В Новом Орлеане стояла спокойная, душная ночь. Над гробницей его возлюбленной нависал кипарис, слегка покачивая ветвями в тропическом воздухе. Это была неблагоприятная ночь для посещения могилы близкого человека. Сам воздух этого места предвещал несчастье. Ноздри заполнял острый смрад мертвечины.

Алека успокаивал этот запах. Мертвые дарили ему мир и покой. Как раз такое спокойствие он не мог найти среди живых. Он мог слышать даже легкие взмахи крылышек москитов, суетящихся вокруг него в поисках еды. Алек стоял и пристально смотрел на ее гробницу. Пять дней назад они были счастливы, навещая в Румынии его прародителей, но лишь для того, чтобы снова расстаться по еговине.

Каменное женское изваяние, венчавшее верх гробницы, накренилось. На надгробную плиту его возлюбленной и на красные и белые розы, возложенные туда Алеком, посыпались, словно сахар с ложки, каменные обломки.

Алек попятился, уступая изваянию пространство, и прислонился к другой гробнице. Холодные каменные глаза статуи благосклонно взирали на него.

Ее каменные губы изогнулись в теплой улыбке, потрескавшись от въевшейся пыли, когда она ими пошевелила. Годы едких дождей покрыли ее каменную кожу зеленым налетом. Скрежет, производимый при ее движении, раздражал слух Алека.

Констанс не здесь.

Она говорила очень тихо, но Алек слышал каждое слово, пророненное ее холодными губами.

— Я знаю.

Она возродилась где-то в чреве другой женщины.

Тогда почему же ты безмолвно ее оплакиваешь?

— Что это? Премудрость от изваяния? Если хочешь знать, я сделал это с ней, — печально заявил он.

Любопытная каменная статуя вновь улыбнулась и прикрыла глаза.

Нет, не ты.

— Да откуда тебе знать? Ты — каменная статуя, которая охраняет «Город Мертвых» [2]и ни разу не сдвигалась с места.

Я вижу в сердцах людей. Не ты заключил ее в эту каменную гробницу под мою охрану.

Он горько усмехнулся.

— Где моя жена, статуя?

Кипарис вновь покачнулся. Покрытые влагой ветви, задев его лоб, утянули за собой пряди волнистых обсидиановых волос. Он внимательно прислушался к колебаниям воздуха. Еще гости.

Разыщи ее самостоятельно, древнейший. Я охраняю лишь кости, которые здесь покоятся.

— Она права. Ты должен опять ее найти.

Алек обернулся, но услышал, как каменная статуя позади него вновь приняла свою обычную позу, подняв еще больше пыли.

— Бакр, я не собираюсь вновь проходить через это.

Его дед заговорил. Король Вампиров и старейшина семьи — или того, что от нее осталось — глава значительного, шумного и обособленного ковена.

— Раду заключен под землей, почти мертв.

— Он должен быть окоченевшим и обезглавленным, а не почти мертвым. — Алек обернулся к ее могиле, поцеловал холодный мрамор и пошел прочь. Он в неистовстве взмахнул сжатым кулаком: — Если бы только я не сдерживался, — пророкотал он, развернувшись на полированных каблуках и удаляясь по цементной дорожке.

Бакр терпеливо, спокойно спросил:

— По какой причине ты сдерживался?

— Он твой сын! — Алек увидел настороженность в глазах деда. — Почему же еще?

— Единственная ли это причина, Алек?

— Какие еще могут быть причины, дедушка? Если бы я убил его, что стало бы с тобой, бабушкой и со мной? Разве мы не достаточно уже потеряли?

Он в самом деле видел призраки матери, отца и Констанс, резвящихся на кладбище, выглядывающих из-за гробниц и весело смеющихся.

— Твоя бабушка и я любили Констанс.

— Она тоже тебя любила. Перед смертью она просила меня сделать ее одной из нас.

Бакр опустил голову. Было ли это скорбью или стыдом? Все эти душевные переживания застили его старую голову.

