, но я получил урок. Я хочу, чтобы мы были друзьями, Марина. Скажи, что ты пойдешь со мной на ужин. — Он снова улыбнулся, уверенный в своих чарах. Не сомневаюсь, он подумал о том, что на второй раз мне будет гораздо лучше.

Я испытала сильнейшее желание запустить ему в голову чем-нибудь тяжелым, но, боюсь, он бы принял это за мое «поддразнивание».

— С чего это ты решил, что я хочу дружить с тобой? — сказала я, взяв себя в руки. — Мне было бы стыдно показаться с тобой на людях. Я лучше умру с голоду, чем поужинаю с тобой. О чем мы с тобой можем говорить? О том, как приятно насиловать? О зле сионизма? От этого у любого начнется расстройство желудка! Али, ты для меня существо мало привлекательное. Я знаю, что тебе не просто усвоить эту мысль, но уж постарайся. Я не хочу, чтобы ты сидел со мной рядом на занятиях. Я больше не хочу разговаривать с тобой. Можно ли выразиться яснее?

Али помолчал. Глаза его потемнели, а челюсть отвердела.

— Ты выразилась вполне ясно, — резко сказал он. Он вышел из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Я сделала глубокий вздох и медленно выдохнула. Благодарю тебя, Господи, за поддержку, сказала я сама себе. Я попыталась снова начать читать учебник по экономике, но вскоре бросила его. Я вытащила из папки распечатку с цифрами Али и уставилась на нее. Думаю, ты обманул меня, Али, сказала я сама себе. Эти цифры для тебя очень важны, иначе бы ты сюда не пришел. Я написала первое число на листке бумаги, разделив его запятыми, вот так: 9, 722, 277, 697. Впереди поставила знак доллара. Похоже, это не помогло.

Я взяла разлинованную желтую почтовую бумагу и стала переписывать на нее номера точно так, как они были напечатаны, по одному на каждой строчке, без запятых и знаков доллара. Писала я медленно и аккуратно, проверяя номера, чтобы не ошибиться. Я не имела ни малейшего представления, зачем это делаю, просто это меня успокаивало. Числа эти выглядели не случайно, но если здесь и была какая-то закономерность, я не могла ее обнаружить. Я заполнила числами три страницы, затем снова проверила их по распечатке. Все это заняло почти два часа, но к истине я была не ближе, чем вначале. И я решила, что нужно начать заново и с каким-то абсолютным иным планом. Затем легла спать.

В воскресенье я отправилась за помощью к Маргарет Слоун. Маргарет тоже была моей близкой подругой, но я еще ничего не говорила ей о своей причастности к делу хэкеров. Мы сидели на кухне ее Барнардского общежития, что на углу 116-й улицы и Риверсайд аллеи. Маргарет готовила обед. Она нарезала зеленый чилийский перец, кориандр и шнит-лук для какого-то особого соуса. Вдобавок к прочим своим достоинствам Маргарет была гурманом по поварской части. Она была также элегантной, утонченной и богатой. Она была из старой бостонской семьи и принадлежала к церкви Святого Антония[1], то есть к самой избранной общине университетского городка. Отец Маргарет был дипломатом, и еще ребенком она жила в нескольких странах Европы.

Я показала Маргарет свои написанные от руки числа.

— Что это такое? — равнодушно спросила она.

— Я не знаю, что это такое, — сказала я. — Может, ты поможешь понять?

— Похоже на твой почерк, — заметила она.

— Да, я их переписала кое-откуда.

— Откуда?

— Пока не хочу говорить. Может, ты их раскусишь?

— Но какая же от меня помощь, если ты ничего не говоришь? — Маргарет подняла свои тонкие красивые брови.

— У меня эти числа уже две недели, и я ни на шаг не продвинулась, хотя очень старалась. Еще два дня назад я думала, что это довольно простая головоломка. И ждала какой-то дополнительной информации, чтобы решить ее. Но теперь я знаю, что больше никакой информации не будет. И что это головоломка не простая, а очень даже сложная. Вещь в себе. Конечно, эти числа взялись не на пустом месте. Но не думаю, что если бы ты знала, откуда они, это бы тебе помогло. Потому что их источник странный и необычный. Сбивающий с толку. Он только уводит от ответа, который должен быть очевиден. Как вы это называете? Да, ложный след. Я вовсе не стараюсь еще больше его запутать, я просто не хочу загодя морочить тебе голову.

— И ты действительно не знаешь, что они обозначают?

— Ни малейшего представления.

— Тогда откуда тебе известно, что их источник — это ложный след? И почему ты думаешь, что ответ очевиден?

— Потому что человек, которому принадлежат эти числа, именно так и думает. Этот человек боится, что стоит кому-нибудь на них взглянуть, и сразу же станет понятно, что они значат. Я просто схожу с ума, оттого что не могу разгадать что-то совершенно очевидное. Я показала их Эми, и она тоже ничего не придумала. А она знает их источник.

— Ну, уж кто-кто, а Эми точно не выиграет приз на гениальность, — пренебрежительно сказала Маргарет.

Я не ответила, я знала, что Маргарет не одобряет мою дружбу с Эми, хотя на самом деле она никогда этого не говорила. Однако я догадывалась, что она считает Эми скучной, слишком серьезной и лишенной вкуса. Я подумала о том, как Эми развлекается религиями. Для Маргарет одного этого было бы достаточно, чтобы выбросить такого человека из головы. На самом-то деле Эми была чуть ли не самой доброй, самой честной и самой умной из всех, кого я только знала, но я не видела, как защитить ее перед Маргарет, чтобы это не прозвучало снисходительно и пристрастно.

Было тут и другое. Маргарет училась в Барнарде, женском колледже Колумбийского университета, тогда как Эми и я учились в Колумбийском колледже. Колумбийский колледж только недавно стал принимать женщин, и этому решению предшествовал долгий и острый конфликт между администрацией Барнарда и университета. Университет хотел, чтобы Барнард полностью слился с Колумбийским колледжем, подобно тому как Рэдклифф слился с Гарвардом. Барнард хотел сохранить свою независимость, Колумбийский же грозил, что начнет принимать женщин. Когда Барнард отказался уступить хотя бы на йоту, Колумбийский осуществил свою угрозу. Многие думали, что это разрушит Барнард, что он не выдержит соперничества с Колумбией. Но пока этого не случилось. Уровень студентов остался высоким. Как маленький женский колледж в рамках огромного университета Барнард имел свои преимущества. Не последним из преимуществ было вот это общежитие с видом на реку, что само по себе превосходило любые посулы Колумбийского колледжа.