Он прошел через широкие ворота в проволочной изгороди с крестообразным рисунком и выглянул на Колледж-авеню. И тут он увидел ее под изжелта-зелеными деревьями, затенявшими тротуар. Сердце у Гая забилось сильнее, но он прищурился с нарочитой небрежностью. Она шла своей обычной ленивой походкой, тянула время. Теперь он мог видеть ее лицо, как ореолом, окруженное широкой светлой шляпой. Солнце и тень метили кожу неразберихой веснушек. Мириам слабо помахала, и Гай тоже на минуту вытащил руку из кармана, а потом направился обратно на площадку для игр, внезапно почувствовав стеснение и мальчишескую неловкость. Эта странная, чужая женщина под деревьями знает о работе в Палм-Бич, подумалось ему. Полчаса назад мать призналась, что обмолвилась об этом Мириам, когда та в последний раз звонила по телефону.

— Здравствуй, Гай, — Мириам улыбнулась и тут же сдвинула широкие оранжево-розовые губы. Это потому, что передние зубы у нее редкие, вспомнил Гай.

— Ну, как ты, Мириам? — он невольно оглядел ее фигуру, полную, но без видимых признаков беременности, и ему вдруг пришло в голову, что Мириам, возможно, солгала. Она надела яркую цветастую юбку и белую блузку с короткими рукавами. Большая белая плоская сумка была из настоящей веленевой кожи.

Она чопорно уселась в тенек на каменную скамейку и задала пару глупых вопросов о том, как он доехал. Ее лицо пополнело там, где и раньше замечалась полнота, в нижней части щек, и от этого подбородок казался еще острее. Гай отметил маленькие морщинки у глаз. Она много пожила для своих двадцати двух лет.

— В январе, — ответила она ровным голосом. — Ребенок родится в январе.

Значит, она на втором месяце.

— Полагаю, ты хочешь выйти замуж за этого человека.

Она чуть отвернулась и опустила глаза. Солнце высветило самые крупные веснушки на ее полной щеке, и Гай узнал некий вспомнившийся ему рисунок, о котором и думать забыл во время разлуки. Как он был уверен, что она вся принадлежит ему — вся, вплоть до самой робкой, слабым ростком проклюнувшейся мысли! Оказалось, что любовь — лишь вечно дразнящее, ужасающее приближение к настоящему знанию. Сейчас ни малейшей частицы той новой вселенной, что вмещалась в мозг Мириам, ему не дано было познать. Неужели и с Энн произойдет то же самое?

— А, Мириам? — продолжал он настаивать.

— Ну… не сейчас. Знаешь, возникли затруднения.

— А именно?

— Ну, мы не сможем пожениться так скоро, как нам бы того хотелось.

— А.

— Нам. Он представлял себе, как тот, другой, выглядит: высокий, темноволосый, с длинным лицом, похожий на Стива. Мириам всегда тянуло к такому типу мужчин. Только от такого мужчины она согласилась бы иметь ребенка. А она хочет иметь ребенка, это Гай мог сказать наверняка. Что-то, не зависящее от мужчины, пробудило в ней это желание. Оно проявлялось и в ее чопорной, напряженной позе, и в том выражении самозабвенного восторга, какое Гай всегда наблюдал на лицах беременных женщин или приписывал им.

— Но это не помешает разводу, я полагаю.

— Да, я тоже так думала еще пару дней назад. Я думала, Оуэн сможет жениться на мне уже в этом месяце.

— Ага. Значит он женат?

— Ну да, женат, — сказала она с легким вздохом, чуть ли не с улыбкой.

Гай в некотором замешательстве опустил глаза и сделал пару шагов по асфальту. Он так и знал, что этот тип женат. Следовало ожидать, что он и не собирался жениться на Мириам, разве только по необходимости.

— Где же он теперь? Здесь?

— Он в Хьюстоне, — ответила Мириам. — Ты не хочешь присесть?

— Нет.

— Ты никогда не любил сидеть.

Он промолчал.

— Все носишь кольцо?

— Угу.

Речь шла о кольце его выпуска в Чикаго, которым Мириам всегда восхищалась, поскольку оно напоминало о том, что Гай закончил колледж. Мириам глядела сейчас на кольцо с робкой, смущенной улыбкой. Гай спрятал руки в карманы.

— Лучше бы все уладить, пока я здесь. Можем мы покончить с этим за неделю?

— Я хочу уехать, Гай.

— Развестись в другом месте?

Она как-то вяло, неопределенно расставила руки, растопырив короткие пальцы, и Гаю вдруг вспомнились руки Бруно. Утром, сходя с поезда, он совсем забыл о Бруно. И о своей книге тоже.

— Мне просто надоело здесь, — проговорила она.

— Хочешь, поедем в Даллас, разведемся там.

