— Марина, вы хоть понимаете, что вы предлагаете? — мягко сказал Зви Авриль. — Вы хоть осознаете, насколько это опасно?

— Да вовсе не опасно. Не нужно никаких шпионских фотокамер, никаких спрятанных микрофильмов, незачем тайно пробираться по явочным адресам, закладывать куда-то письма. От меня потребуется только работа на компьютере, а у меня для этого будут законные основания, если я пойду на курсы в колледж. Чтобы меня поймать, ему придется незаметно подкрасться и посмотреть на экран именно в тот момент, когда я работаю на вас. Так что мне нужно просто садиться лицом к двери. По-моему, все это абсолютно безопасно.

— Если я и хотел бы вас в чем-то убедить, — заговорил Зви Авриль с несвойственным для него жаром, — так это в том, что когда вы имеете дело с арабами, то это всегда опасно. Всегда, даже если вас и убаюкает ложное чувство своей защищенности. В одном случае араб может показаться лучшим вашим другом, а в другом — он всадит вам нож в спину, хотя между тем и этим моментами не произойдет ничего, что послужило бы для вас предупреждением.

Я глядела на него, не зная, что сказать. Его горячность, пожалуй, застала меня врасплох.

— Может, это покажется чересчур мелодраматичным, — продолжал он более спокойно, — но я говорю вполне буквально. Евреи, которые доверяют арабам, должны знать, что заплатят за это своей жизнью. Возможно, вам трудно осознать ту убийственную ненависть, которую они к нам испытывают, но она, тем не менее, вполне реальная вещь.

— Мне это вовсе не трудно осознать, — возразила я. — В России я выросла среди антисемитизма. Мои бабушка и дедушка погибли в лагерях. — «И я не нуждаюсь в нотациях израильтянина, выросшего в собственной стране, где никого не надо бояться», — подумала я, но вслух этого не сказала.

— Я вас понял, — спокойно сказал Зви Авриль. — Извиняюсь за свои слова. Но я не имел в виду ничего плохого. Тогда скажем так: для жизни в Саудовской Аравии ваш русский опыт ничего вам не даст. Это опасное место, даже если вы не шпион, даже если вы не еврейка.

— В каком смысле?

— Вы можете там попасть в западню. А вдруг Али Шалаби раздумает возвращаться в Соединенные Штаты не только через год, но и позднее. Он может отказать вам в разводе и не разрешит вам уехать. Обещанный в колледже курс и компьютерный номер могут для вас так и остаться мечтами. Фактически вы рискуете оказаться пленницей в этом доме, и мы не сможем ни помочь вам, ни даже узнать, что вы нуждаетесь в помощи. В настоящее время операции, которые мы проводим в арабских странах, сведены к минимуму. И я опасаюсь, что если я запрошу разрешения на то, чтобы группа коммандос ворвалась в дом семьи известного шейха в Рияде и похитила одну из жен, то мне в этом откажут. Израиль просто не может сейчас позволить себе такого рода вещи. Вы понимаете?

— Да. Но я не вижу, почему бы мне не отправиться туда. Али сказал, что в Саудовской Аравии легко развестись.

— Ох, он рассказал вам только одну половину истории. Развестись, действительно, очень просто, но для мужчины. По законам ислама мужчине для этого нужно всего лишь три раза повторить в присутствии свидетелей: «Я развожусь с тобой», — и брак считается расторгнутым.

— Вы шутите.

— Боюсь, что нет. На самом деле формула эта обычно произносится перед судьей или другими официальными лицами. Но роль судьи сводится лишь к тому, чтобы сделать запись, сам же развод производится автоматически. Что же касается женщины, то ей почти невозможно добиться развода без согласия мужа. Да и страну она может покинуть только с его разрешения.

— Я уверена, что Али не будет меня удерживать против моего желания.

— Почему вы так в этом уверены? Убеждены, что хорошо его знаете? В Саудовской Аравии с ним могут произойти большие перемены. У него, может, и западное образование, но, оказавшись дома, он вернется к традициям, как это и происходит обычно с подобными людьми. Такие, как Али Шалаби, пока они на Западе, готовы усвоить внешние аксессуары цивилизации. Они ходят в самые правильные школы, добиваются правильного произношения, носят правильную одежду, говорят правильные вещи. У них просто есть дар к социальной мимикрии, и больше ничего. Но они не могут ни разделить, ни даже понять западные ценности. Очень важно не забывать этого.