— Когда же ты собираешься стать счастливым, Алек?

Это был интересный вопрос.

— Сделай то, что я не могу, Бакр. Тогда и только тогда я буду счастлив.

Только тогда проклятие падет, и я, став свободным, разыщу Констанс снова.

Он смотрел на Бакра, опустившего взгляд на цементную дорожку, на которой они замерли. Всем своим видом он выражал бессилие. Его дед никогда не сделает это. Алек взглянул на темно-синее небо, как будто там могли найтись ответы. Он усмехнулся про себя и швырнул свой цилиндр о цементную стену. Алек хорошо себя знал. Когда он злился, его нрав мог вырваться из-под контроля, а он не хотел сражаться с дедом. Тот был стар, но грозен. Он быстро, как грациозная пантера, перепрыгнул через цементную стену и легко приземлился на ноги.

Позади себя он расслышал звук опустившихся на цемент ног. К его ужасу старик последовал за ним.

— Чего ты хочешь, Бакр?

— Я хочу помочь моему ближайшему внуку пережить его потерю. А чего ты думал, я хочу? Чаю?

— Возвращайся в Вышеград [3], к бабушке.

— Я нужен тебе, Алек.

— Мне не нужен ни ты, ни кто-либо другой.

— Куда ты направляешься?

— Далеко.

Он прерывисто вздохнул:

— Далеко — это куда?

Он пожал плечами.

— Рассвет не за горами. Я подружился с местным покойником. Он позволил мне скрыться в его гробнице до вечера.

— А потом?

— А потом отправлюсь… — он снова пожал плечами. — В Канаду, а затем, возможно, в Нью-Йорк.

— Ее останки в Канаде.

— Да, они там. Она всегда рядом, но не со мной.

— Ты будешь видеть ее снова и снова. Разве ты не понимаешь?

— И буду бежать от нее, словно она воплощение желтой лихорадки. Прощай, дедушка.

Бакр видел, что его внук хоронит свои чувства глубоко внутри себя. Он убегал, но Бакр не позволит ему уйти далеко.

Алек перемещался быстрее, чем мог уловить человеческий глаз, но Бакр, несмотря на то, что был старцем с проблесками седины в длинных волнистых волосах, все еще был способен его догнать. Сейчас они находились во Французском квартале [4], который изобиловал красивыми проститутками. И у него упало сердце, когда он понял, что собирается сделать Алек.

Бакр пошел, а не побежал. Его старые кости устали. Он ощущал мысли молодого человека. Он был близок. Бакр быстрым взглядом окинул кирпичные здания с замысловатыми балконами из кованого железа. Вдоль улицы выстроились здания из красного кирпича и дома, окрашенные в насыщенные пастельные тона.

Бакр нашел его. Алек разговаривал с молодой мулаткой, у которой была светлая кожа, высокие скулы, темно-карие глаза, окаймленные длинными ресницами, и копна темных волнистых волос. Она слишком сильно была похожа на Констанс.

Бакр послал гипнотическое внушение всем, кто поддавался его воздействию. Он не хотел быть замеченным. Он хотел остаться в тишине и покое, чтобы слушать и наблюдать за Алеком.

Он узнавал в нем себя: гипнотические зеленые глаза, огромный рост и могучие плечи, чью мужскую силу скрывал лишь сюртук. Густые, волнистые темные волосы, которые пробуждали у женщин желание пробежаться пальцами сквозь них, если это позволяли правила приличия. И бесспорная потребность потерять себя и позабыть, что ты бессмертен.

Если бы он захотел, то мог бы направить эту власть на любую женщину, которую пожелал, и истребить весь Новый Орлеан ради того, чтобы предать забвению Констанс. Но женщина, похожая на Констанс, — это что-то новенькое. Руки проститутки похотливо оглаживали его жилет, спускаясь все ниже и замешкавшись рядом с промежностью. Нет! Не накануне похорон Констанс.