Ее здешние друзья в курсе, подумал он, в этом все дело.

— Я бы повременила, Гай. Ты не возражаешь? Совсем чуть-чуть.

— Я думал, это тебе есть резон возражать. Он собирается на тебе жениться или нет?

— Он сможет на мне жениться в сентябре. Он тогда будет свободен, но…

— «Но» что?

По ее молчанию, по тому, как она совсем по-детски закусила верхнюю губу, Гай понял, в какую она попала западню. Она так желает этого ребенка, что согласится похоронить себя в Меткалфе, дожидаясь, пока за четыре месяца до его рождения отец его не соизволит жениться на ней. Гай ощутил невольную жалость.

— Я хочу уехать, Гай. С тобой.

Она так старалась придать своему лицу выражение чистосердечия, что Гай почти забыл, чего она просит и почему.

— Чего ты хочешь, Мириам? Денег, чтобы уехать куда-нибудь?

Серо-зеленые глаза мечтательно затуманились.

— Твоя мать сказала, что ты поедешь в Палм-Бич.

— Может, и поеду. Работать.

Мысль о «Пальмире» возникла вместе с болезненным ощущением опасности. «Пальмира» уже ускользала из рук.

— Возьми меня с собой, Гай. Это — последнее, о чем я тебя прошу. Я бы побыла с тобой до декабря, а там бы мы развелись.

— Ого, — сказал он спокойно, хотя что-то надсадно томилось в груди, словно сердце готово было разорваться. Она внезапно сделалась ему отвратительна, она и все те, кто ее окружал, кого она знала, кому была мила. Ребенок от другого мужчины. Уехать с ней, быть ее мужем до тех пор, пока она не родит ребенка от другого мужчины.

— Если даже ты меня не возьмешь, я все равно приеду.

— Мириам, ведь я могу сейчас добиться развода. Мне вовсе не требуется видеть этого ребенка. По закону не требуется. — Голос его дрожал.

— Ты не поступишь со мной так, — произнесла Мириам полуугрожающим, полумолящим тоном, который воздействовал одинаково и на его гнев, и на любовь, когда он еще любил, и всегда сбивал с толку.

Он и теперь ощутил, как почва уходит из-под ног. Мириам была права. Он не станет сейчас разводиться с нею. Не потому, что все еще любит ее, и не потому, что она все еще его жена и нуждается в его покровительстве, но потому, что жалеет ее и помнит, как когда-то любил. Он вдруг осознал, что жалел ее даже в Нью-Йорке, даже когда она слала письма, прося денег.

— Я не возьмусь за эту работу, если ты собираешься приехать. Бесполезно браться за нее, — произнес он невозмутимо, — но ведь «Пальмира» уже уплыла из рук, так чего же волноваться?

— Неужто откажешься? — проговорила Мириам с вызовом.

Он отвернулся, чтобы не видеть кривой, торжествующей ухмылки.

Вот тут она неправа, подумал он, однако промолчал. Сделал два шага вперед по скрипящему асфальту, вернулся с высоко поднятой головой. Спокойно, сказал он себе. Разве гневом чего-нибудь добьешься? Мириам терпеть не могла, когда он вел себя вот так, потому что любила шумные сцены. Сегодня утром ей тоже хотелось бы устроить сцену, подумал Гай. Она терпеть не могла, когда он вел себя так, пока не поняла, что по большому счету такое поведение ранит его самого больше, чем кого бы то ни было. Он знал, что это ей на руку, но чувствовал, что иначе вести себя не может.

— Мне еще не дали эту работу, ты знаешь. Я просто пошлю телеграмму и откажусь.

За вершинами деревьев вновь возникло красноватое здание, которое он разглядывал до прихода Мириам.

— А потом что?

— Много разного. Но ты об этом не узнаешь.

— Бежишь, значит? — поддразнила она. — Самый простой выход.

Он снова прошел вперед и вернулся. У него была Энн. С Энн он переживет это, переживет все, что угодно. И правда: он почувствовал себя до странности отрешенным. Может, потому, что стоял здесь с Мириам, олицетворявшей крах его юности? Он прикусил кончик языка. Внутри, как трещина в самоцвете, не видная в блеске граней, жила угроза и предвосхищение иного краха, от которого уже никогда не оправиться. Порой крах манил его как возможный выход — недаром в школе и в колледже он иногда разрешал себе завалить экзамен, который в общем-то мог сдать, и женился на Мириам против воли обеих семей и вопреки советам его и ее друзей. Разве не знал он, что не может из этого выйти ничего путного? И вот он отказался от самого крупного заказа в своей жизни, отказался безропотно. Надо поехать в Мехико и провести несколько дней с Энн. Он потратит все деньги, но что с того? Разве сможет он снова вернуться в Нью-Йорк, к работе, прежде не увидев Энн?