— Я не забуду, — честно сказала я. — И я знаю, что могу справиться с ним. Я не боюсь риска. Так что вы об этом думаете?

— Думаю, что в вашей идее есть свои достоинства. Прежде всего — простота и оригинальность. И похоже, что риск не слишком велик.

— Так вы согласны?

Зви Авриль задумчиво посмотрел на меня. В его темно-карих глазах мелькнуло что-то вроде печали.

— Я не уполномочен самолично принимать такие решения, — сказал он. — В ближайшие несколько дней я проконсультируюсь со своим руководством. Но судя по всему, почти уверен, что они это одобрят. — Я затаила дыхание. — Перед тем как дать этому ход, — продолжал он, — я должен убедиться, что вы осознаете характер опасности и уверены в своих целях.

— Это так, — сказала я.

— Для меня очевидно, что вы человек довольно смелый и находчивый, — твердо сказал он. — Вы отправитесь в Саудовскую Аравию под собственным именем. Ваше прикрытие — что вы замужем за Шалаби — имеет свои неоспоримые достоинства. И тем не менее — простите, что я заладил одно и то же, — я должен буду послать в очень враждебную страну абсолютно необученного новичка-любителя. Разве после этого можно спокойно спать? Хотя вообще-то никогда не спишь спокойно, если у тебя где-то есть агент. А я-то думал, что избавлюсь от всего этого, когда приеду в Нью-Йорк… — Он скорбно улыбнулся и погрузился в молчание. Я подождала, вопреки сердцу надеясь, что он еще что-то скажет, и в то же время чувствуя, что это все и что больше спрашивать не стоит. Мы еще поболтали немного о пустяках, и затем я уехала, полная надежд.

Через два дня Зви Авриль сообщил мне по телефону, что моя миссия одобрена.

Горький кофе с кардамоном из крошечных чашечек, сопровождаемый такими же крошечными чашечками тошнотворно-сладкого чая с мятой. Вот первый мой вкус Саудовской Аравии в Нью-Йорке, вкус бюрократического ночного кошмара. Кофе и чай я пила в офисе чиновника Саудовского консульства. Али взял меня туда, чтобы обсудить мое заявление на получение саудовской визы. Что было сопряжено со множеством трудностей.

Чиновник разглядывал лежащие перед ним на столе документы с выражением меланхолического замешательства.

— Я никогда не видел такого паспорта, — укоризненно пробормотал он, вертя в руках мой документ. Он говорил по-английски, но обращался к Али. Али терпеливо объяснял, что документ, о котором идет речь, называется «разрешение на въезд и выезд». Он был утвержден правительством США вместо паспорта для постоянно проживающих здесь иностранцев. Настоящего паспорта у меня не было, поскольку я не имела никакого гражданства. Советское я потеряла, когда иммигрировала, а в Штатах я была еще слишком мало времени, чтобы получить американское. «Разрешение на въезд и выезд» было не хуже паспорта, и в консульствах других стран не было никаких проблем с выдачей мне визы.

Разговор переливался из пустого в порожнее. Но так или иначе, я была из него исключена. Али объяснял особенности моего гражданского статуса, как будто я не могла сама объяснить. Но я и не пыталась включиться в этот разговор. Мне было тоскливо и тошно от всех этих кофе с чаем, выпитых лишь из вежливости. По настоянию Али я надела строгое платье с высоким воротом и длинными рукавами и изо всех сил изображала женщину, которую арабам не будет внапряг пускать в свою страну. Однако пока мне это не очень-то удалось. Это был мой второй визит в консульство, а Али по моему поводу — уже третий. Сколько нам еще сюда ходить? Я заставила себя снова сосредоточиться на разговоре. Тем временем он перескочил на тему моей религиозной принадлежности. Али объяснял, что я христианка, но у меня нет свидетельства о крещении, потому что советское правительство преследовало за веру. Али, проинструктированный мною, гнул верную линию, но, может быть, было бы легче, если бы я сама все объяснила. После первого своего визита в Саудовское консульство Али сообщил мне, что его правительство требует доказательств, что я не еврейка. Саудовское правительство не дает виз без каких-либо подтверждений на сей предмет.